Получив задание, он, не колеблясь, ответил:
— Есть, взять раненых и жителей! — И направился в сторону госпиталя.
Комиссары молча смотрели ему вслед. Получится ли у Макара? Силенок-то мало ему дали, лишь одну группу. А зависеть от нее в этой адской обстановке будет многое. Впрочем, Макар есть Макар. Сработает.
И все, что известно было о Халанском, всплыло в памяти.
Доброволец Красной Армии. Участник гражданской войны. На Колчака ходил, на белополяков, и на барона Врангеля. Потом сотрудник ЧК, воспитанник Дзержинского. Но сказались, видно, последствия трех ранений, полученных в гражданскую, — появился туберкулез. Медкомиссия, увольнение из органов. Доказательства, заявления, просьбы — ничто не действовало. Лечиться, отдыхать и опять лечиться — таков был приговор врачей. Пришлось подчиниться.
В первый же день Отечественной войны Халанский пошел в военкомат. Снова перед врачами.
— Лечился, помогло, хватит. Прошу отправить в Действующую армию.
Пробиться на фронт было нелегко — хватало добровольцев здоровых. И все-таки в июле 1941 года Макар Халанский уже служил на батарее береговой обороны, защищавшей город и порт Феодосию.
Когда гитлеровские войска подошли к Феодосии, артиллеристы прикрывали отход частей Красной Армии. Но сами отойти не успели. Они взорвали пушки, молчаливо, взглядами, попрощались с притихшим городом и по предложению Макара Халанского направились в лес партизанить.
Сырые и темные партизанские землянки… Крутые каменистые тропы… Холод, голод и бои, бои… Как тяжело было дышать ему, больному туберкулезом, в момент броска или при подъеме на гору, как ныли старые раны, когда шагал под дождем или лежал на снегу, — об этом знал лишь он, Макар Халанский. Но горели фашистские грузовики, уничтоженные партизанами во главе с Халанским, взлетали на воздух мосты, штабы, склады.
Сейчас он, как горьковский Данко, уводил измученных людей от гибели. Колонна двигалась медленно. Раненые бойцы, многие на костылях-рогулинах. В середине колонны — дети, женщины, старики, их надо прикрыть в минуты опасности.
Политрук Халанский шел впереди. Он то и дело менял направление, стараясь вести колонну густыми зарослями буков, меж диких скал.
— Живей, живей, товарищи!
Постепенно шум боя стал удаляться.
Вот уже видна речка Бурульча. Скоро огненное кольцо врага останется позади.
И когда до спуска осталось несколько десятков метров, когда, казалось, опасность миновала, в хвосте колонны вдруг вспыхнула перестрелка.
Крикнув на ходу Сене Парчинскому: «Веди!» — Халанский бросился к месту боя. Вместе с бойцами он сдерживал врага, метким огнем партизаны прижимали к земле вражеских солдат. Но вот Халанский заметил, что группа гитлеровцев старается их обойти. Колонна уже прошла опасный участок, но партизаны, оставшиеся в заслоне, окажутся прижатыми к отвесной скале, и тогда — конец. Погибнет не только группа боевого прикрытия, погибнут и оставшиеся беззащитными раненые, женщины и дети.
Решение пришло мгновенно: пусть остается в заслоне один, он сам, политрук Халанский. Позиция тут, в камнях, надежная.
— Отходи! Все отходите! — приказал он. Подчиняясь приказанию, бойцы стали отходить.
— Живей! Живей! — торопил их политрук, а сам переползая от камня к камню, продолжал стрелять. Партизанам казалось, что отходит и он, политрук. Но когда, обогнув нижний край отрога, остановились, заметили: гитлеровцы не преследуют их, а все еще ведут бой там, у скалы, где был Халанский. Специально ли остался он там, чтобы как можно дольше задержать врагов и дать возможность колонне оторваться, или, отходя последним, просто не успел проскочить, и ему перерезали путь — никто не знал этого. Одно потом утверждали раненые: бился политрук геройски, перестрелка слышалась долго. Несколько позднее нашли его тело. Он был ранен в плечо и шею, а след пули в правом виске и пороховой ожог говорили о том, что последнюю пулю он приберег для себя.
Подвиг политрука Халанского был повторен спустя час, когда уже при выходе из опасного района колонну обнаружил другой отряд карателей.
Первой заметила беду Нина Кострубей, врач партизанского госпиталя. На ходу стреляя, она бросилась навстречу врагу. За ней побежали бойцы из группы прикрытия.
Партизанский заслон сдержал врага, дав возможность колонне благополучно уйти. А на месте боя остались еще двое.
Партизаны вернулись сюда через несколько дней. Страшная картина предстала перед ними. Вокруг лежали трупы врагов. А там, где были позиции партизанского заслона, чернело пепелище. Ветер теребил лоскутки изорванной, слипшейся от крови гимнастерки. В застегнутом кармане оказался залитый кровью комсомольский билет молодого партизана Чубарова Леонида Васильевича. А меж недогоревших сучьев партизаны нашли маленькие, коричневого цвета сапожки Нины Кострубей.
Ценой своей жизни герои спасли людей.
Н. ЛУГОВОЙ.
