После разгрома советской фантастики в конце 60-х — начале 70-х годов «Молодая гвардия» сумела наладить некий конвейер, выпускающий равномерный и достаточно обильный по нашим масштабам поток НФ. Но литературное качество (да и прочие свойства) этой фантастики оставляет желать много лучшего. Нет, мы не в претензии к «Молодой гвардии» за то, что сколько-нибудь сложные произведения там отказываются брать. В конце концов, эта продукция имеет своего читателя, и не надо заставлять «Молодую гвардию» печатать весь диапазон фантастики — от примитива до вершин фантастического реализма. Люди там довольно безграмотные, они не смогли бы это сделать, если бы даже и захотели. Выкинуть их? Лучше не будет, ибо не будет базы для упрощенной фантастики, предназначенной для массового читателя. Беда в том, что и с другими издательствами взаимоотношения у нас, скажем, отвратительные. По существу, нет издательств, которые могут и хотят издавать литературную фантастику. Детгиз ограничен возрастными требованиями, «Знание» — необходимостью каких-то научно-технических обоснований чуть ли не в жюль-верновском духе. Надо бы создать новое издательство, ориентирующееся на настоящую художественную фантастику. Но те, к кому мы обращались, понятия о фантастике не имеют и говорят: «У вас есть „Детская литература“, „Знание“, „Молодая гвардия“ — чего же еще?!» А мы, например, для детей писать разучились, научно-техническую фантастику сочинять — тоже, а простачками прикидываться неохота. Вот и печатаемся в журналах...
<...>
— Какие социальные процессы заставили «изобрести» ваш КОМКОН?
— В повести «Жук в муравейнике» у нас два КОМКОНа. КОМКОН-1 — комиссия по контактам — совершенно фантастическая организация. Будет ли она существовать — вопрос. Возможно, будет, если обнаружатся инопланетные цивилизации. А вот КОМКОН-2 будет неизбежно, эта организация нужна. Контроль над увлекающимися учеными, в руках которых будут огромные мощности, необходим. Человек слаб, соблазн велик — нельзя давать ученым лишь то, что они хотят. Надо предвидеть такие ситуации... Все это, разумеется, будет тогда, когда человечество преодолеет все кризисы, поуспокоится, объединится — и к жизни неизбежно будет вызван КОМКОН-2.
— Осуждаете ли вы поступок Рудольфа Сикорски, убившего Абалкина?
— Нет, это вы мне ответьте, осуждаете ли вы поступок Сикорски! Я писал не для себя, а для вас. Поймите, мы ничего не «разжевываем» в своих вещах, и не ждите, скажем, некоего издания «Жука в муравейнике», где мы бы в каком-то комментарии изложили свое отношение. Думайте! Это вам задача на развитие мышления...
— Появятся ли, наконец, Странники на страницах ваших произведений?
— А так ли уж они, Странники, нужны? Не знаю... Впрочем, читайте «Волны гасят ветер» — там будет о Странниках сколько душе угодно.
— Есть ли у вас любимый герой?
— Пожалуй, что нет. К сожалению, нам с Борисом Натановичем до сих пор не удалось создать такого героя, который был бы умнее нас самих.
<...>
— Как вы относитесь к критике фантастики, в частности — к несправедливым нападкам в ваш адрес А. Шабанова и П. Палиевского?
— Наша критика и в реалистической прозе оставляет желать много лучшего, а в фантастике и вовсе... Что касается Палиевского, то все его выпады объясняются, смею вас уверить, совершенно не литературными причинами, а тем, что этот критик весьма злоуханная (да простится мне такой неологизм) личность с определенными симпатиями и антипатиями. А Шабанов — это в «Молодой гвардии», да? Да, там нам ставилось в вину, что Стругацкие-де обещаются в предисловии к «Жуку» показать коммунизм, а в «Жуке» коммунизмом и не пахнет, между тем как Стругацкие обещаются... и так далее. Очень неумное и очень наивное выступление. Глупость статьи была настолько ошеломляющей, что я одолел ее с третьего раза, а Борис Натанович вообще не одолел. Именно такие поносные и сколь угодно глупые статьи обычно предвещают большие неприятности и для автора, и для издательств, с которыми автор работает. Огульное охаивание вообще никогда не считалось добродетелью критика. К сожалению, любое количество положительных статей не имеет никакого значения, а одна самая глупая статья с отрицательными эмоциями будет тут же подхвачена теми, кто не хочет заниматься фантастикой или хочет держать ее во внелитературных рамках.
<...>
— Как вы относитесь к последним романам А. Казанцева?
— Никак. У меня нет отношения к ним. Я не могу читать Казанцева — слишком уж много бумаги он занимает. И потом — я пожилой человек, мне волноваться вредно.
<...>
— Как вы относитесь к произведениям В. Щербакова, Ю. Медведева, С. Павлова?
