Францию спасла Жанна д'Арк — так все французы считают, и это справедливо. Но чем она ее спасла?
Дело в том, что французы делились тогда на два сорта. Объединенная Франция (Франция примерно в современных границах) включала в себя два этноса: северо-восточный и юго-западный.
Сначала, в первой половине Столетней войны (1337–1360 гг. — Ред.) юго-западный этнос — это жители Аквитании, между Луарой и Парижем (Л. Н. Гумилев показывает на географической карте. — Ред.) поддерживали Плантагенетов, то есть англичан, против ненавистного города Парижа.
А северо-восточная часть Франции поддерживала Париж и национальное знамя Карла Мудрого[350] против англичан и изменников — аквитанцев. — Так, прекрасно. В первый период войны Франция одержала победу,[351] потому что у французского короля оказался гениальный полководец, Бертран дю Геклен,[352] а он был не южный и не северный француз и, вообще, не француз, а бретонец — кельт. Но он мастер партизанской войны. Два раза он попадал к англичанам в плен и два раза его выкупали за выкуп, равный королевству. Собирали деньги и выкупали. Исключительной храбрости был человек.
Вы скажете, что это был изменник своего народа, отщепенец, который перешел французскому королю служить? — Мог бы и к английскому, а? — А вот и нет! Он был бретонец и остался бретонцем. Когда после победы над англичанами Бертран дю Геклен был назначен коннетаблем Франции[353] (это второе лицо после короля), он получил вдруг приказ подавить восстание своих земляков[354] — бретонцев, и он отказался.
Король заявил, что если он отказывается выполнить миссию, на него возложенную, то он лишает его звания коннетабля. Дю Геклен бросил меч, сел на коня и уехал в Испанию. За ним побежали все вслед, чтобы его упросить остаться. Он был национальный герой Франции! Но не успели, потому что там, по дороге он схлестнулся с какими-то разбойниками и они его убили.[356] Он их разбил. А они его — убили.
Но, во всяком случае, как видите, этнический принцип соблюдался.
Так вот, Бретань в этой катавасии между Англией и Францией занимала совершенно промежуточное, самостоятельное положение. Там была партия про-английская и про-французская. Виноват, я должен сказать иначе — антианглийская и анти-французская. Потому что и те, и другие воевали за свою Бретань или за своих — бретонцев, а не за англичан и не за французов. Блуа были противниками англичан, Монфоры были противниками французов, причем и те, и другие были французского происхождения. Но войска их состояли из бретонцев, потому что бретонцы в это время были самым пассионарным этносом.
Когда кончился этот период и Франция, объединенная уже Людовиком XI,[357] который прикончил всех феодальных вождей, подчинил себе Бургундию, снова создал единое королевство, в котором была, как они говорили: «une foi, une loi, une roi» — «одна вера, один закон, один король».
Вы думаете, все это удержалось? — Как может удержаться система, которую изнутри распирает какая-то энергия? Существует небольшое время на размножение (причем пассионарии размножаются интенсивно), и возникли новые лозунги, и новые победы — гугенотские войны.[358]
Когда я учился истории на истфаке, то нас учили довольно сложно: что католики были феодалы, а гугеноты были буржуазия, и буржуазия боролась с феодалами. Но когда я стал готовиться к сдаче государственного экзамена и почитал литературу по этому поводу, я вдруг увидел, — ничего себе эти самые гугеноты — буржуа!
Во главе их стоит королева Наваррская и король Наваррский, Катехин, адмирал Колиньи, принц Конде, маршал Бассомпьер[359] — это всё гугеноты! Гугеноты! Не каждого заставляли. Гасконские бароны типа д'Артаньяна (д'Артаньян-то был уже католик, а вот его деды были гугеноты), бретонские вожди кланов — ничего себе буржуазия! Горцы из Севенн в Восточной Франции, самые настоящие крестьяне — они все гугеноты.
Но в том числе буржуазия была, конечно, была. Ля Рошель, замечательный город в устье Луары, и Нант, которые были торговыми городами, были гугенотские.
Но, с другой стороны, самый крупный буржуазный центр Франции — Париж — католический, Анжер — католический, Лилль — католический, Руан — католический. Герцоги Гизы[360] — католики. Крестьяне центра Франции, в подавляющем большинстве, — католики. То есть принцип сословности не выдерживается никак.
