{458}. Отсюда и те непереносимые запахи, что витают над китайскими городами и полями. Такой симбиоз деревни и города был более прочен, нежели на Западе, а это немало значит. За все это нес ответственность не сам рис, но его успехи.
Потребовался резкий демографический подъем XVIII в., чтобы началось введение в сельскохозяйственный оборот холмов и некоторых горных склонов с распространением кукурузы и сладкого батата, ввезенных из Америки двумя столетиями раньше, — такое распространение было явлением революционным. Ибо рис, как бы ни был он важен, не исключает прочие культуры. И не только в Китае, но также и в Японии и в Индии.
Токугавская Япония (1600–1868 гг.) испытала в XVII в., когда с 1638 г. она была закрыта, или почти закрыта, для торговли с внешним миром, сенсационный рост экономики и населения: около 1700 г. насчитывалось 30 млн. жителей и одна только столица Эдо (Токио) имела их миллион. Такой прогресс стал возможен лишь благодаря постоянному росту земледельческого производства, поддерживавшего эти 30 млн. человек на небольшой территории, которая «в Европе дала бы возможность прокормиться всего 5 или 10 млн. жителей»{459}. Прежде всего, наблюдался медленный подъем производства риса как следствие улучшения семенного материала, усовершенствования оросительной сети и систем спуска воды и совершенствования крестьянских ручных орудий (в особенности изобретения огромного деревянного гребня — сенбакоки, — предназначенного для обрушивания риса){460}, и, в еще большей мере по причине поступления в продажу более богатых и более обильных удобрений, нежели экскременты человека или животных, скажем, таких, как сушеные сардины, рапсовый, соевый или хлопковый жмых. Эти удобрения часто составляли от 30 до 50 % эксплуатационных затрат{461}. А с другой стороны, возраставшая товарность земледелия породила крупную торговлю рисом с ее купцами-скупщиками, а также вызвала расширение производства вспомогательных культур — хлопка, рапса, конопли, табака, бобовых, шелковицы, сахарного тростника, сезама, пшеницы… Самыми важными были хлопок и рапс: рапс сочетался с культурой риса, хлопок — с пшеницей. Эти культуры увеличили валовые сборы в сельском хозяйстве, правда требуя удвоенного или утроенного количества удобрений по сравнению с рисовыми плантациями и вдвое больше рабочей силы. За пределами рисовых плантаций, на «полях», трехпольный севооборот часто сводил вместе ячмень, гречиху и репу. В то время как рис оставался обложен очень тяжелыми натуральными повинностями (сеньеру шло 50–60 % урожая), эти новые культуры дали возможность появиться денежным податям, они связали деревенский мир с современной экономикой и ими объясняется появление если не богатых, то по крайней мере зажиточных крестьян — и на земельных участках, которые еще были и останутся крохотными{462}. Вот что могло бы доказать, если бы была в том необходимость, что и рис — тоже сложное явление, особенности которого мы, специалисты по истории Запада, только начинаем разгадывать.
Существовало две Индии, как было два Китая. Рис держал в своих «объятиях» Индостанский полуостров, достигал нижнего течения Инда, покрывал обширную дельту и долину нижнего течения Ганга, но оставлял громадные площади для пшеницы и еще более — для проса, способного удовлетвориться малоплодородными почвами. Согласно недавним работам историков Индии, огромный «взлет» земледелия, наступивший с созданием Могольской империи в Дели, был связан с расширением работ по подъему целины и орошению, с диверсификацией продукции и поощрением возделывания технических культур, таких, как индиго, сахарный тростник, хлопок, тутовые деревья для разведения шелковичного червя{463}. Города переживали в XVII в. крупный демографический рост. Как и в Японии, выросло производство и начал складываться обмен, в особенности риса и пшеницы, на огромные расстояния по суше, по морю и по рекам. Но в отличие от Японии здесь, видимо, не наблюдалось прогресса земледельческой техники. Быки и буйволы играли значительную роль как тягловые и вьючные животные, но их высушенный навоз служил топливом, а не удобрением. По религиозным мотивам человеческие экскременты, в противоположность китайскому образцу, не использовались. Не использовалось для питания и огромное стадо коров, за исключением молока и топленого масла, производимых к тому же в малых количествах из-за скверного состояния поголовья, которое в общем не имело хлевов и которое, так сказать, не кормили.
