Разозлившийся лейтенант бросил некстати сломавшуюся шпагу и, подобрав палубы чей-то тесак, начал орудовать им с удвоенной энергией, воодушевляя подчинённых и поражая казаков одного за другим. В какой-то момент перед ним оказался Лука, и лейтенант, отбив одну его саблю, рубанул по другой. Но старый ясаул увернулся, и лезвие лишь разорвало широкий рукав некогда синей, а теперь бурой рубахи. В то же мгновение Лука полоснул офицера по горлу. Лейтенант сумел отклониться всем туловищем и получил лишь порез, но, поскользнувшись на скользкой от крови палубе, с жутким криком упал на валявшийся рядом обломок мачты и был приколот к нему протазаном Фомы.
Короток абордажный бой. Под ногами мешались окровавленные обрубки рук, пальцы, головы. Все мушкетёры уже были перебиты, из матросов лишь умелые продолжали драться, сумев занять круговую оборону. Судя по всему, они решили дорого продать свою жизнь и, изрыгая проклятия на непонятном казакам языке, рубились в каком-то возвышенном исступлении, как древние берсерки.
Их капитан Ирек Далсфир, издали прекрасно всеми различаемый благодаря блестящей железной каске, украшенной серебряной с позолотой чеканкой и страусовыми перьями, дрался на мостике, отражая своим превосходным толедским клинком удары невысокого русского бородача, весьма искусно орудовавшего саблей. Но рука, в своё время поставленная лучшими фехтовальщиками королевского флота, действовала уверенно, исход дуэли не вызывал сомнений: отведя саблю противника, капитан выбросил руку гардой вперёд, нанося удар в голову. Одновременно левой рукой швед выхватил из-за пояса пистолет, собираясь пристрелить врага, но краем глаза заметил, что сбоку на него бросился взобравшийся на мостик здоровенный русский с турецкой саблей. Резко развернувшись, Далсфир разрядил в него пистолет – и великан рухнул к его ногам.
– А-а-а! – раздалось за спиной.
Швед в прыжке повернулся вновь, заняв оборонительную позицию – и вовремя: на него летел немолодой уже русский в дорогой кирасе и превосходном шлеме. Судя по всему, их генерал.
Капитан понял, что эта схватка может решить исход абордажа, взмахнул клинком. Но: раз! Топор русского, скользнув вдоль лезвия, зацепился за гарду и вырвал шпагу из рук шведа. Два! Генерал обухом двинул Далсфира по голове. Свет померк в глазах моряка, и он рухнул рядом с телами ранее им поверженных русских.
Увидев смерть капитана, шведы сбились в кучу, побросали тесаки и загалдели, замахали руками.
– Стой! Сдаются! – крикнул товарищам Лука, вытирая саблю об оборванный в бою рукав рубахи. – Вяжи их! Да Васку звать надобно. Пущай гребцам скажет, что их ослобонят. Так шоб не рвались сразу на палубу, пущай до Котлина галеру доведут!
А Василий с Емельяном, совершив удачный выстрел, совершили хитрый маневр, понукаемый пушкарём кормщик обошёл главное судно шведов и направился к первому галиоту. Попович тем временем перезарядил «змейку» и подготовил к стрельбе самую меньшую из многозарядных пищалей. Подойдя на нужное ему расстояние Емельян пальнул по галиоту, а попович разрядил пищаль. Вслед за этим воеводский струг обошёл галиот с кормы и оказался вблизи второго галиота. Пушкарь и Свечин вновь дали залп – и струг пошёл на новый заход. Капитаны галиотов, не имевшие на борту мушкетёров, видимо, решили не искушать судьбу и начали отход, тем более что шведский флаг к тому времени уже не трепетал над флагманом. Послав им вслед увесистое ядро, пятидесятник Емельян с чувством выполненного долга погладил «змейку» по разогревшемуся стволу, потом потрепал белокурые волосы поповича и удовлетворённо произнёс:
– Пущай скажут Карле, свому королю, какими гостинцами их в Неве теперя встречают!
…На мостике малой галеры тем временем обладатель дорогой кирасы приводил в чувство воеводу Потёмкина.
– Жив, батюшка, токмо швед те глаз подбил, – приговаривал Аким, поднимая своего хозяина. – Слава тебе, Господи! Жив! Защитила тя Пресвятая Богородица!
– Аким? Ты как тута? – с трудом раскрыв припухший глаз, уставился на него Потёмкин. – Ты – не ты? – раненый глубоко вздохнул, раскрыл здоровый глаз и обрадованно произнёс: Ты!
– Он тя и спас! – встал на колени, потирая левый бок, атаман Васильев. – А меня – кольчуга Никона. – Он задрал рубаху и показал глубокую вмятину на чешуйчатом доспехе. – Кады главный швед тя сбил с ног, хотел я ево срубить, да ён ловок оказался, меня подстрелил. Упал я, а тут Аким поспел. Выбил у шведа клинок да огрел по каске обухом.
– Ты как приказал мне шлем носить, я ево и надел, – затараторил ключник. – И кирасу то ж. А раз так – взял топор да на малый струг перелез. Иначе к чему доспех вздевать, если в бой не итить? А тут вижу, нехристь ентот тя убить до смерти хочет, я его и…
– Спасибо, Аким. Я тя после пожалую, – тепло поблагодарил слугу Потёмкин. – Э, да тута старый знакомец. Помогите!
Назар и Аким помогли сесть истекающему кровью старому рыбаку, ключник отодрал рукав от своей рубахи и перевязал рану.
