Над могилой Жени Грунской и других погибших героев бойцы и командиры поклялись отомстить врагу. Слово свое они сдержали.
Г. ВАНЕЕВ, кандидат исторических наук.
ГЕРОИНЯ СЕВАСТОПОЛЯ
7.V.44 г.
Привет, мама, папа, Вася и все остальные!
Сообщаю вам, что я жива, здорова, передаю вам свой боевой чистосердечный привет. Пока у меня есть время, я… буду давать знать о себе… Вот пролетела пуля. Сволочь снайпер не дает писать. Ну вот, мамочка, какая у меня жизнь, ты себе не можешь представить. Но мне очень приятно, что я являюсь защитником Севастополя. Вот скоро покончим с ненавистным врагом, и тогда буду дома.
Ну вот, пока все. Целую крепко. Всем привет. Ваша Женя.
Она ничем не выделялась среди своих сверстниц, студенток Севастопольского судостроительного техникума. Разве что веселым, жизнерадостным характером — казалось, искорки смеха навсегда поселились в ее больших карих глазах — да настойчивостью. Когда началась война, многие из нас, студентов первого курса, направились в горком комсомола, в военкомат. Ребятам военком посоветовал подождать, подрасти. А вот Женя Дерюгина и еще несколько девушек надели военную форму, да к тому же краснофлотскую — было чему позавидовать!
Первое боевое крещение Женя приняла под Одессой, куда ее направили санинструктором бригады морской пехоты. Отсюда начался ее нелегкий фронтовой путь. Многим раненым спасла она жизнь. Ходила и в разведку. Здесь получила первую боевую награду — медаль «За отвагу».
Потом — бои за Севастополь. Восемь месяцев шло сражение за крепость, то затухая, то разгораясь с новым ожесточением. И все это время Женя Дерюгина была на передовой.
Часто острой болью отзывались воспоминания о семье, о маме. Она была в Симферополе, совсем близко, в нескольких десятках километров. И в то же время непреодолимо далеко — по ту сторону линии фронта. В родном городе Жени хозяйничали фашисты, и это вызывало еще большую ненависть к ним.
Вместе с бойцами Женя ходила в атаки и тут же, на поле боя, оказывала первую помощь раненым, выносила их в безопасное место. Склонившись над раненым, она, казалось, не замечала ничего вокруг.
«Ее перевязки — верх искусства, — писала центральная газета «Красный флот» 17 октября 1942 г. — Она делает их так, что бойцы даже с самыми болезненными ранами не чувствуют прикосновения ее ласковых ловких рук».
Количество спасенных перешло уже за сотню, да она и не вела им счет. Трижды была ранена сама, но каждый раз, не долечившись, возвращалась в строй. Она знала: ее ждут бойцы, с которыми она сроднилась за время боев.
Однажды в тылу врага в лощине остался раненый политрук.
— Прошу разрешения доставить раненого, — обратилась она к командиру.
— А ты знаешь, где он находится?
Последнее письмо Жени Дерюгиной.
— Знаю. Это в двух с лишним километрах от немецкой линии.
Командир в раздумье смотрел на небольшую хрупкую фигурку девушки.
— Товарищ командир, да что мне впервые, что ли?
— Хорошо! Через передний край тебя проведут разведчики…
Мужества и находчивости ей было не занимать.
Однажды вместе с краснофлотцем Дерюгину послали к командиру части. Они пошли по указанному направлению, но в сумерках заблудились. Наконец, увидели домик и группу людей возле него. Решив, что это и есть командный пункт, направились к домику. Немцы, стоявшие у домика, с удивлением глядели на спокойно приближавшихся краснофлотца и медсестру.
Когда Женя и ее спутник заметили ошибку, было уже поздно. Как поступить? Повернуть обратно — получить пулю в спину. Запечь — уж очень неравные силы… Решение пришло само собой. Они продолжали идти, не замедляя и не ускоряя шаг. Когда до гитлеровцев осталось несколько метров, разом вскинули автоматы и ударили длинными очередями. Шесть фашистов остались лежать на месте, трое уцелевших бросились наутек.
Мужество и отвага Евгении Дерюгиной, проявленные в боях под Севастополем, отмечены орденом Красной Звезды.
Город покидала Женя в числе последних. Потом — Херсонес. Бросилась в море и поплыла. Решила: лучше погибнуть в море, чем попасть в руки врага. Когда подобрал катер, она была почти без сознания…
И снова дороги войны. Авиационный полк на Кавказе, потом вновь морская пехота. Вместе с 83-й бригадой морской пехоты в числе первых высадилась в Крыму.
Шла победоносная весна сорок четвертого, весна освобождения родной крымской земли. 13 апреля наши войска вошли в Симферополь. К родному дому Женя не шла — бежала, гонимая тревогой. Распахнула двери:
— Мама!.. Здравствуй, родная моя!..
Вытерла слезы.
— Я только на часок, родная. Нам вот с ребятами помыться бы.
И весело скомандовала:
— Заходи, ребята!..
Минуты встречи. Как вы коротки! Словно и не была дома. И снова в путь.
