сажени имели особые названия (малая, простая, «народная» — почти не отличимая от «маховой»). Были сажени «морская» и «трубная», «греческая» и «великая» (55 или 56 вершков). Особое же значение имела «государева», она же «мерная», и еще «аршинная» — в ней сперва считали 217,6 см и она почти ничем, по сути дела, не отличалась от «косой». Вообще же в саженях считали от 30 до 56 вершков.
Уточнение величины аршина привело к некоторому уменьшению основной, «государевой» сажени. В Уложении царя Алексея Михайловича было четко оговорено, что сажень должна содержать ровно три аршина. Поскольку в последнем содержалось 71,12 см, сажень оказалась длиной 213,36 см. И такой размер она сохраняла вплоть до отмены исконных русских мер, устроенной в первые годы после революции.
Образец (или, если хотите, эталон) сажени — последней по времени был изготовлен с величайшей точностью в 1894 году под руководством великого русского ученого Д.И.Менделеева, чьи заслуги в метрологии едва ли уступают по значению его открытиям в области химии. Образцовая сажень представляла собой стержень с Х-образным сечением, изготовленный из сплава платины и иридия — наиболее стойкого во всех отношениях, не поддающегося никаким химическим и физическим воздействиям. Образец поместили в железный ящик и замуровали в стену здания Правительствующего Сената в Петербурге — высшего в ту пору государственного учреждения Российской империи. Три года спустя с не меньшей тщательностью был изготовлен второй точно такой же образец. Его поместили в Государственной палате мер и весов, возглавляемой Д.И.Менделеевым, хранили при неизменной температуре и влажности и предназначали для редкой — раз в 10 лет — проверки наиболее точных копий, по которым выверялись измерительные приборы высокого класса.
После революции и сажень, и аршин, и все прочие привычные народу единицы стали повсюду заменять иноземными пришельцами — метром и его производными. Не раз принимались разные постановления, декреты, циркуляры с требованием категорически запретить любое упоминание о старых мерах. И все же в памяти народной осталась навсегда и «косая сажень в плечах», и шутливое предостережение легкомысленным супругам: «Ты от жены на пядень, ан глядишь, она уже на сажень», и загадка о солнечной тени: «Поутру в сажень», к полудню в пядень, а к вечеру аж через все поле хватает». И плавает кое-кто, не умудренный «кролями» и «батерфляями», дедовским способом — «саженками». И поет на сиене в опере «Борис Годунов» подвыпивший монах Варлаам: «Шапка на ем по делу сажень да в три аршина». А по весям и градам Руси, верится, будут ходить еще мужики и парни «саженного роста», с какой бы точностью в метрах, сантиметрах и миллиметрах не были бы вписаны их «физические данные» в разного рода казенныё бумажки.
В отличие от аршина и сажени следующая по «рангу» единица протяженности верста не потеряла значения меры расстояния и в наше время. Конечно, мы не прибегаем к ней в казенном отчете, но в быту нередко можно сказать что-нибудь вроде: «От нашего поселка до города верст шестьдесят» и прочее в том же духе. Не забываем и пословицы — «За семь верст киселю хлебать», «Семь верст до небес — и все лесом». Живет в языке и выражение «коломенская верста». И еще многое делает это слово звучащим довольно часто.
Но, произнося его, наверное, лишь немногие представляют отчетливо, что всякий раз при этом, собственно говоря, мы вспоминаем… о плуге. Точнее, о том, что, пройдя борозду вдоль поля, пахарь принужден поворачивать плуг, чтобы начать новую. Между тем ближайшее родство слова «верста» и глагола «вертеть», «поворачивать» языковеды установили уже давно и доказали убедительно. Да, именно так возникло слово «верста» и обозначало оно первоначально расстояние от одного поворота плуга (или сохи) до следующего. Поэтический строй народного языка постепенно перенес вполне определенное понимание довольно протяженного отрезка пашни на отрезок дороги. Такой в литературоведении именуют греческим словом «метонимия», что в переводе означает «переименование» (простейший тому пример: «Я выпил три стакана» — попробуйте-ка на самом деле выпить твердый стеклянный стакан). Так вот и возникла первоначально «верста» — некий, не слишком малый отрезок пути. А потом — уже в древнейшие времена — ему придали и количественную определенность. Версту же было естественно отмеривать меньшей по величине единицей протяженности — саженью.
Как мы уже знаем, сажени бывали разные. Версты тоже на протяжении веков меняли свое значение. Считается, что самые «старые» версты — времен Киевской Руси — состояли из 750 саженей. Во времена Московского государства версты разделялись на две разновидности. В «государевой» (она же называлась еще и «межевой») насчитывалось 1000 саженей (тоже «государевых», так что ее метрическим соответствием следует считать 2176 м.
