Ерас Колонков опустился на землю, вытянул ноги. Сегодня он мог бы и не ходить на разметье. Воскресенье. Но — пришел. «Останься-ка дома, и все об одном будешь: глаз да глаз нужен, когда принимается облепиха. Любой ветерок страшен — погнет, пообломает. А потом — что? Потом пиши пропало — все по новой надо». Оттого и пришел на разметье.
Посидел, успокаивая дыхание. Филька тем временем сбегал на стоянку, в ворохе вещей отыскал бурдюк с водой. Отпил несколько глотков. Вернулся обратно. Филька не терпит табачного дыма, и поэтому не сел рядом с Ерасом Колонковым, который закурил папиросу, а устроился поодаль от него и стал глядеть на облепиховые кусты, отяжеленные незрелыми ягодами. Нравилось — роса на листьях. Время-то уже к полудню, а роса. Капельками блестящими, издали похожими на бусы. Сколько их, перечтешь разве? Внезапно Филька увидел надтреснутые ветки. Сразу пересохло в горле. Приподнялся, вглядываясь, и закричал испуганно:
— Дядь, а дядь, сломки!
Ерас Колонков вздрогнул, услышав. Вскочил на ноги:
— Очумел?
— Опять сломки, — жалобно сказал Филька. У него запершило в горле.
Ерас Колонков увидел, сник и будто ростом меньше стал.
— Я знаю, кто, — тихо сказал Филька. — Он похвалился, Лешка, что живого места на разметье не оставит. Парни мне сказывали.
У Фильки потемнело в глазах. И словно не было привычной робости… Сорвался с места, кинулся к росстани, где вертляво и юрко, как юла, бежал проселок.
— Куда? — крикнул Ерас Колонков, но Филька уже был далеко.
А скоро стало тихо-тихо. Только трава под ногами — вширк-вширк. И кусты облепихи обеспокоенно шумели. Кружил Ерас Колонков по разметью коршуном. Растерянность прошла. Удивление осталось. «Откуда такая дикость?» — думал он. Вспомнил: «Удрал Филька. Как бы чего не натворил сдуру». Вышел с разметья на проселок, столкнулся лицом к лицу с Мартемьяном Колонковым и Сидором Греминым.
— Здрасте…
Заметил — начальник лесопункта вроде не в себе — робкий какой-то, отводит глаза… Хотел было идти дальше, да остановил Мартемьян Колонков.
— Погоди, — сказал он. — Разговор есть. — Слушаю…
— С леспромхозу приказано, — сказал Мартемьян Колонков, — на новые деляны переходить. Так ты нарежь.
— А где их взять, новые-то? — насторожился Ерас Колонков.
— За… облепиховым разметьем, — сказал Мартемьян Колонков. — Технорук покажет. Он уже был здесь.
— Чего? — задохнулся от волнения Ерас Колонков. — За разметьем? Не-ет. Ты сюда не лезь.
— Непонятное что-то говорите. — поморщился Сидор Гремин. — Лезь — не лезь. Впрочем, если вы не желаете, мы позвоним в контору, оттуда и вышлют человека, чтоб нарезал.
— Да, конечно, — сказал Мартемьян Колонков.
— Вон как! — сказал Ерас Колонков и широко зашагал по проселку.
Ястребом влетел Филька в барак. Полусумрак резанул по глазам. Зажмурился. Постоял, обвыкаясь. Услышал:
— А, лесников племяшок заявился. По какой надобности?..
Это — леспромхозовские бабы, на кухне возились, мужей поджидали. Филька повернулся к ним, отчужденно и холодно заблестели оленьи глаза. И опять услышал:
— Сам какой уж есть. Теперь не изменишь. Но парня-то зачем на свой лад, а?
