Европа стояла особняком, была уже из ряда вон выходящим случаем. Она знала всю гамму денежных систем: в самом низу, в гораздо большей мере, чем это обычно принято говорить, — натуральный обмен, натуральное хозяйство, примитивные деньги, старинные уловки, обходные пути ради того, чтобы сберечь звонкую монету. А над этим — металлические деньги, золото, серебро и медь, которых в Европе наблюдалось сравнительное обилие. И наконец, множество форм кредита, от ссуд под залог, предоставлявшихся «ломбардцами» или еврейскими купцами, до вексельного обращения и спекуляций в крупных торговых городах.
И игры эти не ограничивались Европой. Именно в мировом масштабе проявляется и объясняется эта система — обширная сеть, наброшенная на богатства других континентов. То, что с XVI в. «сокровища» Америки вывозились вплоть до Дальнего Востока, превращаясь там в местную монету или в слитки к выгоде Европы — деталь отнюдь не малозначительная. Европа начинала пожирать и поглощать весь мир. Так что возразим некоторым экономистам прошлого, да и сегодняшним, которые делают вид, что сомневаются в ее здоровье, и задним числом жалуются на то, что она будто бы страдала от постоянного денежного «кровотечения» к выгоде Дальнего Востока. Прежде всего, Европа от него не умрет. А потом это примерно то же, что сказать о генерале, бомбардирующем город, который будет взят, что он тратит в операции свои ядра, порох и труды.
И наконец, все деньги мира были соединены друг с другом, хотя бы в силу того, что в любой зоне денежная политика сводилась к тому, чтобы привлечь или отбросить наружу тот или иной драгоценный металл. И такое движение денег иногда ощущалось на огромных расстояниях. В. Магальяйс Годинью доказал, что уже в XV в. деньги Италии, Египта и Дальнего Востока образовывали сообщавшиеся друг с другом системы, совсем как сами европейские монеты. Европа не имела возможности перестроить такую организованную денежную структуру всего мира по своему вкусу. Ей приходилось играть по местным правилам повсюду, где она желала утвердиться. Но в той мере, в какой Европа и до завоевания Америки располагала сравнительно крупной массой драгоценных металлов, она очень часто добивалась того, чтобы игра развивалась к ее выгоде.
Металлические деньги — это совокупность связанных между собою монет: такая-то составляет десятую, или шестнадцатую, или двадцатую и так далее такой-то другой. Обычно одновременно использовали несколько металлов, будь то драгоценных или нет. Запад сохранил три из них — золото, серебро и медь со всеми неудобствами и преимуществами такого разнообразия. Преимущества: оно отвечало различным потребностям размена; всякий металл с соответствовавшими ему монетами использовался для определенного круга операций. При системе, состоящей из одних золотых монет, было бы трудно оплачивать ничтожные повседневные покупки, а если бы речь шла о системе, ограниченной медью, возникали бы немалые неудобства при крупных платежах. Действительно, каждый металл играл свою собственную роль: золото предназначалось для государей, крупных купцов (даже церкви); серебро — для обычных операций; медь, как и полагается, — для самых низов: это были «черные» деньги простонародья и бедняков. К ней иногда добавляли немного серебра, и она быстро чернела и всегда заслуживала своего названия.
Направленность экономики и состояние ее здоровья угадываются почти что с первого взгляда по тому, какой металл в ней доминировал. В 1751 г. золото в Неаполе тезаврировали, серебро утекало из королевства, а медью, невзирая на небольшое ее количество (1500 тыс. дукатов против 6 млн. дукатов в серебре и 10 млн. в золоте), оплачивали большинство сделок, поскольку она обращалась быстро и, какой бы плохой ни была, «она оставалась на месте»{1370}. Та же картина наблюдалась в Испании: в 1724 г. «главная доля платежей производится… биллоном [медь с небольшой примесью серебра]; перевозка его очень обременительна и дорогостояща, к тому же обыкновенно его принимают по весу»{1371}. Жалкий обычай, ведь в это же время во Франции или в Голландии биллон служил только вспомогательным средством. Но Испании, остававшейся, по видимости, хозяйкой серебра Нового Света, другие державы позволяли владеть этими далекими сокровищами лишь при условии, что она даст последним обращаться в качестве денег, «общих для всех наций», т. е. буквально потроша себя к выгоде других. Как и Португалия, в том, что касается золота, Испания стала «просто каналом» для белого металла своих колоний. С флотом галионов Карери прибыл в Кадис в 1694 г., и он увидел, как за один-единственный день в бухту вошло «больше ста кораблей, которые явились за серебром [в оплату] товаров, кои они доставили в Индии; большая часть того металла, что приходит на галионах, — заключает он, — поступает в кошелек иностранных наций»{1372}.
