– Где ее спальня?
Глава 6
Джине снился чудесный сон. Сильные руки прижимали ее к крепкой груди, защищая и оберегая, и она впервые за бесконечно долгое время чувствовала себя ранимой и хрупкой, хотя даже во сне отлично понимала, что на самом деле она совсем не такая. Наслаждаясь полузабытым ощущением, она решила не обращать внимания, что ей что-то упирается в низ живота, и снова зарылась носом в мягкое и теплое.
Пару секунд спустя до ее затуманенного сном разума дошло, что мягкое и теплое – это подушка, а в живот ей ничего не упирается, а скорее даже наоборот, просится наружу. Или, проще говоря, ее мочевой пузырь настойчиво требует облегчения. Слегка приоткрыв глаза, Джина увидела неясные в сумраке очертания собственной спальни. Также она выяснила, что лежит полностью одетая под обычно сложенным в ногах покрывалом.
Отбросив с лица надоедливые цветные пряди, Джина выбралась из кровати, сходила в ванную, а вернувшись, разделась и на этот раз улеглась уже нормально.
Сладкий сон сразу же потянул ее в свои объятия. Сильные руки… Быстрые удары сердца в груди, к которой она прижималась…
– Джек?
Мгновенно проснувшись, Джина резко села в кровати. Простыня рядом с ней была совершенно ровной, так что сегодня на ней явно никто не спал. От внезапно накатившего разочарования Джина бессильно потерла лицо:
– Дура! По-твоему, он бы вот так запросто полез к тебе в постель? Прямо здесь, в двух шагах от бабушки?
Снова повалившись на кровать, Джина натянула одеяло до подбородка, чувствуя, как внезапное разочарование перерастает в острое желание, которое от груди и живота постепенно распространяется до самых кончиков пальцев.
Тяжело дыша, она невидящим взглядом смотрела в потолок, вспоминая лицо Джека и его подтянутое тело, как они боролись, и он, смеясь, валился на спину, а сама она усаживалась на него верхом, как он ее целовал, ласкал руками, а их тела сплетались в единое целое…
Черт! Неужели на нее все-таки накатило? В одной из брошюрок, выданных доктором Мартинсон, черным по белому говорилось, что во время беременности сильно увеличивается сексуальное желание. Буйство гормонов, гиперчувствительность груди, увеличенный приток крови к вульве… Все это, вместе взятое, вполне способно вызывать неутолимый физический голод.
И вот пожалуйста. Она мечтает о Джеке. Хочет, чтобы он был с ней, был в ней…
– Бог ты мой!
Вскочив с кровати, Джина подошла к антикварному туалетному столику с трехгранным зеркалом, мраморной столешницей и десятком выдвижных ящичков. При всем желании она бы не смогла вспомнить, сколько часов провела за этим столиком. В раннем детстве она любила примерять на себя бабушкины жемчуга и Сарины кружевные пеньюары, потом, лет в одиннадцать – двенадцать, она вместе с подружками хихикала и крутилась перед зеркалом с одних трусиках и маечках, привыкая к своим только начавшим округляться формам. Далее была старшая школа с обязательным ежедневным макияжем и бережно хранимыми любовными записками и дареными в знак беззаветной любви и вечной преданности безделушками.
Записки и безделушки давно канули в Лету, но верный вибратор все еще лежал на своем законном месте. Джина не так уж часто им пользовалась, но решила, что этот сосущий голод вполне себе чрезвычайная ситуация и с ним нужно бороться всеми доступными средствами.
Ситуация оказалась настолько чрезвычайной, что разрядка последовала едва ли ни мгновенно, но заснуть она все равно так и не смогла. И все из-за Джека! Почему его образ раз за разом вставал перед ее мысленным взором? Интересно, он совсем отменил ужин или сводил в ресторан одну лишь герцогиню? И увидятся ли они еще раз, прежде чем он улетит в Вашингтон?
Следующим утром Джина убежала раньше, чем герцогиня встала, так что ответы на свои вчерашние вопросы она так и не узнала. Добираясь до работы, Джина всерьез подумывала сама позвонить Джеку, но, вспомнив вчерашнюю ночь, она мгновенно покраснела и решила, что не стоит лишний раз искушать судьбу. Мало ли, в какой жар ее кинет, когда она услышит глубокий бархатный баритон? Не хватало еще заявиться на детский день рождения с торчащими сквозь блузку и лифчик сосками.
Но чуть позже Джек позвонил сам, и, как Джина и подозревала, от одного звука его голоса у нее мгновенно напряглись соски.
– Как поживаешь, соня?
– Уже лучше. – Прижав телефон ухом к плечу, Джина взяла пару необходимых бумаг и отдала их Кали. – Извини, что так получилось.
– Ничего страшного. Герцогиня не захотела бросать тебя в одиночестве, так что мы заказали ужин с доставкой.
– Отварная солонина и ржаной хлеб?
– Как ты догадалась?
– Чаще всего мы заказываем именно такой ужин.
– Кстати, мы не просто поели, но и отлично побеседовали.
– Ну вот. Есть еще хоть что-то, что ты не знаешь о моей буйной юности?
– Вполне возможно. Герцогиня сказала, что самыми личными воспоминаниями ты сама со мной поделишься. А еще она сказала, что сегодня у нее встреча в клубе любителей оперы, так что ужинать нам придется вдвоем. Разумеется, если тебе не нужно работать…
Джек сам предоставил ей отличную лазейку, но Джина была в таком взвинченном состоянии, что даже и не подумала ею воспользоваться.
