[80], выражали решимость биться насмерть. Всхрапывали кони всадников, готовые понести седоков в последнюю атаку. Задрали вверх стволы, заряженные каменной картечью три гауфницы пятидесятника Емельяна.
Мимо проскрипели последние крестьянские телеги…
– Отряд построен. Можно атаковать. Полторы тысячи мушкетёров и четыреста рейтар сотрут их в порошок, – доложил Киннемонд генералу Горну.
– Подполковник, вы рискнёте забрать медвежонка из берлоги медведицы? – раздражённо спросил шотландца барон.
– Даже с оружием – нет. Задерёт!
– Так вот, эти сумасшедшие русские сейчас прикрывают исход своего народа из наших уездов. Да, да. Корона теряет налогоплательщиков, но Потёмкин и его православные солдаты подобны разъярённой медведице. Я помню, как дерутся русские! Мы, как атакующие, скорее всего, положим трёх за одного. Победа будет пирровой, а я не хочу на зиму остаться в этих мятежных краях без шведского отряда. Пусть убираются в свою Московию! Свидимся по весне!
…Русское войско простояло в ожидании нападения до вечера. Ночью Потёмкин приказал разжечь костры – и сразу отходить, чтобы выиграть время.
Так он и шёл вслед за крестьянским потоком, оберегая людей от всякого лиха. Старая лиса Горн потом всё-таки догнал и больно укусил напоследок – отходили с потерями. Но крестьяне уже были в пределах Московского царства.
По пути пришёл приказ вести войско в Новгород. А там князь Голицын передал ему повеление Алексея Михайловича сдать полк Александру Потёмкину и ехать в Москву.
– Прощай, Ляксандр! Дай те Бог славно повоеводствовать да шведа побить! – обнял на прощанье родича Пётр Иванович.
Выезжая из древней русской столицы в сопровождении только Акима да Василия Свечина, стольник Потёмкин не мог предположить, что его военная служба закончена, а впереди – блестящая карьера дипломата. Тогда же Пётр Иванович о своём будущем мог только гадать. На Руси дворянам особо выбирать не приходилось: служили там, куда их направляли царь и Боярская дума.
Слава русского оружия
Послать в поход сильный отряд Горна побудило несчастное для шведов сражение. Неожиданно для всех следивших за северной войной европейских дворов, в сентябре столь удачно складывавшегося 1657 года битва была проиграна риксмаршалом и генерал-губернатором Лифляндии графом Магнусом Делагарди.
Полководец, служивший уже третьему шведскому монарху, удержавший Ригу и одержавший несколько побед в русских землях, вознамерился взять Гдов, не считаясь с псковским воеводой князем Иваном Андреевичем Хованским, которого считал типичным русским барином, медлительным, нерасторопным: ну не рискнёт такой дать сражение без высочайшего повеления из Москвы.
Риксмаршал молнией понёсся к русскому городу, осадил Гдов – и был бит вельможей, по его мнению не обладавшему особыми военными талантами. Но ведь так доносили резиденты! Прямые потомки Гедимина, Хованские входили в число лучших фамилий державы. Таких вельмож царь из стольников, минуя чин окольничего, возводил прямиком в бояре.
Делагарди и не предполагал, что просто-напросто попал «под горячую руку» Ивана Андреевича. Знатностью рода не уступавший многим европейским королям и герцогам, милостивый с низшими и чрезвычайно надменный в обращении с равными, считавшийся в царском окружении только с высокородным Трубецким, бахвал, гуляка, сибарит князь Хованский чувствовал себя, находясь на значительном удалении от Алексея Михайловича, настоящим удельным князем. Тем более, что воеводствовал он в древнейшем городе, в котором крепостные стены и храмы помнили другого потомка воинственных литовских князей – грозного Довмонта, в крещении Тимофея, не раз бившего орденцев и прочую шваль. И вёл себя Иван Андреевич подобно державцу: был грозен к начальным людям, урядникам и весьма снисходителен к стрельцам да солдатам, искренне любившим воеводу и готовым в благодарность идти за князем-батюшкой куда угодно (что позволило ему спустя много лет устроить на Москве форменный бунт, вошедший в историю под названием Хованщина).
А тут до воеводы довели: какой-то шведский граф идёт на него с пешцами и кавалерией. Имена подлых людишек, а к ним Хованский относил всех, кто ниже его, любимого, никогда не запоминал. Но сей сказочно богатый средневековый сибарит боле всего любил чужие родословия разбирать, о многих европейских государях да принцах многое ведал, куда там иным герольдам европейским!
