вести: суета получается, а не деятельность.
И, наконец, финал повести. Он скомкан, ему можно было бы, как отмечает в своей рецензии Е. Брандис, «придать большую политическую остроту».
Лучшей вещью сборника, на наш взгляд, является «Пикник на обочине». Это серьезный шаг вперед в вашем творчестве. Но и в нем есть вещи, которые коробят при чтении. Например, нужны ли покойники, которые возвращаются в свои семьи? Они, как говорится, «не стреляют» в повести, они не эстетичны. Не лучше ли их убрать совсем?
Пессимистичен конец повести. Вопль Артура, повторенный Шухартом («счастья для всех!..») звучит как вопль отчаявшегося человечества. Для Шухарта это естественно: он — дитя, пусть даже отверженное, Хармонтовского общества. Но ведь есть вы, авторы, есть ваше отношение к этому, а в повести его нет. Неужели и вы, как Шухарт, уповаете на Золотой Шар, на Чудо, которое решит проблему «счастья для всех»?
Очень важной для сборника представляется нам повесть «Малыш». В отличие от двух предыдущих, в ней действуют советские люди. Коммунистическая мораль определяет их поступки. И проблему контактов с иной цивилизацией вы решаете здесь с гуманистических позиций. И вот на фоне этих, чисто человеческих отношений лишними кажутся Странники, есть в них что-то мистическое, чуждое духу всей повести.
Теперь несколько слов о языке повестей: на наш взгляд, следует чисто почистить его от жаргонных, грубых слов, ругательств — сохранить их только там, где это необходимо для характеристики героя, для эмоционального настроя — но именно необходимо! Много замечаний вы найдете в рукописи, посмотрите их, поищите и сами возможности очистить язык сборника от этого, как нам кажется, мусора. Повести станут сильнее, цельнее от такой доработки.
А в общем, хочется еще раз сказать: получился хороший фантастический, очень цельный сборник.
С искренним уважением
С. Жемайтис
И снова съезжаются Авторы. Теперь — в Москве. И теперь уже — для работы.
Именно ему предлагают повышение; приезжает жена, напуганная его письмом, — они вдвоем, в темноте, прижавшись друг к другу, борются со страхом.
Следователь: Кто это там у вас?
Я: Да... так... подруга жены.
Смотрят — а там никого, только Калям, уронивший цветок.
— Гордиться надо, что на нашу работу обращают такое внимание! (Аналогия с писательством.)
Ужас за жену и ребенка. Приезжает жена, получив фальшивое письмо. Он все скрывает, чтобы уберечь ее от страхов. Она находит лифчик — он вынужден рассказать. Потом все рвет и пытается забыть.
Он умел бумагу марать
под треск свечки!
Ему было за что умирать
у Черной речки.
(Б. Окуджава)
«Март великодушный»80 стр. 110
И тени их качались на пороге.
Безмолвный разговор они вели
Красивые и мудрые, как боги,
и грустные, как жители земли
(Б. Окуджава81)
...И вечно в сговоре с людьми
надежды маленький оркестрик под управлением любви.
(Б. Окуджава82)
Кто знает, что ждет нас?
Кто знает, что будет?
И сильный будет,
И подлый будет.
И смерть придет
И на смерть осудит.
Не надо
В грядущее взор погружать...
(Аполлинер83) стр. 164
Потому что век наш весь в черном,
Он носит цилиндр высокий,
И все-таки мы продолжаем бежать,
А затем, когда бьет на часах
Бездействия час и час отстраненья
От дел повседневных,
Тогда приходит к нам раздвоенье,
И мы ни о чем не мечтаем.
(Аполлинер84) стр. 170
«Маленький балаган на маленькой планете Земля» А. Белый (стр. 450)
«Сказали мне, что эта дорога...»85 Стр. 227.
Сила навалилась на человека — мнет, лепит, ломает, плющит, делает то, что хочется Ей, а не ему. Не все ли равно, какая сила? Если она заведомо превышает силы человека. Тля под кирпичом, или тля под гривенником. Судьба человека и его борьба главное здесь.
Б. приехал в Москву писать ЗМЛдКС, но писать, кажется, придется совсем другое.
Написали письмо Чоличу.
Думаем над мультяшкой.
Сделали 10 стр.
Сделали 10 стр.
Вечером сделали 6 стр.
И ЗАКОНЧИЛИ СЦЕНАРИЙ НА 26 СТРАНИЦЕ.
Сделали мелкие поправки по НВ.
Сделали крупные поправки по НВ [«Неназначенные встречи»].
Письмо в МолГв.
Едем к Ревичу.
Гл. 1.
а) Калям — рыба, баба, тел<ефонные> звонки, жара, водка из стола заказов, соблазны, белая ночь.
б) тел<ефонный> звонок от Вайнгартена, сосед — разговоры вокруг да около, все напуганы.
Гл. 2.