– Подготовка к празднику полностью лежит на мне, но уборкой и всем прочим руководит уже Самуэль, так что, думаю, часам к трем я уже освобожусь.
– Тогда я за тобой заеду.
– Тебе не кажется, что для ужина это как-то рановато?
– Нестрашно, мы найдем чем заняться.
Усевшись в такси рядом с Джеком, Джина устало откинулась на сиденье:
– Будь другом, когда я в следующий раз скажу, что устраиваю день рождения для толпы восьмилетних детишек, просто пристрели меня, хорошо?
– Неужели все настолько плохо?
– Нет, все еще хуже.
– Тогда вряд ли ты захочешь погулять по Пятой авеню.
– По-твоему, я сейчас вообще в состоянии гулять?
– Ну…
Слегка повернувшись, Джина пристально посмотрела на Джека из-под пурпурных ресниц:
– Ну а ты-то, скотинка, конечно, свеж, бодр и готов к любым приключениям.
Улыбнувшись, Джек решил не вдаваться в подробности своего сегодняшнего дня, начавшегося со звонка в четыре утра из департамента, где случилась очередная внештатная ситуация.
Джек отлично понимал, что ему уже давно следовало бы сесть в самолет и лететь в Вашингтон, но почему-то решил провести еще один день в Нью-Йорке. И это решение удивило его самого даже больше, чем Дейла Викерса.
Они познакомились, когда учились в Гарвардском институте государственного управления Джона Кеннеди, а потом больше десяти лет вместе работали за границей в самых сложных и конфликтных зонах, пока особо острый приступ астмы не приковал Дейла к офисному столу в департаменте. И теперь неженатый и беззаветно преданный своему делу Дейл семь дней в неделю минимум пятнадцать часов в день проводил за рабочим столом.
Джек всегда ценил работоспособность помощника, но то высокомерное презрение, которое зазвучало в его голосе, когда он узнал, что Джек собирается остаться еще на день в Нью-Йорке, ему совсем не понравилось.
– Пока что нам удавалось скрывать от журналистов твои отношения с мисс Сен-Себастьян, но я сомневаюсь, что у нас и дальше это получится.
– Расслабься. Меня это не волнует.
– Ну конечно, тебе легко говорить, – надменно фыркнул Дейл. Как странно, раньше Джек даже и не подозревал, что Викерс станет так себя вести. – Связи с общественностью-то входят в мои обязанности.
– Повторяю, тебе не о чем беспокоиться. Если журналисты что-то и узнают, мы с мисс Сен-Себастьян сами со всем разберемся.
Повисла напряженная тишина, но они давно работали вместе, и Джек сразу понял, что это еще не все.
– Думаю, тебе стоит обсудить сложившуюся ситуацию с отцом. Он довольно резко высказался, когда звонил и узнал, что ты сейчас в Нью-Йорке.
– Во-первых, я не желаю, чтобы ты обсуждал мои личные дела с кем бы то ни было, включая и моего отца. Во-вторых, мне нечего с ним обсуждать. Джина Сен-Себастьян беременна моим ребенком, но это никого не касается. Ни журналистов, ни Министерство иностранных дел, ни моего отца, ни тебя. Понятно?
– Так точно, сэр.
– Вот и замечательно. Я сообщу, когда забронирую билет на самолет.
Джек вспоминал этот разговор, разглядывая ресницы Джины. Задумчиво переведя взгляд на такие же яркие волосы, Джек внутренне содрогнулся при одной мысли, что будет, если их сейчас сфотографирует папарацци. Отец этого явно не переживет.
Джон Харрис-старший все еще оплакивал смерть Катрины, но последнюю пару лет методично подыскивал ей замену, которой, разумеется, надлежало иметь как минимум такое же состояние и политические связи, как и у оригинала. Возможно, со временем он даже смирился бы и с кем-то попроще, но с Джиной…
– О чем ты сейчас думаешь?
Джек разом забыл обо всем на свете, кроме сидящей рядом с ним женщины.
– Я думаю о пропущенном обеде. А тебе досталось что-нибудь из японских лакомств для восьмилеток?
– Чуть-чуть. – Джина демонстративно содрогнулась. – Я просто физически не способна переварить столько сладкого.
Да и над ребенком не стоит издеваться.
Джина уже начала ценить новый режим питания. Стоило ей только заподозрить беременность, как она сразу же перестала употреблять алкоголь, а после посещения доктора Мартинсон полностью отказалась от кофеина и стала пить витамины, обогащенные железом и фолиевой кислотой. К счастью, пока что она не просыпалась среди ночи от нестерпимого желания съесть что-нибудь совершенно недоступное, зато в ней вдруг проснулась любовь к квашеной капусте.
– Может, устроим пикник? Я знаю палатку с отличными хот-догами рядом с Брайант-парком.
– Звучит неплохо.
В Брайант-парке удачно сочеталось все, что Джина любила в Нью-Йорке. Расположившись между Нью-Йоркской публичной библиотекой и Пятой и Шестой авеню этот островок зелени притягивал к себе уставших офисных работников, которые любили здесь гулять, общаться на скамеечках и валяться на травке в обеденный перерыв, а самые стой