— Мамочка, теперь уже недолго… Возьмем Севастополь — и приеду. Обязательно приеду…
— Береги себя, доченька…
«Береги себя». Какие же вы наивные, мамы. Разве в бою будешь прятаться от пуль, отсиживаться в укрытии, когда другие идут навстречу свинцовому ливню!
«Вот пролетела пуля. Сволочь, фашистский снайпер не дает писать…» Это во время затишья. А ведь через несколько часов, а может быть и минут — в наступление.
Отправить письмо она не успела — начался решительный штурм «каменного фронта», как называли гитлеровцы свои мощные глубокоэшелонированные укрепления под Севастополем.
Батальон Жени Дерюгиной шел на главном направлении удара. От Балаклавы до Сапун-горы гремело, не смолкая ни на минуту, яростное сражение. За последние три дня она вынесла с поля боя восемьдесят раненых. Но особенно жарко было в этот весенний день, 7 мая.
Пробиты первые линии укреплений. Казалось, еще усилие, и путь на Севастополь для наших войск будет открыт. Но враг защищался яростно. Число раненых росло. Женя валилась с ног от усталости, но, переползая от одного раненого к другому, продолжала делать перевязки. Вот она склонилась над очередным раненым и тут же упала рядом с ним. Погибла у самого Севастополя — города, который так любила, за который отдала свою жизнь.
Я часто бываю в диораме штурма Сапун-горы. И каждый раз не могу спокойно оторвать взгляд от девушки, изображенной в центре прекрасного полотна, в самой гуще боя, склонившейся над раненым бойцом. И не только потому, что вижу знакомое лицо. В ней — олицетворение замечательных черт советских женщин-патриоток, перенесших вместе с нами все тяготы войны.
П. ГАРМАШ.
СИБИРЯЧКА ВАЛЯ БАРХАТОВА
Здравствуй, мама!
Пишу в танке, над головой пролетают снаряды, это артиллерия наша дает немцам «жизни». В воздухе полно авиации: штурмовики проносятся над землей, стройно идут «бостоны», вьются «ястребки». Началась «работа». Немцев уже выкурили из траншей, привели здоровенного немца, саперы поймали, минировал. Пронесся и рухнул «мессершмитт», весь объятый огнем, а летчик на парашюте приземлился в нашем расположении. Правда, он огрызается.
Но сила наша велика! Севастополь возьмем! Рана моя совсем подживает. Командир полка гонит в госпиталь, но я упросила его остаться, кажется, согласился, молчит.
Мама, прошу обо мне только не плачь, я уже воин настоящий. Это письмо придет к тебе, когда у нас все кончится.
Артек цел! Завтрашний день решит многое.
Целую крепко.
С приветом, твой воин самой справедливой в мире державы,
Подступы к Севастополю. Сапун-гора.
8 мая 1944 года.
В первый день войны ушел на фронт старший брат Костя. Крепко прижал к груди Валину голову, сказал:
— Держись, сестренка!
Следом за Костей в последний раз окинул прощальным взглядом избу средний брат Михаил — вожак сельской молодежи, секретарь райкома комсомола.
Валю вызвали в райком партии. Ее знали как принципиальную, с твердым, решительным характером комсомолку. Из рук брата сестра приняла эстафету: теперь она секретарь комитета комсомола.
Прозвучал призыв: девушки — на трактор! Надо заменить ушедших на фронт братьев и отцов. Валя первой подала заявление на курсы трактористок. И вскоре по полям Новоуральского зерносовхоза Омской области стала водить трактор.
В один из весенних дней сорок второго явилась к райвоенкому. Поглядел военком: ясноглазая, крепкая, но на вид совсем девчонка. Долго читал заявление: «Прошу послать меня на фронт. Я хочу вместе со своими братьями Михаилом и Константином, вместе со всем советским народом защищать нашу социалистическую Родину от фашистских захватчиков. Я метко стреляю, бросаю гранаты на большое расстояние, могу оказать первую помощь раненым, сдала нормы ПВХО, ГСО, ГТО первой ступени. Свои знания, силы и, если потребуется, жизнь отдам за Родину».
Отказал военком. Но она пришла снова. Он снова отказал. А она доказывала. Не могла сидеть в тылу. То, что она делала, ей казалось никчемным по сравнению с фронтом. От Михаила нет вестей, молчит Костя, сражающийся в Крыму, погибли хорошие ребята Леня Молоканов, братья Крамаренки… С фронта идут тяжелые вести. Она должна быть там, где решается судьба ее Родины.
И добилась все-таки своего. Увидела однажды мать Федосья Трифоновна на пороге дома Валю в серой солдатской шинели, туго перетянутой ремнем, в пилотке, и забилось в тревоге материнское сердце. Кинулась к дочери.
— Не плачь, мама, — проговорила Валя. А у самой в горле застрял горячий комок. — Пойми: не могу иначе.
Ей было тогда восемнадцать.
…Возле Сталинграда они приближались к фронтовой полосе. Длинные, утомительные переходы, перебежки. И вдруг тревожный голос: «Воздух! Замаскироваться!» Это была первая встреча с войной. Откуда-то сверху застрочили автоматы. Валя прижалась к земле, замерла, потом поползла к кустарнику. А рядом ухало, скрежетало, рвалось. Она ничего не понимала. Когда бой ст