СЛОВО РОДИТЕЛЕЙ
18 сентября 1941 г.
Здравствуй, Галина!
Письмо, которое ты писала 4 сентября, получила я лишь сегодня. За это время прошло много перемен. Папу оставили на том месте, куда он ехал в день вашего отъезда. Через две недели он вернулся в Севастополь, как и обещал, но не надолго, дня на два.
Мне одной не хотелось оставаться в Севастополе, и хотя я знала, что с ним ехать рискованно, но поехала. Хочу до конца быть вдвоем. Теперь мы вместе, правда, он мало бывает дома, но зато каждый день я имею о нем сведения. Я знаю, что он чист, сыт, ну, а остальное видно будет, время покажет.
Ты же знаешь папин характер, его смелость, его самоотверженность по работе, конечно, приходится волноваться за него. Он решительно и охотно отдаст свою жизнь, лишь бы таким деткам, как вы, сохранить счастливую жизнь.
Галя, на тебе большая ответственность, если папа потерял одного ребенка (о Севе ничего не слышно), то ты должна быть достойной дочерью большевика и воспитать Лору. Если она не слушается, напоминай ей почаще о папе. Он никогда о вас не забывает, и я не представляю себе, как он будет рад, когда увидит на столе письмо от вас, адресованное ему. Может быть, сегодня он будет.
Галочка, милая, я вполне сознаю, что вам трудно, но ты же сама знаешь, что эта война принесла в каждую семью несчастье, а сколько голодных детей в украинских селах, временно занятых немцами.
Фашист из рук маленьких детишек вырвал последний кусок хлеба. Мы все это знаем, все полны ненависти к нему, и за все разорение жестоко он поплатится.
Терпите, Галочка, все, будьте выносливые. Так нужно. После разгрома врага встретимся снова и будем продолжать счастливую, радостную жизнь.
Привет т. Шуре, Славе и Лорочке.
Целую вас крепко.
От папы привет не пишу, т. к. он еще не читал вашего письма.
Адрес: Крым, ст. Таганаш, до востребования — мне.
Здравствуйте, дорогие деточки Галочка и Лорочка!
В Севастополь вас привозить не разрешают, я хлопотал, т. к. мы еще немцев от Севастополя не отогнали, когда отгоним, тогда я вас привезу к себе. Я был на Перекопе и на Чонгаре, воевал там пять месяцев. Когда Перекоп прорвали, я две недели ходил с войсками в тылу немца за 300 километров от своих, в последнем бою в окружении уже под Керчью Вера Петровна тяжело была ранена осколком снаряда в живот и через 10 часов умерла. Из окружения я вышел победителем, спас жизнь тысячам краснофлотцев и ком. роты, получил звание майора и представлен к ордену Красного Знамени.
Дорогие деточки, учитесь и учитесь, переживете все трудности, что сделаешь, главное, чтобы мы все были живы и здоровы, скорей закончилась бы война и опять будем вместе все жить. Я сильно скучаю за вами и беспокоюсь…
Дядя Просянов, Исаев, Горюшин, Писной, Будаев убиты, были со мной на Перекопе, только никому об этом не говори, лучше всего помолчать, и еще ряд других, дядя Васильев, Марменштейн доктор. Я пока еще жив. Дядя Павлик у меня комиссаром дивизиона, он посылает тебе привет, его жена с детками остались в оккупированной зоне, не успели выехать.
Я за Севу беспокоюсь день и ночь, жив он или нет, трудно сказать, если жив, то как он живет и кто его кормит, т. к. помощи ни откуда не получает. Со мной служит дядя Мальцев — папа Клары Мальцевой с Тупого мыса, ты с ней училась и жила в интернате на ДВК, адрес ее такой: г. Кустанай, Куйбышева, 193, Мальцевой Кларе.
Тетя Назарова из Белой Глины написала мне письмо, беспокоится за вас, если бы немцев дальше отогнали, взяли бы наши Таганрог и Мариуполь, можно было бы ехать к ней.
Галя, на осень обязательно поступи в школу или техникум и учись, в фельдшерскую школу не надо идти, помни, что Лорочка с тобой, ты ей и сестра, и мать, и отец, не бросай ее ни при каких обстоятельствах, живи с ней дружно, где бы ни были вы. К осени, если немца отгоним, привезу в Севастополь, если не удастся, то будете жить на Кавказе. Помогать буду, пока жив буду, а если убьют, ничего не поделаешь, на то война, тогда обязательно вытребуешь пенсию на Лорочку до ее совершеннолетия, но лучше, чтобы не убило. Скорей кончилась бы война. Не беспокойтесь, мои дорогие деточки, переживете все и преодолеете все трудности.
До свидания, целую вас обоих крепко, прекрепко. Желаю вам благополучно доехать на новое место, устроиться хорошо и жить дружно, а мне покрепче бить немцев и остаться живым и вывести вас в люди.
Целую вас еще раз, ваш папа.
26 апреля 1942 г.
Наступавшие гитлеровские войска приближались к Перекопу. На север Крыма в помощь нашим войскам командование Черноморского флота решило направить несколько артиллерийских дивизионов. Командиром одного из них был капитан В. Ф. Моздалевский.