Филька презрительно оттопырил губы, отыскал глазами дверь с захватанной до ржавого блеска ручкой, пересек узкий коридор и уже собирался войти в комнату, как наперерез кинулась простоволосая девчурка. Филька вспомнил: из недавно приехавших. Колючая, как черт. Лешкина симпатия. В клубе не раз примечал, как жалась она к Лешке. Бывало, удивлялся: «И чего в нем нашла? Оглобля да оглобля, только и различия, что голова над оглоблей возвышается».
— Ты куда? — спросила девчурка, схватив Фильку за руку. Ладонь у нее теплая, влажная. Филька смутился. Но вспомнил, зачем пришел, и легонько оттолкнул от себя девчурку. Та отступила и вдруг пронзительно закричала — уши у Фильки звоном зашлись.
— Леша! К тебе лесников племяш!
Подождала и спокойно направилась на кухню. Филька открыл дверь и оказался в небольшой — три на четыре — комнате. У стены стояла кровать, незаправленная, одеяло свесилось до пола, у окна — тумбочка. И — все… Лешка лежал на кровати, закинув ноги в кирзовых сапогах на спинку. Усмехался.
Филька закипел:
— Ты?..
Лешка лениво поднялся с кровати, сказал, догадливый:
— Может, я, а может, нет. Потому ведь и доказательств тоже нет.
— Ты, — сказал Филька. — Я знаю.
— Не треплись.
Филька пошарил глазами по комнате.
— Ты, — сказал. — Я знаю. Только зачем? Неужели не жалко? Мы столько бились… Я бы тебе сам дал, если бы ты попросил по-хорошему.
— Чего дал? — Лешка недоуменно уставился на Фильку.
— Ну ее, облепиху. Только не теперь, а позже, когда бы она вся пошла в спелость.
Лешка рассмеялся. Обидно. Филька вспомнил: «Лешкина краля предупреждала, поди. Он и успел все припрятать». Взгляд его упал на кровать. Покрывало до полу. В голове — догадка…
— Отойди-ка, — сказал он.
— Я тебе отойду, — Лешка ссутулился.
Но Филька и глазом не повел. Подошел к Лешке, оттолкнул его, отдернул покрывало, наклонился, увидел — сумка в полынной засыпи. Выпрямился. Едва не бросился на Лешку. Но перегорел, видно: такую усталость почувствовал — рукой не пошевелишь. Только и сказал: «Эх, ты!..» Глаза у Фильки большие, смущенные. Им вроде стыдно чего-то. Стыдно и совестно. Лешка отворачивался, пытался не глядеть в них. Но глаза преследовали, не отпускали от себя. Злился: «Уж лучше бы…» Лег на кровать, закрыл лицо руками. А Филька вытащил из-под кровати сумку, закинул ее за спину и — к двери. Увидел — бабы у двери. Много… Вышел из барака. Жарко и душно. На сердце — тяжесть.
У Мартемьяна Колонкова после встречи с лесником испортилось настроение. Его раздражало нежелание Ераса Колонкова понять очевидную необходимость предстоящего дела. «Не хочет нарезать, а придется, — думал он. — Неужели не понимает, что придется?» Но когда проходили мимо облепихового разметья, вдруг почувствовал, что не будет Ерас Колонков нарезать и что это придется в самом деле поручить кому-то другому.
На облепиховом разметье тяжелым соком созревания наливались зеленые ягодки. Разлапистые кусты гнулись книзу. И у Мартемьяна Колонкова отчего-то стало на душе много лучше. «Ишь ты, — удивлялся он, — растет лапушка. И у нас растет». Удивлялся и пытался как-то отделить облепиховое разметье от Ераса Колонкова. Будто растет оно само по себе и нет в том ничего от лесника. Хотя знал — есть. И немало.
— Как считаешь, на сколько хватит новых лесосек? — спросил Мартемьян Колонков и покосился на технорука.
— Лет на десять, пожалуй, — сказал Сидор Гремин.
— На десять. А потом? — голос у Мартемьяна Колонкова непривычно мягкий. Грустноватый.
