С наступлением жарких дней каждое воскресенье всей компанией ходили или ездили на косу – песчаную полосу на Зеленом острове. Сюда приходило много горожан. Там возникали и новые знакомства. С собой обычно приносили массу еды – помидоров, огурцов, пирогов, а на мосту покупали дыни и арбузы; ростовский культ еды известен и поныне. Весь день загорали, купались и ели. В первое жаркое воскресенье ужасно сгорали на солнце. Бабушка ругалась, увидев в очередной раз свою сгоревшую дочь, мазала ей спину и плечи сметаной. В понедельник ехать на работу в переполненном трамвае было мучительно: «Толкотня, а до рук и шеи не прикоснуться, все полыхало». Но каждый год повторялось одно и то же. Зато к осени делались черными. Бабушка расстраивалась, говорила, что дочь ее «черная, как сапог». А мать гордилась своим загаром: «…долго, до самой зимы, держался загар, моя гордость». Именно в эти годы загар среди горожан начинал входить в моду.
Плавать научилась уже будучи взрослой (родители плавать не умели, что в России было обычным явлением). Мать же воды совершенно не боялась и спокойно переплывала Дон. От Дона возникла любовь, даже страсть, к воде – реке, морю, озеру. Вспоминая места, в которых бывала, всегда упоминала о купании, характеризуя берег, воду, дно и прочие местные особенности: в маленьком круглом озере на Украине «вода прозрачная, но коричневая, видимо, дно торфяное», – пишет она; в Бердянске «берег был отлогий, непесчаный, а из мелких ракушек. Купанье чудесное»; в Геленджике «под высоким берегом неширокая песчаная площадка, на которой загорали. От нее в воду уходят длинные гладкие камни, по их краям водоросли…» и т. п.
Важнейшей формой проведения свободного времени стало приобщение к культурным ценностям. Престиж культуры у матери и ее подруг был необычайно высок. Хотя профессионально с этой областью никто из них связан не был, всю компанию характеризует готовность к обновлению и пополнению культурной информации, потребление которой стало и развлечением, и духовным развитием одновременно. Основы ориентации и вкуса в области литературы и искусства были заложены в семье. Деду моему, воспитавшему в себе уважение к культуре, удалось и детям внушить чувство безусловной ее ценности. Думается, что именно от него передались матери страсть к литературе, театру, путешествиям. Родители довольно много читали. «Часто по утрам, до работы, – пишет мать, – папа читал вслух. Я просыпалась и слушала. Помню, читали с мамой по очереди „Преступление и наказание“. Какой ужас охватил меня, когда читали, как Раскольников готовился к убийству. Ужас и какая-то безысходность». Детям на дни рождения и именин часто дарили книги, хотя домашняя библиотека была небольшой (умещалась на этажерке). В основном книги доставали у знакомых, соседей, реже – в школьной библиотеке; о регулярных посещениях библиотек мать никогда не упоминала. В детстве рассматривала картинки в «Ниве», производившие сильное впечатление, читала «Задушевное слово», Клавдию Лукашевич и, конечно же, Лидию Чарскую, от которой «все девчонки были в восторге». Мать и ее ближайшая подруга отзывались о ней довольно пренебрежительно, но при этом обе читали с увлечением. Позже пришла любовь к русской классике: Гоголю, Тургеневу, Островскому, Толстому. С детства характерной особенностью была дисциплина чтения: начала книгу – значит надо непременно закончить. Так, совсем девочкой прочла всего Гоголя: начиная с «Ганца Кюхельгартена», над которым зевала, и кончая «Выбранными местами из переписки с друзьями», от которых «умирала от скуки, но все же читала»; в восторге же была только от «Вечеров на хуторе близ Диканьки». В дальнейшем воспитание вкуса совершалось через внешние авторитеты: учителя литературы, познакомившего с Блоком и Чеховым (любовь к которому – к человеку и писателю – мать сохранила на всю жизнь), художника, жившего одно время в их дворе, подруг, сослуживцев. Поэзией увлекалась меньше. Позже не раз жалела о том, что пропустила выступление Маяковского («Как я могла не сходить!»), но вряд ли это было случайностью. К Есенину, в самый разгар любви к нему молодежи, относилась довольно скептически.
Ростов был большим торговым, промышленным и культурным южным городом, расположенным на пересечении путей сообщения, со сложившимися еще в XIX в. культурными ценностями, едва ли не важнейшей из которых был театр[1718]. Летом в Ростов ежегодно приезжали на гастроли ведущие театры Москвы и Ленинграда, и театр стал одним из самых страстных увлечений матери и ее подруг. В те годы неоднократно бывала на постановках Малого театра, МХАТа, Вахтанговского с «незабываемой» «Принцессой Турандот», Второго МХАТа (в котором дважды видела Михаила Чехова – «Какой был удивительный актер!»), Камерного, театра Мейерхольда. Бывала и на обсуждениях, на одном из которых Таиров, выслушав разгромившего его спектакли молодого парнишку, сказал: «Первый раз присутствую на похоронах своего театра». До конца жизни помнила все спектакли, которые ей удалось посмотреть, и занятых в них ведущих артистов. Некоторых актеров и актрис девушки «обожали». «Были в восторге» от Алисы Коонен и однажды после спектакля гуськом шли за ней до трамвайной остановки. Увидев их из окна трамвая, она помахала им рукой. «Мы были счастливы», – пишет мать. В восприятии театральной постановки важны были как познавательная сторона, расширение кругозора («Конечно, смотрелось все с огромным интересом»), так и получаемый эмоциональный заряд: «Шла в театр с замиранием сердца. Часто бывала потрясена».
