А вот перед портретом Катрины, все еще висевшим на почетном месте в гостиной, она на несколько секунд замерла. Как и сам Джек, нерешительно остановившийся рядом с разглядывающей черно-белую фотографию Джиной.
Один из его любимых снимков. Причем сделал его сам Джек, всего через пару минут, как проиграл жене очередную партию в теннис. Закинув ракетку на плечо, Катрина весело смеялась в камеру. Темные волосы собраны в хвостик, на лбу повязка, а глаза так и сияли от бескрайней энергии и жажды жизни.
– Спорю, что она заставила тебя изрядно попотеть.
– Точно.
Даже, наверное, слишком.
Эта мысль пришла раньше, чем Джек сумел от нее оградиться. Неукротимая энергия, незаурядный ум и всепоглощающая любовь к политике… Просто для того, чтобы не отстать, Джеку приходилось двигаться в бешеном ритме, и зачастую он мечтал, чтобы Катрина просто расслабилась и отдалась течению жизни.
Как обычно, эта мысль повлекла за собой чувство вины. Справиться с ним оказалось совсем не просто, но Джек все же сумел и, оставив Джину осматривать первый этаж, пошел наверх переодеться.
– Уверена, что хочешь ко мне в офис? – спросил он, спускаясь через пару минут в джинсах и любимой футболке. – Смотреть там особо не на что, но, если хочешь, я готов устроить экскурсию.
Стараясь не думать о Катрине, Джина заставила себя улыбнуться. Стоило ей провести в этом доме всего несколько минут, как она уже успела полюбоваться десятком ее фотографий. На некоторых красовалась только Катрина, на других она обнималась с Джеком… Идеальная пара умных, целеустремленных людей…
Ну и что после такой жены может думать о ней Джек? Она же всю жизнь только и делала, что прыгала от работы к работе и от мужчины к мужчине.
– Я ни разу не была в департаменте и с удовольствием бы там погуляла.
– Хорошо, как скажешь.
Ну конечно, не на что посмотреть. Ей это заявление сразу показалось сомнительным, но на такую экскурсию даже она не рассчитывала.
Проведя ее по широким мраморным коридорам, Джек направился к кабинетам, и первое, что Джина успела оценить в департаменте, так это роскошный вид из окна.
Отражение мемориала Линкольна в пруду и монумент Вашингтона. Неплохо они тут устроились.
Вторым ее внимание привлек низкорослый мужчина в джинсах и очках. Что ж, она и раньше знала, что политики живут своей работой, так чего удивляться, что они даже в выходные заняты делами? Мужчина оказался Дейлом Викерсом, и Джина постаралась скрыть неприязнь за широкой улыбкой:
– Рада, что мы наконец-то встретились.
Дейл через стол протянул ей руку:
– Признаться, я никого не ждал в столь поздний час.
Нет, ну что за напыщенный нахал! Раньше Джина не понимала, как Джек может с ним уживаться, но теперь поняла. Она видела снимок, где Джек, Катрин и Дейл обнимают друг друга за плечи и смеются. И на всех троих футболки с эмблемой Гарварда.
Пока Джек водил ее по департаменту, Джина старалась не думать о Катрине, но, когда после утомительной прогулки они пошли в ресторан, официантка любезно поздоровалась с Джеком:
– Вы так давно к нам не заходили. Сядете у окна? Вы и ваша…
Джек представил Джину, и, когда они уселись за стол, Джина задала так и просившийся вопрос:
– Вы с Катриной часто сюда приходили?
– Не слишком. Она умерла, когда мы прожили в Вашингтоне всего четыре месяца. – Джек резко сменил тему: – Ты любишь шумай? Здесь его подают с парным рисом и под арахисово-имбирным соусом. Съедаешь кусочек и сразу чувствуешь себя так, словно оказался в Бангкоке.
Ладно, не хочет говорить, ну и не надо.
– Я впервые слышу про шумай и ни разу не была в Бангкоке, так что поверю тебе на слово.
Совсем скоро выяснилось, что шумай – это всевозможные пирожки и булочки со свининой, курицей и креветками. Следом за Джеком, прежде чем откусить очередной кусочек булочки, Джина старательно макала его в имбирный или соевый соус, не забывая угощаться рисом, поджаренным до золотистой корочки тофу, неким таинственным корнеплодом, название которого ей так и не удалось выговорить, ну и конечно же чаем. Куда уж без него? И чем дальше, тем больше она чувствовала себя питоном, наевшимся на месяц вперед. Она настолько наелась, что уже даже не хотела гулять. И почти не хотела секса. Но когда она пожаловалась Джеку, он лишь усмехнулся и заверил, что и сам со всем прекрасно справится.
Джек слов на ветер не бросал, и стоило им вернуться в номер, как он сполна выполнил свое обещание.
Вторую ночь подряд она засыпала в его руках и второе утро подряд просыпалась в теплых объятиях. Но пока она постепенно приходила в себя, наслаждаясь непривычным чувством покоя и безопасности, ей как бы сами собой стали вспоминаться развешанные по всему дому фотографии Катрины. На какую-то секунду Джине даже показалось, что призрак покойной жены витает прямо над ними.
Не самое приятное ощущение.
– Пора вставать, сегодня у нас много дел.
– Воскресный ужин – наша старая семейная традиция, и… – Джек легонько погладил ее по волосам, – надеюсь, там будем только мы и мои родители, но на всякий случай лучше сразу приготовится к худшему.