Посмотрим соседние страны при Реформации.[361] Например, Нидерланды. Там тоже, лучшие герцоги — кальвинисты, гёзы — обедневшее дворянство. Католики в крупных городах в Южной Фландрии (в современной Бельгии) — буржуазия. Но вместе с этим есть католики-дворяне и есть — протестанты-буржуа. То есть принцип абсолютно не работает.
А вот если положить это на этническую карту, мы увидим, по какому принципу строилась эта война (учитывая максимальное пассионарное напряжение, которое еще не начало спадать).
Возьмем вот ту же самую Францию, которую, может быть, вы лучше представляете. (Л. Н. Гумилев подходит к географической карте и показывает районы Франции. — Ред.)
Эта местность была населена кельтами: кельты ненавидят Париж, а в Париже — католики; следовательно, в Вандее — гугеноты. (Л. Н. Гумилев называет и одновременно показывает на географической карте районы Франции. — Прим. Ред.) Эта местность (Гаскония. — Ред.) населена гасконцами; гасконцы ненавидят Париж, следовательно, — гугеноты. Здесь (Прованс. — Ред.) — провансальцы; они к этому времени, к XVI–XVII вв. довольно вяло относятся к Парижу, и Прованс не участвует активно в этих религиозных войнах. В Севеннах — дикие горцы, которые даже не по-французски говорят, а на каком-то диалекте (здесь основа — гугеноты). А здесь, в центральной части Франции, захваченной когда-то еще за тысячу лет перед этим франками, — сплошь католики.
Война, как известно, кончилась компромиссом. Они непомерные условия выдвинули для короля. Посадили гугенотского короля с тем, чтобы он перешел в католичество, а совестливый папа ему дал прощение.
«Париж — стоит мессы», — сказал Генрих IV и стал королем. На этом кончилась трагедия. Но за счет чего она была?
Ведь оказалось после этого, что гугеноты и католики в XVIII в. стали невероятно мирно уживаться друг с другом. И до сих пор свободно живут во Франции протестанты. Но никто даже не интересуется тем, — кто протестант, кто католик.
То есть это был выбранный лозунг, для того чтобы как-то оформить те движения, которые были. А движение, как я вам уже сказал, были в данном случае не социальные, а природное броуновское движение, кристаллизировавшее среду в этнические целостности, которые боролись между собой до тех пор, пока они не могли не бороться, до тех пор, пока они хотели бороться. Ибо причин к этой борьбе: экономических или политических и социальных у них не было никаких. Их не было и не могло быть. А был важен сам факт борьбы. Если в первой фазе борьба — «за», то во второй фазе борьба — «против» того, кто был первым.
Сделаем отдых и перейдем к Ближнему Востоку.
(Перерыв.)
Этот процесс, который я постарался обрисовать на материале англо-французском (очень бегло и очень поверхностно — времени у нас мало), — он не случаен. И в доказательство я приведу совершенно аналогичное явление, которое имело место на Ближнем Востоке.
На Ближнем Востоке мы знаем две культуры, два суперэтноса. Один из них, возникший где-то в начале II в., — Византийский. Другой — в VII в. — Арабский. И тут (в Византии. — Ред.), естественно, акматической фазы, то есть фазы наивысшего развития пассионарности, когда был перегрев, — они достигли раньше, чем европейцы, потому что они просто раньше создались. Так что они были по возрасту старше. И следовательно, хронологически их достижение зрелости и достижения техники и культуры, с ним связанное, было раньше, очевидно, в Византии. Это началось в VII–VIII вв. и кончилось примерно в X в.
В Византии этот же самый процесс пассионарного перегрева, выразившийся в кристаллизации этноса, имел оформление несколько иное, чем излагали. Он бы выразился здесь в чистый надлом, потому что (Л. Н. Гумилев подошел к географической карте. — Ред.) вся Византия была в эти времена уже маленькая. Она охватывала Малую Азию, Грецию, небольшие части Италии, Сицилии (маленькие области) и вот эту часть Балканского полуострова. Это была Византия века четвертого, но и здесь кипели страсти, и здесь люди искали повода сцепиться между собой. Ибо малоазиаты были совершенно не похожи на эллинов (греков). И славяне, которые заменили собой эллинов на Балканском полуострове (в VII в. н. э. — Ред.), были очень мало похожи на такое кавказоидное население Малой Азии. Ну, в строгих формах православия, собственно, казалось бы, спорить не о чем, — все предусмотрено, все расписано. Система стала жесткой, ортодоксальной. И тем не менее, нашли же из-за чего поссориться!