Но вот незадача: вспоминал, напрягал память князь – ни про какого Делагарди не вспомнил. И задумался Гедиминович: какого ж он роду-племени? Это ж важно, не звание! Кака важность – фельдмаршал! Великий государь Алексей Михайлович тоже своей волей худородного Ордин-Нащокина возвеличил до Ливонского воеводы, сына мелкого шляхтича Потёмкина аж в стольники и полковые воеводы возвёл, а дворянина Змеёва сперва строителем флота сделал, а потом к нему полковником рейтарским прислал. Как оне нынче выслуживаются, поди о Боярской думе сны зрят! И Делагарди таков же. Позвав находившегося с ним в походе дьяка посольского приказа, поспрошал и его – точно, проныра он, дворянин от слова «дворняга»! Оказалось, предок маршальский лет сто как в плен к шведам попал и на службу напросился. Утверждал, что благородный, но – видать, не доказал. Бился, правда, знатно и стал дворянином. Магнус – граф! Ну и что? Наверняка возвысился при королеве Кристине. Эта монархиня, как рассказывали, до своего отречения только тем и занималась, что раздавала направо и налево дворянские грамоты и графские титулы! Эка невидаль! У нас ноне так же. В полках новых у государя солдату достаточно на ступень лишь подняться – в гефрайтеры – и уже шляхтич! Хорошо не думный дворянин! Тьфу что деется! Правда, дьяк говорил, что Делагарди сильно богат и женат на сестре короля Марии. А ещё Карла Десятый ввёл его в государственный совет. Это уже меняло дело. Выйти против пусть и худородного, но королевского зятя, князю Хованскому было незазорно.
Одно у него не укладывалось в голове: как мог поступить так соседний властитель – отдать принцессу за потомка проходимца-наёмника! Попробовал бы кто предложить выдать на Москве одну из царевен, скажем, за сына боярского или выскочку-дворянина навроде Ордин-Нащокина – до лобного места б не довели! Одно слово – паскудство лютераньское!
Иван Андреевич долго держал совет со вторым воеводой – опытным воином князем Тимофеем Андреевичем Щербатовым, не залечившем ещё раненую грудь после неудачного для русского воинства сражения под Вилком, и Семёном Даниловичем Змеёвым, ум и храбрость которого ценил. Оба укрепили Хованского во мнении: нынче ж собраться спехом, идти на Делагарди, бить его под стенами Гдова, пока русских не ждёт! Первый – конный – отряд поведёт князь Хованский, следом за ним, с князем Щербатовым, основное войско двинется.
Иван Андреевич взял с собой самых бесшабашных всадников – донских казаков, посланных в Псков с ясаулом Лукой по окончании их службы у Потёмкина, да рейтар Семёна Змеёва, а также – охочих до славы из дворянской конницы. К ночи третьего дня молодцы Хованского подошли к Гдову. Узнавший от подсылов о большом русском войске, шедшем на выручку осаждённым, неприятно удивлённый Делагарди решил произвести ретираду. Шведы стали отходить, соблюдая полный порядок, но спустя несколько часов кавалерия Хованского настигла их на берегу небольшой речки Черми. Князь, оставив при себе небольшой, но хорошо обученный отряд рейтар, сходу бросил на риксмаршала двенадцать сотен всадников. Он прекрасно понимал, что этими силами Делагарди не побить, но важно было посеять панику в рядах врагов!
Ночная атака донцов и дворян оказалась ужасной! Сиявший в чёрном небе месяц высвечивал зловещую картину убийств. И за версту от места боя слышались русские и шведские крики, звон сабель, нестройные мушкетные залпы, редкое уханье шведских пушек. Лошади с диким ржаньем метались средь сражающихся, волоча за собой зацепившихся за стремя мертвяков, ещё недавно бывших шведскими и русскими кавалеристами.
Но вот подошёл Щербатов с пехотой, драгунами, пушками – и битва возобновилась с новой силой. Псковские стрельцы дружно ударили на шведов, смяли их ряды. В пробитые храбрецами бреши устремились драгуны и солдаты. Но ещё несколько часов, демонстрируя отменную выучку и стойкость, дрались, стараясь соблюдать боевой порядок даже в малых отрядах, шведские роты и эскадроны.
На рассвете князь Хованский, решив завершить битву одним ударом, подозвал к себе полковника Змеёва и коротко приказал:
– Веди рейтар!
Достав палаш, Змеёв высоко поднял его над головой:
– Рейтары! – прозвучал зычный голос полковника.
И новый для России вид кавалерии, тщательно обученный и вымуштрованный помощниками Бокховена, стройными шеренгами двинулся вперёд. Лошади шли всё быстрее, всадники же, приблизившись к врагу, по команде офицеров достали длинные пистолеты, на ходу дали дружный залп по шведам и, обнажив палаши, врубились во вражеские порядки. Не в силах сдержать эту железную стену, шведы побежали, бросая знамёна.
Искусав до крови губы, граф Делагарди приказал сбросить все пушки в реку и отступил с двумя тысячами солдат – последним боеспособным отрядом, державшим строй, – остальное войско было рассеяно русскими, и на много вёрст в округе шло преследование и избиение солдат лучшей армии Европы.
Лука, ловко управляясь с трофейной гнедой лошадью, уже в соболиной шапке и кафтане, в забрызганной кровью синей шёлковой рубахе, с оборванным золотошитым когда-то воротом, привёз Ивану Андреевичу Хованскому личный штандарт Делагарди.
Князь с любопытством оглядел ценный трофей: на чёрном шёлковом полотнище серебром была вышита рука, державшая меч.
– А где ж сам этот королевский сродственник? – насмешливо спросил ясаула Хованский.
– С отрядом утёк, к Нарове-реке, свою персону спасает, – сплюнул ясаул.
– Стяг свой бросил и утёк? Так и мы за ним! Надо ж и этого горе-воеводу в полон взять! – тут же решил Хованский, приказав начальным людям приводить войско в порядок. По его замыслу князь Щербатов должен был с частью людей закончить сбор и подсчёт трофеев, отправит