а) следователь, несколько раз просит документы, читает и каждый раз забывает, убийство, исчезновение бабы, звонок о сдаче преступника.
б) тел<ефонный> звонок от Вайнгартена, опять вокруг да около, спросил почему-то о Губаре. В конце — звонит Вечеровскому.
Гл. 3.
Беседа с Вечеровским. Отпечатки копыт на подоконнике. Вокруг да около, и он вдруг с ужасом замечает, что ведет себя, как вчера сосед. Бежит домой — на кухне сам Вайнгартен и Губарь, пьют водку. Дверь была открыта. Выясняется, что им мешают. Зовут Вечеровского. Губарь зовет Глухова. Губарь явился с мальчиком-подкидышем.
Гл. 4.
Военный совет. Глухов появляется в середине.
[сбоку от текста:] Масса помех житейского типа.
Губарю — [вставлено: «хотел запатентовать изобретение, с этого все и началось»] младенец и засилие девиц, сломал чистый страх (агент Союза 9-ти).
Вайнгартену — монеты и марки, его сломила административная должность.
Малянову — семья. Сначала соблазны, неразбериха, затем угроза.
Глухову — разочарование и апатия.
Были у Миреров, вернулись в час ночи.
Сделали 1 стр.
Сделали 7 стр. (8)
Вечером сделали 2 стр. (10)
Ездили в МолГв. Сдали сборник.
Юрка86:
Эх, расшибить бы историю лбом бы
В те трогательные моменты,
Когда отцы водородной бомбы
Начинают платить алименты.
(По Киплингу?)
Глянуть смерти в лицо сами мы не могли,
Нам глаза завязали и к ней привели87.
Б. уезжает.
Письмо, написанное Авторами 17 мая в ответ на замечания, высказанные Жемайтисом, сохранилось в архиве.
Уважаемый Сергей Георгиевич!
Мы внимательно изучили Ваше содержательное письмо и рассмотрели все предлагаемые редакцией замечания и поправки. Теперь, когда мы закончили работу над рукописью в соответствии с этими замечаниями и поправками, нам хотелось бы подвести некоторые итоги.
1. По повести «Дело об убийстве».
Нам показались вполне оправданными недоуменные вопросы редакции относительно предыстории взаимоотношений пришельцев с гангстерами. Поэтому мы пошли на существенную переработку сюжета в этой части и ввели все необходимые разъяснения, исчерпав, как нам кажется — полностью, круг упомянутых недоуменных вопросов.
«Шалун» Симонэ, образ которого представляется редакции излишне противоречивым, имеет совершенно реальный прообраз, списан, как говорится, с натуры. Нам вообще представляется чрезвычайно характерным для нашего времени разительный контраст между манерами и поведением человека (особенно научного работника), когда он отдыхает, и его ролью в жизни общества, когда он выступает в своем профессиональном качестве. Научная работа требует такого напряжения всех душевных сил, что на отдыхе научный работник вольно или невольно ведет себя так, чтобы по возможности эффективнее релаксироваться — бесится, так сказать. Отсюда странные и нелепые хобби, смертоубийственные альпинистские подъемы, чрезмерное увлечение спиртным, играми, женщинами. Такова жизнь, и ничего антисоциального здесь нет, как нет ничего антисоциального в естественных отправлениях. Мы попытались, конечно, в какой-то мере пойти навстречу пожеланиям редакции в этом вопросе, произвели ряд исправлений, ввели диалог на страницу, но при этом мы неуклонно руководствовались жизненной правдой и вышеизложенными соображениями. Нам же лично представляется весьма ценным в художественном отношении описанные у нас обстоятельства превращения беспечного шалуна и волокиты в истинного ученого — активного гражданина Земли.
Относительно финала повести. Как мы поняли, речь идет о последней главе. Мы никак не можем согласиться, что финал скомкан. Он тщательно подготавливался всем ходом повествования и является совершенно закономерным результатом колебаний и сомнений главного героя. Обычно, когда говорят о скомканности, имеют в виду нарушение внутреннего временного темпа повествования. Ничего подобного в финале нашей повести нет. Темп времени остается постоянным на протяжении всей повести: шестьдесят минут начала повести в точности соответствуют шестидесяти минутам конца повести. Другое дело, что события последней главы занимают три-четыре часа, но такова наша сюжетная установка: нет у инспектора Глебски времени спокойно поразмыслить и принять глубоко обоснованное решение. Он вынужден подчиняться своим социальным инстинктам, а эти инстинкты у него мещанские, буржуазные. В этом, собственно, и состоит та политическая острота повести, на недостаток которой сетует в своей рецензии Е. Брандис. Нам кажется, что политической остроты в нашей повести вполне достаточно. Она насквозь политическая, ибо нет, на наш взгляд, более важной задачи для советского писателя, чем разоблачение узости буржуазного мировоззрения и буржуазной системы социальных инстинктов.