римский гражданин». - и бумажку показал, — меня если казнить, то меня надо на суд к кесарю. Отправьте меня в Рим!» — потому что римского гражданина может судить только кесарь.
И фарисеи все проголосовали, потому что … кончилась. … Его отправили в Рим. Так он и выкрутился.[252]
Кроме того, появились люди весьма квалифицированные, с такими мозгами, которым может позавидовать любой современный философ. Я вот эти самые древние сочинения читаю с огромным удовольствием. А когда я пытался читать Бергсона[253] или вот Дильтея[254] и всех прочих, вы знаете, читать-то осилил, но я не вынес огромного удовольствия. Просто прочел. И знаете, как не жалею об этом. А вот те — нет.
Например, главный вопрос для всех людей был таков: в мире есть зло, откуда оно взялось? Если Бог создал мир и заодно создал Зло, то, значит, очевидно, бог — дьявол. И он виноват во всех грехах. А если он хороший, то почему же он не исполняет хорошо? А!!! — значит, он не хочет. Тогда он не бог, а дьявол». Вот кратко то, что тогда возникло. Где-то во II в. возникло учение о том, что дьявол-то был создан добрым, хорошим и светлым ангелом, а потом из-за непослушания стал плохим. «Бог! Ну, он же должен был проявить свои хорошие способности в этом плохом мире. А он — нет! Опять ничего не получается!»
И вот тогда возникло учение — гностицизм.[255] От «гнозис» — знание, но гностики — это псевдоученые. Были три великих гностика, которые считаются не христианскими, — Валентин, Василид и Сатурнил и один христианский гностик — Марцелин. Я о них скажу кратко.
Валентин[256] и Василид[257] говорили, что зло — это материя. Материя — это неон, то есть что не существует. Эон — частица света, которая падает в материю и «оплодотворяет» ее. И когда они из нее выпадают, вылетают, то это и есть путь наверх, путь к спасению. Все это было облечено в очень сложную философию и не имело успеха, и в то же время имело успех, но не имело последствий, потому что единственным способом спасения из этой материи рекомендовалась полная аскеза. И истинные последователи гностиков, они действительно были аскетами. То есть они не оставили потомства, и они не оставили … и поэтому они ушли — в третьем поколении.
Сатурнил,[258] третий гностик — он в Антиохии работал. Он говорил другое. Есть тьма, есть свет. Частицы света упали в тьму, в материю. Она захватила часть духа и держит его. Вырваться надо! Надо только ее обесплодить. Материя — это плохо, а дух — хорошо. Но она останется, она не неон, она не дух, но, в общем, сама по себе она ничто, нечем ей развиваться без духа. Когда уйдет дух, не будет ничего — ни людей, ни животных, все уйдет обратно в землю. Будет просто тьма. Много он наговорил. Всё это так. Но результат тот же самый — отказ от жизни.
Маркион[259] был из Малой Азии. Очень был ученый человек. Сначала он был торговцем, потом занялся филологией и написал большой трактат о Ветхом и Новом Заветах, где он доказал вполне убедительно (и с моей точки зрения убедительно), что Бог Ветхого и Нового Заветов — это различные Боги и что поклоняться Ветхому Завету не нужно. А так как уже поклонение Богу Ветхого Завета вошло в обиход, то большая часть церковников его не признала. Но церковь разделилась на две партии — на маркионитов[260] и его противников.
Победили тогда, к III в., маркиониты, когда выдвинули довольно остроумную систему величайшего филолога мира, египтянина Оригена,[261] который объяснил, что вот действительно с Ветхим и Новым Заветами-то не получается, но Ветхий Завет надо толковать не буквально, а символически. То есть как угодно, как хочешь, так и толкуй. Бог простит праведников, покарает грешников, праведников одобрит, грешников покарает, но потом по милосердию своему он их простит и дьявола простит. И этим всё закончится.
Церковники[262] тогда сказали: «Нет, дьявола простить нельзя, потому что он-то прошения не просит. Можно простить только того, кто просит прощения, а он не просит. Так его зачем же прощать?» И отвергли его.[263]
Я рассказываю всю эту фантасмагорию только для того, чтобы показать, как действует пассионарный толчок в условияхуже существующей системы, подобно тому, понимаете, когда вы продавливаете через мясорубку фарш и он лезет через все дырочки, а не идет сплошным потоком.