А верста «путевая» была ровно вдвое меньше — 500 саженей. Когда сажень уменьшилась до величины 213,36 см, уменьшилась и путевая верста до величины 1066,8 м в привычном для нас исчислении. Тогда же, на рубеже XVII–XYIII веков, вышли из употребления тысячесаженные версты. И вплоть до самой революции главная дорожная мера России лишь незначительно отличалась от нынешнего километра. Поэтому-то нам сейчас так легко заменять в обыденной речи километры верстами.
То же самое слово «верста» в образном народном переосмыслении приобрело и иные значения: во-первых, поскольку «борозда» и «ряд» — понятия весьма сходные, явился глагол «верстать» в значений «равнять», «выстраивать в ряд». Во-вторых, тем же глаголом стали называть наделение служилых людей земельными владениями (поместьями) для того, чтобы они могли нести ратную службу в дворянском ополчении. Это значение ныне всецело перешло в прошлое. А вот первое сохранилось: в типографиях «верстают» набор рукописи, занимаются этим «верстальщики», а рабочий инструмент их именуют «верстатки». И только слово «верстак» не имеет с этим ничего общего, кроме случайного созвучия: его первооснова — пришедшее к нам в XVIII веке немецкое слово Werkstatt, означающее «мастерская».
А теперь несколько слов о «коломенской версте». Так говорят обычно о длинном, нескладно сложенном человеке. Общепризнанного объяснения тут нет: одни языковеды считают, что какими-то особенно длинными верстовыми столбами была размечена при царе Алексее Михайловиче дорога от Москвы до села Коломенского, где им был воздвигнут дивный деревянный дворец, считавшийся «восьмым чудом света». Другие же (и в их числе В.И.Даль), что сама дорога туда вымеривалась не привычными 500-саженными верстами, а уже не частыми к тому времени «государевыми» 1000-саженными.
На протяжении веков было у версты и равнозначное понятие «поприще» (свое нынешнее значение это слово обрело лишь к XVIII веку). «Поприще» явственно показывает свое родство с глаголом «прати» (в русском языке глагол «переть» приобрел несколько иной оттенок). Впрочем, понятие «поприще» все же не имело строго определенного количественного выражения. И потому иногда его можно встретить в значении суточного перехода, то есть примерно 20 верст, а иногда и. суточного же переезда (последний может колебаться от 50 до 100 верст и больше).
Верстой и поприщем не ограничиваются меры расстояний, которыми пользовались наши предки. Для меньших протяжений частыми определениями были «полет стрелы» (иначе «перестрел»), а также «вержение камня». Без особых исследований можно считать, что сильная и умелая рука может бросить не слишком тяжелый камень метров на 40–50. А «перестрел», по-видимому, составлял — в наших мерах — метров сто или чуть больше (хотя, как известно из старинных описаний, иные стрелки могли послать стрелу в цель чуть ли не на полкилометра).
А самые большие расстояния в летописях в старинных хрониках измерялись обычно «днями пути». Для пешего путника без большой ошибки можно считать доступным суточный переход километров двадцать пять. Для конного отряда день пути — это расстояние можно увеличить в два и даже в три раза. Тут все зависит от того, были ли на пути «подставы», то есть места, где всадники могли бы переменить коней. А иногда в дальние походы шли ратники «о двуконь», то есть со сменной лошадью, пересаживаясь на которую, можно было дать первому коню немного отдохнуть.
Существовали и свои особые от остальных частей России отличные меры расстояния, в частности, на Русском Севере: например, в Олонецкой губернии упряжка — путь, проезжаемый без отдыха, примерно 40 верст. На берегах Онеги пути мерили волоками в 30–40 верст. А на Пинеге мерой было плесо — в явном противоречии с «водяным» названием так назывался путь, доступный для пешехода на протяжении одного дня.
Меры, о которых мы поведали нашим читателям, составляют лишь часть русской системы мер. В ближайших номерах мы продолжим этот разговор и познакомим читателей с тем, чем и как мерили наши предки вес и объем, как считали они плошали земельных участков и с какими единицами встречались, совершая свои покупки.
(Продолжение следует)
СТОИТ ПОПРОБОВАТЬ!
… «Люблю я час определять обедом»…
200-летию Величайшего поэта России А. С.Пушкина посвящается
Н.Н.Логинова
В доме отставного гвардейского майора Сергея Львовича Пушкина нынче небольшой «куртаг», как бы сказали его сослуживцы, — скромная встреча с милыми сердцу людьми. Приглашены лишь свои, Пушкины, да Николай Михайлович Карамзин с супругой, дружбой с которыми хозяин дорожил и гордился.