{730}. Но всякой репутации суждено меняться. В Московской Руси, где все запаздывало, потребитель еще в 1655 г. доставал ячменное пиво («cervoise») и водку в казенных кабаках одновременно с покупкой (опять-таки в целях пополнения казны государства — торговца и монополиста) соленой рыбы, икры или черного каракуля, ввозившегося из Астрахани и Персии{731}.
Таким образом, в мире существовали миллионы «пивных утроб». Но пившие вина жители винодельческих стран насмехались над этим северным напитком. Так, испанский солдат, участник битвы при Нёрдлингене, испытывал к пиву только презрение и остерегался даже прикоснуться к нему, «так как оно мне всегда напоминало конскую мочу, да еще от коня, страдающего горячкой». Однако пятью годами позднее он отважился попробовать его в виде опыта. Увы, то, что он пил на протяжении всего того вечера, оказалось «кружками слабительного» («potes de purga»){732}. То, что Карл V был фламандцем, доказывает как раз его страсть к пиву, от которой он не отрешится даже во время своего уединения в Юсте, невзирая на рекомендации своего врача-итальянца{733}.
Два слова о сидре. Он родом из Бискайи, откуда пришли яблони соответствующих сортов. Они появились на Котантене, в сельской округе Кана и в крае Ож около XI или XII в. Упоминания о сидре в этих районах, где, заметим, наличествует виноградная лоза, хотя и севернее «товарной» границы вина, встречаются в следующем веке. Но новый пришелец обратился не против вина: он составил конкуренцию пиву, и успешную конкуренцию, ибо пиво — это зерно, и пить его означает порой лишить себя хлеба{734}.
С этого времени яблоня и сидр отвоевывают себе почву. В Восточную Нормандию (низовья Сены и Пеи-де-Ко) они пришли в конце XV — начале XVI в. Еще в 1484 г. представитель этой провинции в Генеральных штатах мог сказать, что разница между Нижней и Верхней (Восточной) Нормандией заключается в том, что в первой есть яблони, отсутствующие во второй. Впрочем, в этой Верхней Нормандии пиво и особенно вино (скажем, с виноградников, разбитых в защищенных излучинах Сены) оказали сопротивление. Сидр одержит победу только к: 1550 г. и, само собой разумеется, у простонародья{735}. В Нижнем Мене его успех будет более явным, потому что начиная с XV в. сидр станет там (по крайней мере на юго-западе провинции) напитком богатых, а пиво останется напитком бедноты. Однако в Лавале богачи будут сопротивляться до XVII в.; до того как капитулировать, они долго будут предпочитать скверное вино сидру, который они оставляли каменщикам, слугам, горничным{736}. Не был ли ответственным за эти небольшие новшества общий упадок в XVII в.? Нормандия расположена слишком близко от Парижа, и, естественно, этот успех сидра не мог не затронуть столицу. Но не будем преувеличивать: в хороший или плохой год парижанин между 1781 и 1786 гг. станет потреблять 121,76 литра вина, 8,96 литра пива и 2,73 литра сидра{737}. Сидр остается крохотным завершающим. А в Германии с ним соперничал также сидр из диких яблок, питье весьма среднее по качеству.
Большим новшеством, в некотором роде революцией, оказалось, опять-таки в Европе (мы лишь на мгновение выйдем за ее границы), появление водки и зерновых спиртов, одним словом — алкоголя. В XVI в. он, так сказать, создается, XVII в. обеспечивает ему продвижение, а XVIII в. его популяризирует.
Водку получают перегонкой, «выкуриванием» вина. Операция эта требует аппаратуры — перегонного куба («alambic» — от арабского артикля «al» в сочетании с греческим «ambicos», сосуд с длинным горлышком, в котором можно перегонять жидкость), конструкцию которого в лучшем случае лишь наметили греки, а потом римляне. Сомнения не вызывает один только факт: на Западе перегонные кубы имелись до XII в., и, следовательно, существовала возможность перегонки в них всякого рода содержащих алкоголь жидкостей. Но перегонку вина долгое время осуществляли одни аптекари. Водка, результат первой перегонки, а затем винный спирт, полученный при второй и в принципе «избавленный от всякой влаги», были лекарственными средствами. Таким образом, алкоголь, возможно, был открыт около 1100 г. в Южной Италии, где в ту эпоху «медицинская школа Салерно была важнейшим центром химических исследований»{738}. Вне сомнения, баснями представляются сообщения, приписывающие первую перегонку то ли Раймунду Луллию, умершему в 1315 г., то ли Арно де Вильнёву — этому занятному странствующему врачу, который будет преподавать в Монпелье и Париже и умрет в 1313 г. во время путешествия из Сицилии в Прованс. Он оставил труд с прекрасным названием «Сохранение молодости». По его словам, водка — aqua vitae, совершает такое чудо, выводя излишнюю влагу, оживляя сердце, излечивая колики, водянку, паралич, перемежающуюся лихорадку. Она успокаивает зубную боль, предохраняет от чумы. Однако это чудо-лекарство в 1387 г. принесет страшный конец недоброй памяти Карлу Злому: врачи завернули его в сукно, пропитанное водкой, которое к тому же для большего эффекта зашили крупными стежками; слуга, желая разорвать одну из этих ниток, поднес к ней свечу — сукно и больной вспыхнули{739}…
Пиво, вино и табак. Натюрморт Я. Янсзона ван де Вельде (1660 г.). Маурицхёйс, Гаага. (Фото А. Дэнжьяна.)