В первых двух случаях мы видим поток — в арабском случае; во франкском случае в Западной Европе — тоже поток, хотя и не такой прямой, не такой целенаправленный, немножко размытый. А здесь (Л. Н. Гумилев показывает на карте территорию Римской империи. — Прим. Ред.) всё полезло в разные стороны, а результат был тот же. Вероятно, — в движении сила. В то время сила была — у христиан. Потому что по закону о том, что тайные общества запрещались (Траян издал такой закон), все общества запрещались — и тайные, и явные,[264] — вообще нельзя было ходить никуда, даже общество сапожников было запрещено, — христиане рассматривались как общественная угроза. Почему? Потому что они по вечерам собирались, что-то такое делали, говорили, потом ели своего Бога и потом расходились. И никого на свои соборы, собрания не пускали. А там было приказано их арестовать, потому что в тогдашней Римской империи желающих доносить на своих близких было более чем достаточно. Пошел такой донос на всех римских граждан и провинциалов, что Траян испуганно запретил принимать доносы на христиан.
«Да, конечно, — сказал он, — надо казнить, но только по их личному заявлению. Вот приходит человек и заявляет, что он христианин, — тогда его можно казнить и… А если он не говорит, а на него пишут, — выкидывайте все доносы!»
И что вы думаете? Оказалось огромное количество людей, объявлявших себя христианами и принимавших казнь. Потом даже этот закон перестали соблюдать преемники Траяна, потому что пришлось бы казнить слишком много весьма толковых людей — христиан и близких к ним. Христиане — это общее название, не только церковные христиане, но и гностики и манихеи (хотя об них особый разговор), все они подпадали под этот закон. Они сначала объявляли себя. Их уговаривали: «Да ладно тебе. Ты иди, подумай, может, завтра придешь, я тогда запишу, а сейчас меня вообще нет. У меня рабочий день кончился». — «Нет, запиши меня. На казнь не успею!» — «Ну, на следующую успеешь. Какая тебе разница?» Вот такой разговор.
А они: «Нет!»
Потому что, в силу своей пассионарной одержимости, они так поверили в смерть и в загробную жизнь, что они считали, что для того, чтобы спастись, требуется смерть. И они требовали смерти.
А менее пассионарные — они служили. Служили в войсках, служили в администрации, служили в правительственных органах, торговали, возделывали землю, и поскольку они не допускали разврата и соблюдали строгую моногамию, то они быстро размножались. Женщина-христианка рожала мужу-христианину каждый год по ребенку, потому что считалось, что убивать плод в чреве — это грешно, это убийство.
А в это время язычники развлекались так, как принято развлекаться в больших городах всего мира, естественно, — стриптиз. И детей они почти не имели. То есть к III в. количество христиан было уже велико, но принципиальность свою они сохраняли.
Вот когда в Галлии было восстание багаудов,[265] то надо было послать хорошие войска на подавление. Восстание было не христианское по существу, но какая-то часть этих багаудов и их вождей были христианами. А может быть, и не были, но про них слух прошел, что они христиане (считалось, что багауды — христиане), которые убивали своих помещиков-латифундиалов, бывших язычниками, что они действительно и делали…
Против них направили для подавления один из самых лучших и дисциплинированных легионов Империи — десятый Фиванский легион. Те приехали в Галлию и вдруг узнают, что их посылают против единоверцев. Они отказались. Восстания в римской армии в то время были постоянно, легионы восставали запросто, а в легионе сорок тысяч человек вместе с обслугой (десять тысяч бойцов и там обслуга, вспомогательная часть … в общем, сорок тысяч человек) отказались подчиниться начальству. И они знали, что им за это полагается казнь через десятого — децимация. Но вместо того, чтобы поднять восстание, они положили копья свои и мечи и сказали: «Воевать не будем!»
Ну, — что ж? Через десятого, выйди, выйди, выйди! Отрубают головы.
— Пойдете воевать?
— Не пойдем.
Еще раз, — через десятого… и еще раз! Весь легион без сопротивления дал себя перебить. Они сохранили воинскую присягу и свою дисциплину. Они дали слово — подчиняться, они подчинялись, но не против своей совести. Совесть была для них выше долга.[266] Праздник есть такой Сорок тысяч мучеников — это как раз в память о десятом Фиванском легионе.
Вы понимаете, какой такой был страшный подъём (пассионарности. — Ред.), и он сломал систему Римской империи. Это очень интересная вещь.
Можно ли сказать, что это был социальный протест? Отчасти да. Но почему этот социальный протест проявился только в Восточной части Римской империи