В конечном счете рис и прочие зерновые недостаточно обеспечивали жизнь обширного субконтинента. Как и в Японии{464}, демографическая перегрузка XVIII в. выльется в Индии в трагические голодовки. Совершенно очевидно, что во всем этом виноват не один только рис, ибо он был не единственным творцом перенаселенности вчера и сегодня в Индии и в иных местах. Он только делал такую перенаселенность возможной.
Кукуруза (маис)
Это увлекательный персонаж, которым мы и закончим изучение господствующих растений: по зрелом размышлении мы не стали включать в их число маниоку, которая в Америке послужила основой лишь для примитивных и, как правило, малозначительных культур. Маис же, напротив, неослабно поддерживал блеск цивилизаций или полуцивилизаций инков, майя и ацтеков — этих самобытных творений. А затем он сделал единственную в своем роде карьеру в мировом масштабе.
В случае с кукурузой все просто, даже проблема ее происхождения. Ученые XVIII в., основываясь на спорных чтениях и интерпретациях, сочли, что кукуруза (маис) пришла и с Дальнего Востока (и она тоже!), и из Америки, где европейцы ее открыли со времен первого путешествия Колумба{465}. Можно с уверенностью сказать, что первое объяснение не годится: именно из Америки маис покорил Азию и Африку, где определенные его следы, и даже некоторые скульптуры йоруба[21], еще могли бы нас ввести в заблуждение. Последнее слово в этой области должно было принадлежать археологии, и она его сказала. Если в древних слоях и не сохраняются кукурузные початки, то не так обстоит дело с ее пыльцой, которая может сохраняться в окаменевшем виде. Окаменевшая пыльца была, таким образом, обнаружена в окрестностях Мехико, где закладывали глубокие шурфы. Некогда город находился на берегу осушенной впоследствии лагуны; от этого произошла значительная осадка грунта. В древних болотистых почвах города были пробурены скважины и на глубине 50–60 м (т. е. речь идет о нескольких тысячелетиях до нашего времени) обнаружили крупинки пыльцы маиса. Эта пыльца принадлежала иногда возделываемым ныне видам, иногда дикому маису по меньшей мере двух видов.
Но вот проблему прояснили недавние раскопки в долине Техуакан, в 200 км южнее Мехико. Эта засушливая зона, каждую зиму обращающаяся в огромную пустыню, из-за своей засушливости сохранила даже зерна древних видов маиса, его початки (от последних остались лишь остевые части) и изгрызенные листья. Растения, останки людей и бытовой мусор встречаются по соседству с выходами на поверхность подземных вод. Пещерные жилища дали археологам значительный материал и разом показали им всю ретроспективную историю маиса.
Женщина, растирающая маис в муку. Мексиканское искусство, Антропологический музей в Гвадалахаре. (Фото Жиродона.)
«В древнейших слоях один за другим исчезают все современные виды маиса… В самом древнем, насчитывающем 7–8 тыс. лет, присутствует лишь примитивный маис, и все указывает на то, что он еще не был культурным растением. Этот дикий маис невелик… Размер зрелого початка составлял всего 2–3 см; в нем было только с полсотни зерен, располагавшихся во впадинах мягких прицветных листьев. У початка была очень хрупкая ось, а листья, которые его окружали, не представляли прочного футляра, так что зерна должны были легко рассеиваться»{466}. Таким путем дикий маис мог обеспечить свое выживание в отличие от маиса культурного, у которого зерна остаются «пленниками» листьев, не раскрывающихся при созревании. Здесь требуется вмешательство человека.
Конечно, завеса тайны еще не снята целиком. Почему исчез этот дикий маис? Можно обвинить в этом привезенные европейцами стада, в частности коз. Далее, где находилась родина этого дикого маиса? Принято считать, что ею была Америка, но потребуются дискуссии и поиски, дабы точно определить в Новом Свете родину растения, чудесно преобразованного человеком. Прежде называли Парагвай, Перу, Гватемалу. Всех их «обошла» Мексика. Но и в археологии бывают свои неожиданности и свои проблемы. Этим волнующим вопросам словно суждено оставаться без окончательного решения: специалисты говорят, по крайней мере мечтают, о дополнительном центре первоначального распространения маиса (кукурузы) — на азиатских нагорьях, колыбели почти всех зерновых культур мира, или в Бирме.
В любом случае с XV в., когда завершалось становление ацтекской и инкской цивилизаций, маис давно уже присутствовал в американском регионе в сочетании с маниокой, как это было, скажем, на востоке Южной Америки. Или же он встречался сам по себе и на суходоле, или сам по себе — на орошаемых террасах Перу и на берегах мексиканских озер. Что касается суходольной культуры, то сказанное нами по поводу риса относительно систем ладанг