Напротив, в странах, бывших на подъеме, утверждалось в роли денег либо золото, либо серебро. В 1699 г. Лондонская торговая палата, правда, описывала серебряную монету «как более полезную и более употребительную, нежели золото». Но вскоре наступил быстрый рост количества золота в XVIII в. В 1774 г. Англия de facto признала желтый металл в качестве законной и всеобщей монеты, а серебро с тех пор играло лишь вспомогательную роль{1373}. Франция, однако, продолжала пользоваться белым металлом.
Нечего говорить, что то были грубые правила с очевидными исключениями. В то время как крупные торговые центры с начала XVII в. боялись медной монеты как чумы, Португалия охотно брала ее, но для того только, чтобы по своему обыкновению вывезти за мыс Доброй Надежды, в Индию. Так что не будем доверять некоторым видимостям. Даже золото может нас обмануть: так, османская Турция с XV в. принадлежала к зоне золота (на базе африканского желтого металла и египетской монеты). Но до 1550 г. золото в Средиземноморье и Европе было в относительном изобилии; и если так же обстояло дело и в Турции, то в той лишь мере, в какой последняя служила европейской серебряной монете одним из этапов на ее пути в направлении Дальнего Востока.
Впрочем, преобладание той или иной монеты (золота, серебра, меди) проистекало главным образом из взаимоотношений разных металлов друг с другом. Структура системы предполагала их соперничество. Вполне очевидно, роль меди обычно была самой незначительной, ибо мелкая монета имела цену без точного соответствия металлу, который в ней содержался; она зачастую носила «бумажный характер», играла роль мелких купюр, как сказали бы мы. Но и неожиданности оставались возможны: из-за самой своей низкой ценности медь в XVII в. была удобным проводником для мощных первоначальных инфляционных скачков по всей Европе, в особенности в Германии{1374} и вплоть до 1680 г. — в Испании{1375}, т. е. в экономически нездоровых странах, которые не нашли иного средства для выхода из своих затруднений. Даже за пределами Европы, скажем в Персии, около 1660 г. мелкая медная монета, «наполовину стертая, красная, как сорочье мясо», наводнила рынки, и «ото дня ко дню деньги [читай: серебро] становятся в Хиспане [Исфахане] редкостью»{1376}.
«Чеканка монеты», картина Ганса Хессе (1521 г.). Картина, вне сомнения, писалась в момент, когда город Аннаберг получил на вечные времена право чеканить монету, используя исключительно металл из своих рудников. Эта картина находится в городском кафедральном соборе неподалеку от алтаря ремесленной корпорации горняков. (Фототека издательства А. Колэн.)
Сказав об этом, оставим медь вне обсуждения. Остаются золото и серебро — грозные владыки. Производство их было нерегулярным и никогда не отличалось большой гибкостью, так что в зависимости от случая один из двух металлов оказывался в большем обилии, нежели другой, а затем более или менее медленно положение менялось на противоположное, и так раз за разом. От этого происходили завихрения, катастрофы, а еще более того — медленные и мощные пульсации, которые были одной из черт Старого порядка в денежной сфере. «Серебро и золото — братья-враги», эта истина хорошо известна. Карл Маркс воспринял эту формулу. «Там, — писал он, — где на основании закона в качестве денег, т. е. меры стоимости, параллельно функционируют и золото и серебро, всегда делаются тщетные попытки рассматривать их как одно и то же вещество»{1377}. Спор так никогда и не кончился.
Теоретики прошлого желали бы, чтобы при равном весе постоянное соотношение давало бы золоту 12-кратную стоимость серебра. Это наверняка не было правилом, с XV по XVIII в. курс, ratio, часто варьировал вокруг, вернее, выше такого «естественного» (или считавшегося таковым) соотношения. В долговременном плане баланс колебался то в пользу одного, то в пользу другого металла, не учитывая краткие или локальные вариации, на которых мы не можем сейчас задерживаться.
Банковский воротила — Якоб Фуггер. Деталь картины Лоренцо Лотто. Музей изобразительных искусств, Будапешт. (Фото Снарк.)
Таким образом, в плане долговременном белый металл будет в цене с XIII по XVI в., в целом примерно до 1550 г. Несколько искажая значение слова, можно было бы сказать, что тогда на протяжении веков наблюдалась инфляция золота. То золото, что чеканилось на монетных дворах Европы, поступало из Венгрии, с Альп, из далеких промывален Судана, а затем из первых колониальных, владений в Америке. Тогда золотые монеты легче всего было скопить; так что именно золотыми монетами пользовались государи при осуществлении своих замыслов, — золотыми монетами, которые Карл VIII повелел чеканить накануне своего похода в Италию