Она справится. Она обязательно со всем справится. Вот только почему, пока Джина принимала душ, сушила волосы и красилась, ей все время мерещилась насмешливая улыбка Катрины?
Глава 9
Сказав, что до родителей путь неблизкий, Джек настоял, что Джина обязательно должна нормально позавтракать, и повез ее в ресторанчик.
Когда они, плотно подкрепившись, снова сели в машину, Джина погладила себя по животу:
– Солнышко, надеюсь, тебе понравилось. Невольно улыбнувшись, Джек спросил:
– А ты уже думала, как назовешь ребенка?
– Если девочка, то Шарлотта, – мгновенно ответила Джина.
– А если мальчик?
Пытаясь угадать, что стоит за этим, казалось бы, простым вопросом, Джина покосилась на Джека. Неужели он снова попытается затащить ее к алтарю, чтобы привязать к сыну дурацкую цифру? Неужели он правда думает, что она согласится назвать ребенка Джоном Харрисом Мэйсоном Четвертым?
Или все-таки она сама не права? Джина уже в который раз задумалась, имеет ли право ставить свои желания выше желаний Джека. Да и вообще, с чего это ей вдруг потребовалось доказывать, что она в состоянии сама со всем справиться? Умный, красивый и чертовски богатый мужчина хочет заботиться и о ней самой, и о ребенке. Так зачем она так упорно сопротивляется?
Ответ пришел едва ли не раньше вопроса, и Джина устало вздохнула. Все просто. Если она сейчас сдастся, то до конца жизни будет себя ненавидеть.
Всю сознательную жизнь она только и делала, что металась от одного увлечения к другому, мгновенно забывая о вчерашних мечтах и стремлениях, чтобы с полной силой посвятить себя чему-то новому и еще неизведанному. Но теперь так не получится.
Материнство – это на всю жизнь. Да и расставаться с полюбившейся работой совершенно не хотелось, тем более что после бесконечных поисков наконец-то удалось найти дело, которое у нее действительно хорошо получается.
Но, с другой стороны, кто сказал, что ей придется бросать работу? У «Тремейн групп» дел хватает и в Вашингтоне.
Ладно, какое все это имеет значение?
Джек ее не любит. И это главное. Только почему после двух ночей в одной кровати она вдруг всерьез задумалась, не хватит ли им и того, что между ними уже и так есть?
Решив, что не стоит делиться с Джеком всеми этими мыслями, Джина просто сменила тему:
– Лучше расскажи мне про родителей. Где они встретились, когда поженились, чем увлекаются.
И всю оставшуюся дорогу она слушала увлекательный рассказ о семье, полностью посвятившей себя поддержанию традиций и служению ближним.
Не вырасти Джина на классической литературе, она наверняка бы смутилась, но любимые с детства книги были полны подобных историй, да и светские львы, среди которых всю жизнь вращалась бабушка, внесли свою лепту. Ну и конечно же собственный титул что-то да значит. Леди Юджиния Амалия Тереза Сен-Себастьян, внучка последней герцогини Карленбургской. Порой громкое имя творит настоящие чудеса, но, если повезет, сегодня ей не придется выставлять его напоказ.
Ей и не пришлось. Джине хватило пятнадцати минут в обществе Джона-старшего, чтобы понять, что никакой титул не в силах перевесить его представлений об устройстве мира. Мать его внука по определению обязана выйти замуж за его сына, чтобы ребенок с гордостью носил имя Мэйсон. И точка.
– Джон, успокойся, – мягко вмешалась мать Джека. Эта миниатюрная дама в брюках от Донны Каран и расшитой драгоценными камнями тунике от Версаче обладала приятным южным акцентом и железным характером. – Джек с Джиной сами разберутся.
– Я считаю иначе.
– Да, мы это уже заметили, – сухо протянула Элена Мэйсон. – Джина, хочешь еще чаю со льдом?
Слава богу, их было всего четверо. Они сидели на застекленной террасе трехэтажного дома с белыми колоннами, что когда-то был самым сердцем процветающей табачной плантации.
– Спасибо, но я стараюсь не злоупотреблять кофеином, лучше просто воду с лимоном.
– В моей молодости, – начала Элена, наливая воду в стакан и щипчиками добавляя кусочки лимона, – беременные и слов-то таких еще не знали. Наверное, это отчасти объясняет неукротимую энергию моего сына.
Джина сумела сохранить спокойное выражение, но при этих словах ей сразу же вспомнились последние ночи. Неукротимая энергия. Точно подмечено.
– Не сомневаюсь, тебе хочется побольше узнать о родословной ребенка с отцовской стороны. Давай я покажу тебе нашу портретную галерею, пока Джек с отцом обсудят последние политические слухи и сплетни.
– С удовольствием.
Герцогиня водила их с Сарой по всем лучшим музеям мира. Лувр, Уффици, Эрмитаж, Национальная галерея искусств… Неудивительно, что при таком воспитании Сара стала настоящим ценителем и знатоком прекрасного, да и сама Джина, хотя ей и было далеко до сестры, с легкостью узнавала руку мастера. К сожалению, ни одно из полотен в обшитой дубовыми панелями галерее не имело ничего общего с мировыми шедеврами, зато по ним легко можно было проследить, как в последние три столетия менялась мода на одежду и прически.