– Без толку. Помираю, – тихо проговорил старик. – Вишь, воевода, удалась наша задумка.
– Спасибо, дед, – склонился к нему Потёмкин. – Жена, детки есть?
– Не-а. Один я на свете. На берегу крутом схороните меня, у Невы-кормилицы.
– Исполним, – пообещал воевода. – По кому службу заказать?
– Савелий я, – тяжело дыша и уже еле слышно произнёс герой.
– А дале?
– Просто Савелий, раб Божий. А ты, воевода, молодец! Прям как князь Александр. Ты… – он скосил глаза на лежавшего без чувств Далсфира, – ты поспрашай-ка капитана. Ентот швед баял: повесит тя на мачте, кады споймает!
Вдруг старик замолчал, взгляд его застыл на Потёмкине. Лучи восходящего солнца осветили лицо героя, и воевода удивился: неживое, оно приняло торжественное выражение.
– Аким, схоронишь – мне место укажи, – приказал стольник, закрывая старику глаза.
– Слухаю. Дозволь глянуть, что с капитаном?
Аким осторожно снял со шведа каску, внимательно её оглядел, положил подле себя. Затем начал щупать пальцами жилу у шеи.
– Кровь бьётся. Чаю, живой. Эй, кто там? Хватай за ноги! – ключник взял шведа подмышки.
Тут подоспел Василий. Он помог перенести капитана с мостика на палубу, привести в чувство, облив невской водой, и объяснил несостоявшемуся ярлу-победителю: он теперь пленник стольника и воеводы Потёмкина. Швед встал и, пошатываясь от слабости, изящно поклонился Акиму, ещё не снявшему кирасу.
– Капитан Ирек Далсфир восхищён умением вашей милости генерала вести бой, – перевёл юный толмач.
Казаки и стрельцы громко захохотали. Швед вопросительно уставился на Свечина.
– Переведи: его срубил мой слуга, а пленник он нашего всемилостивейшего государя! – велел поповичу Потёмкин.
– Вас победил слуга генерала, – сообщил пытающемуся обрести равновесие моряку толмач.
Капитан чуть вновь не лишился чувств, на этот раз от расстройства. И тогда, с дозволения Потёмкина, Василий растолковал Далсфиру, что он выиграл бой у двух генералов: главного воеводы царя Потёмкина и капитана гвардии патриарха Никона (так он решил титуловать атамана и в дальнейшем перед шведами для важности).
Швед, однако, продолжал мотать головой и повторять:
– Какой позор! Какой позор!
– Позор удрать без боя, а ты честно бился, – возразил в ответ Потёмкин, без перевода поняв восклицание шведа.
Он велел – лично Луке – взять десяток казаков, капитана и восемь пленных матросов, связать, свезти на Котлин, освободить добрую избу и стеречь там шведов до особого приказа.
– А шпага капитанская по праву твоя, – протянул он толедский клинок Акиму. – Владей по праву! Первый военный трофей.
– Не первый, – усмехнулся ключник, пряча за спиной чуть помятую его ударом каску и пробормотал под нос:
– Будет те, батюшка, знатная шапка! Как у кесаря! Высадившись на Котлине, Потёмкин приказал снять с полугалеры пушки. Казаки забрали и всё ценное. Сам корабль было решено разломать: всё равно для него не было обученной команды да капитана со штурманом.
Вызвав Семёна, Пётр Иванович приказал ему перевезти гребцов на невский берег и предложить: остаться тут и самим выискивать пропитание или шведской дорогой с провожатым идти в русский лагерь под Орешек. В «посоху». За кров, еду и невеликое жалованье.
Отправил воевода и стрельца к родичу Александру – известить о состоявшейся битве и славной победе русского войска.
Предвестник
Дел после победы у воеводы оказалось тьма – до вечера едва управился. По его указанию всех латышей из котлинских деревень стрельцы да казаки перевезли на невский берег: их деревни решили полностью уничтожить. Беженцы были невеселы, но, здраво рассудив, что лучше убраться подальше от войска, опьянённого пока только успехом, собрав свой нехитрый скарб поспешили к стругам.
Потом воевода, кликнув Василия, отправился допрашивать шведского капитана. Ирек Далсфир сослался на слабость и уселся на землю перед избушкой. Говорил неохотно, жаловался на боль в голове, но всё-таки выдавил из себя, что имел цель доставить галиоты к Ниеншанцу, снестись с бароном Горном, погрузить две роты солдат и отправиться с ними и его мушкетёрами к Нотебургу. Разогнав русские войска, выяснить у пленных офицеров, сколько русских отрядов и когда могут ещё вторгнуться в Ингерманландию. А также разузнать у майора Граве, как опытного командира и коменданта, какую конкретно помощь требуется оказать королевским крепостям на Неве. Далсфир совсем не ожидал встретить в этом краю регулярные военные формирования и был крайне удивлён, когда увидел русские суда, которых в Неве отродясь не видели.
– Переведи ему слово в слово: наши суда здесь ходили, когда шведского королевства в помине не было! – жёстко бросил толмачу Потёмкин.
Выслушав Свечина, швед поджал губы и замолчал.
– Ентот нехристь тя вешать хотел! – не удержался Василий. – Дозволь, я его пужну!
– Пужни, ежель что – кругом вода, порты вымыть мочно, – разрешил Потёмкин.
– Господин генерал Потёмкин узнал от рыбака, что вы грозились повесить его на мачте, – грозным тоном начал говорить Свечин.