— Потом — выше. В гольцы, — сказал Сидор Гремин. — Работа у нас такая: бери — больше, иди — дальше.
— Да, работа…
— Что с вами, Мартемьян Пантелеич? — показалось Сидору Гремину, с начальником лесопункта что-то неладное. Словно не в своей тарелке. Чудно…
— Ничего.
— Не скажите, я вижу.
— Больно умный стал, — огрызнулся Мартемьян Колонков. — Не пора ли тебе на мое место?
Сидор Гремин густо покраснел. «Вот тебе раз, — подумал он. — Такого еще не было». Припомнил: приехал в Ехэ-Горхон и — прямо в конторку. А там ни души. Просидел до вечера без толку. Надоело. «Куда они к черту запропастились?» Выругался, чемодан в руки и на крыльцо. Да ко времени. К конторке подкатила конка. Из нее выпрыгнул мужик в сером картузе. Сидор Гремин к нему:
— Я из леспромхоза. Мне бы начальника.
— Ну, я за него.
— Меня к вам техруком, — осторожно сказал Сидор Гремин.
— А, техруком, — подобрел сразу в лице. — Это славно, сколько уж жду. — Взял под руку Сидора Гремина, привел в конторку. А потом сказал ему:
— В кедраче я нынче велел рубать. Все равно сгибнет орех — кедровка напала, шельма. Из-за того сыр-бор вышел с местным лесником. Вдрызг разругались. А ведь дружки-приятели. С фронту. Не хочет понять — у меня план, и не только на сосну, на кедр тоже отпущен сверху.
По душе пришлась Сидору Гремину настырность Мартемьяна Колонкова. «С ним не пропадешь, — решил он. — И подучиться, сразу видать, есть чему».
— Разметье-то распахнуло силушку, — сказал Мартемьян Колонков. — Красотища-то, а? Глядеть приятно.
Сидор Гремин пожал плечами. И Мартемьян Колонков обиделся. Но не подал виду. Сказал:
— А ведь, мать вашу, жалко будет такое губить. Но придется. Дорога посюда пойдет. Жалко, а?
— Может, и жалко, — сказал Сидор Гремин.
— Может? — удивился Мартемьян Колонков.
Миновали разметье. Углубились в лес. Наметили, где быть нижнему складу, откуда сподручнее поначалу брать хлысты, где проляжет лесовозная трасса. Все серьезно, сдержанно. По Сидору Гремину — деловито. Технорук говорил, Мартемьян Колонков соглашался, кивая головой. А то вдруг, заупрямившись, хмуро отчитывал Сидора Гремина. Тот выжидал, когда начальник лесопункта смолкнет, и снова начинал говорить. И снова Мартемьян Колонков кивал головой, соглашаясь.
— Чего сорвался вчера? — незлобиво ворчал Ерас Колонков. А на сердце успокоенность: «Слава те, кажется, ничего не натворил Филька. А то я боялся». Филька стоял понурый. Не отвечал. Наконец, ему надоело.
— Может, хватит? — сказал он. Ерас Колонков не стал возражать. Вышли со двора. У Фильки через плечо лопата, в руках — ведро, к дужке веревка привязана.
С месяц назад надумали строить бассейн для хранения воды. На то была своя причина. Ручей проходит через весь поселок, на двадцать семей — один. А водой не богат, особенно в долгое бездождье. Как тут быть, когда для полива огородов придет время? Было — соблюдали строгую очередность — сегодня, к примеру, Мартемьян Колонков поливает, завтра — Ерас Колонков, послезавтра… Жданки затягивались на полмесяца. «Не годится это», — бросил однажды Ерас Колонков. Вот и надумал строить бассейн. На одном из заседаний поссовета сказал: «Тут дело с разных сторон выгодное. Наберешь в бассейн воды и распределяй по дворам. А еще лучше — дождь. И ждать не надо, когда с ручья натекет. Насос установим, чтобы воду качать. Или плохо?»