— Щербаков и Медведев — вообще не писатели. С Павловым — дело другое. Если бы не его, я бы сказал, болезненное самолюбие, он мог бы сложиться в очень хорошего писателя — вспомните первую книгу «Лунной Радуги»! Но редакторы «Молодой гвардии» оказали ему плохую услугу. (Кстати, все редакторы там — выходцы, как правило, из Литинститута и писать совершенно не умеют.) Первые двое названных — безнадежны. Павлов же, возможно, еще станет настоящим писателем.
<...>
— Считаете ли вы с братом себя Прогрессорами?
— Прогрессором в том понимании этого слова, которое придаем ему мы, то есть человеком, влияющим на историю человечества, обязан быть каждый писатель. И не только писатель. Любой школьный учитель, если учит добру, понятиям чести и справедливости, — своего рода Прогрессор. Хотя, конечно, встречаются и Регрессоры... Поскольку мы считаемся неплохими писателями, мы — Прогрессоры. Но первые две трети творческой биографии мы и не подозревали, что оказываем определенное влияние на человечество.
<...>
Тогда же саратовские любители фантастики вручили АНу Большую юбилейную медаль КЛФ «Отражение» — за выдающийся вклад в мировую фантастику и в связи с 60-летием.
Юбилей послужил причиной появления интервью с АНом в августовском номере журнала «Уральский следопыт».
<...>
— Аркадий Натанович, если смотреть глазами подростка, основного нашего читателя, то 60 лет — это громадная вершина, едва ли не Джомолунгма, достигнув которой невольно окидываешь взором пройденный путь: что сделано и что еще предстоит совершить? Когда начинаешь итожить то, что прожил...
— Худо-бедно, но мы с Борисом, моим братом и соавтором, написали двадцать повестей. Они увидели свет в двадцати двух странах, выдержали полтораста изданий. За количественные, так сказать, показатели можно быть спокойным, а вот качественная сторона... Тут все не так просто.
Начинали мы с Борисом как фантасты-приключенцы, не чужды были нам и романтические веяния, что соответствовало нашим тогдашним убеждениям. От повести к повести усложнялась тематика, усложнялись характеры героев. Я могу ошибаться, но все же думаю: менялся не столько Аркадий Стругацкий (формирование человека, его характера заканчивается к 25 годам жизни), сколько мир вокруг Аркадия Стругацкого. С годами все труднее воспринимаешь перемены, которые молодежь принимает как должное, естественное, и даже оцениваешь новое критически (это не значит — отрицательно). Растет, я бы выразился так, внутреннее сопротивление жизненного материала, постигать его все труднее. И вот эти неподатливость, сопротивляемость становятся мощным стимулом творчества. Отсюда же проистекает наше горячее желание отразить в своих произведениях сложную тематику века нынешнего и века будущего, отразить ее, естественно, через человека, ибо нас в фантастике всегда интересовал и интересует прежде всего человек. Я и мой брат мало удовлетворены сделанным, нам все думается, что лучшая работа — впереди. Из того, что успели создать, более всего отвечают нашим собственным воззрениям на современную фантастику такие произведения, как «За миллиард лет до конца света», «Второе нашествие марсиан», «Жук в муравейнике», «Волны гасят ветер». Последняя повесть принята к публикации редакцией журнала «Знание — сила».
<...>
5 августа АБС заключают договор с латвийским издательством «Лиесма» о выпуске сборника под названием ЖВМ.
7 августа выходит интервью БНа в «Литературной газете».
<...>
— Вы написали 23 повести. Это ваш излюбленный жанр?
— Как правило, мы действительно укладываемся в десять авторских листов. Самая большая наша повесть, по-моему, пятнадцатилистная. Видимо, больший объем не вмещается в воображение. Ведь каждая повесть — это маленький мир. А каждый мир фантастического произведения — это обязательно terra incognita, мир, который никто никогда не видел, мир, лежащий за пределами человеческого опыта. Мир, отличающийся присутствием небывалого или вовсе невозможного. Никто не знает, что это такое: мир, в который вторгся человек-невидимка; или мир далекого будущего; или мир, в котором приняли и расшифровали послание сверхцивилизации. А автор должен все детали этого мира, все его, так сказать, закоулки ясно представлять себе в любой момент работы. Иначе будет утрачена достоверность описываемых событий, а фантастическое произведение, лишенное достоверности, немногого стоит... Достоверность описываемого мира зиждется на деталях. Писатель-реалист эти детали берет из собственного опыта, он их просто вспоминает. Писатель-фантаст должен эти детали вообразить. Однако же воображение наше конечно, а значит, воображаемый нами мир не может быть и большим, и достоверным одновременно.
<...>
— Из чего вы исходите, «рождая» главного героя произведения? И как придумываете имена?
— Герой есть в значительной степени функция замысла. В зависимости от того или другого замысла выбираются те или иные герои. Обычно у нас читатель знает то же и только то, что знает главный герой. И ищет выхода из разнообразных тупиков и ловушек вместе с главным героем. И должен сделать свой выбор вместе с ним...