Водка долго оставалась лекарством, в особенности от чумы, подагры, потери голоса. Еще в 1735 г. «Трактат о химии» утверждал, будто «кстати использованный винный спирт есть своего рода панацея»{740}. К этому моменту он уже долгое время служил также и для приготовления наливок. Но даже в XV в. наливки, изготовлявшиеся в Германии на отварах пряностей, все еще считались фармацевтическими средствами. Перемена наметится лишь в последние годы XV и в первые годы следующего столетия. В 1496 г. в Нюрнберге любители водки встречались не только среди больных; доказательство тому то, что город вынужден был запретить в праздничные дни свободную продажу спиртного. Около 1493 г. один нюрнбергский врач писал даже: «Имея в виду, что ныне любой и каждый завел обыкновение пить aqua vitae, было бы необходимо помнить о количестве, какое можешь себе позволить выпить, и научиться пить по возможностям своим, ежели желаешь вести себя как дворянин». Следовательно, нет никаких сомнений: к этому времени родилось выкуренное вино — geprant Wein, vintati ardens, или еще, как гласят тексты, «вино от возгонки» — vinum sublima turn{741}.
Но водка ускользала от врачей и аптекарей очень мелкими шажками. Только в 1514 г. Людовик XII пожаловал корпорации торговцев уксусом привилегию гнать водку. Это означало, что лекарственное средство становилось всеобщим достоянием. В 1537 г. Франциск I разделил эту привилегию между уксусоварами и кабатчиками; отсюда произошли раздоры, доказывающие, что их причина уже того стоила. В Кольмаре все это произошло раньше: город надзирал за винокурами и торговцами водкой с 1506 г., и с этого времени их продукт фигурирует в его фискальных и таможенных ведомостях. Водка быстро приобрела масштабы национального производства, поначалу доверенного бочарам — мощной ремесленной корпорации в стране процветающего виноградарства. Но как раз потому, что бочары получали слишком большие доходы, купцы с 1511 г. пытаются овладеть этим производством. Это им удалось лишь пятьюдесятью годами позднее. Раздоры продолжались, поскольку в 1650 г. бочары снова получили право на винокурение, правда при условии поставки своей продукции купцам. Это хорошая возможность увидеть среди торговцев водкой все славнейшие фамилии кольмарского патрициата и убедиться в том, что виноторговля уже занимала важное место{742}.
К сожалению, у нас мало обследований такого рода, чтобы наметить географию и хронологию первоначального промышленного производства водки. Некоторые указания, относящиеся к области Бордо, заставляют думать, что там уже рано, в XVI в., существовала винокурня в Гайяке и что с 1521 г. водку отправляли в Антверпен{743}. Но достоверно ли это? В Венеции водка (acquavite) появилась (по крайней мере в таможенных тарифах) только в 1596 г.{744} В Барселоне о ней почти что не было речи до XVII в. Помимо этих указаний, северные страны, Германия, Нидерланды, Франция севернее Луары, по-видимому, развивались в этом смысле более быстро, нежели средиземноморские страны. Роль если и не изобретателя, то по меньшей мере инициатора принадлежала явно голландским купцам и мореплавателям, которые в XVII в. сделали винокурение всеобщим явлением для атлантического «фасада» Европы. Занимаясь самой крупной оптовой торговлей вином в ту эпоху, они сталкивались с многочисленными проблемами, связанными с транспортом, хранением, креплением. Водка, добавленная к самым слабым сортам вина, делала их крепкими. Более дорогая, чем вино, она при равном объеме требовала меньших удельных транспортных расходов. Добавим сюда вкусы эпохи…
Под влиянием спроса и так как проблема транспорта имела для водки меньшую важность, чем для вин, винокурение утверждалось глубоко во внутренних районах, на виноградниках, Луары, Пуату, Верхнего Борделе, Перигора и Беарна (жюрансо