К классической музыке мать приобщили подруги, о чем она неоднократно с благодарностью вспоминала: «…спасибо Оле и Вале, открывшим для меня музыку». В детстве слышала только граммофонные записи песен и арий из опер, а также духовой оркестр, который часто играл неподалеку от дома в Александровском саду. В программе первого симфонического концерта, на котором она присутствовала, была 9-я симфония Бетховена. Мать очень устала, у нее разболелась голова, но с тех пор начала посещать симфонические концерты, понемногу привыкла и полюбила их. Летом в Городском саду на открытой эстраде концерты классической музыки давались ежедневно. Девушки ходили на них очень часто, даже по воскресеньям, «нажарившись и накупавшись в Дону». В те годы мать впервые слышала будущих знаменитостей: молодых Давида Ойстраха, Льва Оборина и др.
Любовь к кино как к «самому массовому искусству», пользовавшемуся громадной популярностью в 20‐е гг., возникла спонтанно и без чьего-либо влияния. Родители и сами в кино не ходили, и детей не водили: у них явно было предубеждение против кино, как несерьезного, а может быть, даже и развращающего зрелища. Как-то, еще детьми, мать с братом начали бегать на фильмы, которые бесплатно крутили в Александровском саду. «Там собиралась масса народу, щелкали семечки, ели тарань». Однажды с ними пошел отец и, увидев, что показывают «про любовь», категорически запретил детям ходить туда. Позже походы в кино возобновились. Ходили всей девичьей компанией и часто смотрели один фильм по нескольку раз. Больше всего ценили немецкие фильмы; к американским относились снисходительно, но ходили и на них. Мать часто вспоминала «удивительных» Конрада Вейдта (в «Индийской гробнице» и в «Маленькой ню»), Асту Нильсен (в «Гамлете» и в «Опасном возрасте»), Мери Пикфорд, Дугласа Фербенкса и других актеров – «много их было…». С тем же удовольствием посещали и первые советские фильмы («Мисс Менд», «Медвежью свадьбу», «Девушку с коробкой» и др.). Не пропускали ни одной новой картины. Мать покупала все кинопрограммки и проспекты, собрала большую коллекцию, оставленную в Ростове во время войны, о чем позже не раз жалела.
У матери и ее подруг была своя система культурных предпочтений: так, например, в театр и на симфонические концерты они ходили, а цирк (который существовал в Ростове еще с дореволюционных времен и пользовался популярностью у горожан), эстрада, оперетта, фольклорные и самодеятельные представления их не интересовали. Нередко с пренебрежением отзывалась о спектаклях провинциальных театров. Не ходила на танцы, не любила и не понимала посещения ресторанов (домашние вечеринки, конечно, устраивались). Всему этому противопоставлялась «высокая культура» – ориентация на ее вершинные достижения, в чем проявлялся своего рода снобизм всей этой девичьей компании. Осмысление прочитанного и увиденного оставалось в основном на эмоциональном уровне.
Особую роль в первые годы работы моей матери играли отпуска. Ни один отпуск она не провела в Ростове. С детства волновал запах железной дороги – «хотелось ехать куда-нибудь далеко». Всякий раз, узнав, что кто-то куда-нибудь едет, «ужасно жалела, что не может поехать с ним». Мобильность была некоей психологической установкой ее личности – побольше посмотреть, получить как можно больше впечатлений. Страстное желание увидеть новые места передалось ей, видимо, от деда. Насколько мне известно, подруги ее не ездили, по крайней мере в такой степени. Важным было не только место назначения, но и дорога – часами не отходила от окна вагона: «Окно раскрыто, – пишет мать, – пылища, лица у всех черные».
Свой первый отпуск провела у родственников в Киеве. В течение двух недель целыми днями ходила по городу, а вечером обязательно в театр. От Киева была «в неистовом восторге». Вернувшись домой, села на крыльцо и расплакалась: таким Ростов показался серым и маленьким после Киева.
На Октябрьские праздники 1928 г. профсоюзы закупили поезд в Москву. 7 ноября ростовские экскурсанты влились в поток демонстрантов, прошли по Красной площади мимо Мавзолея (кто там стоял, мать не помнила), а потом долго ходили по городу. Неоднократно с юмором вспоминала, как от усталости заснула в планетарии под звездным небом и проспала всю лекцию. В ту поездку была в Большом театре на балете «Красный мак», в Третьяковской галерее. «Москва произвела огромное впечатление, – пишет мать, – долго потом мечтала жить в Москве». Зимой 1931 г. снова ездила в Москву и опять ходила по музеям и театрам: в Третьяковку, в Музей им. Пушкина, в Большой театр на «Евгения Онегина», в театр Мейерхольда на «Клопа». Из Москвы поехала в Ленинград, который полюбила на всю жизнь как «самый прекрасный город на свете». В первый же день, несмотря на сильный мороз и туман, взобралась на Исаакиевский собор, была в Зимнем дворце, в Мариинском театре на «Сказке о царе Салтане», ездила в Детское Село – Екатерининский дворец поразил своей роскошью, запомнила Янтарную комнату.