И легко, и беззаботно –
Как умею, так пою.
«Когда потух приятель-самовар…»
Когда потух приятель-самовар
И мирные слышнее разговоры,
И вздох души, как легковейный пар,
Пал на стекла морозные узоры, –
О чем же ты задумалась, душа,
Куда мечтой привычной улетела?
Всё думал я: как Ольга хороша,
А до других – какое дело!
P.S. Нет! В заключенье вспомним, милый друг,
Суровые ответы без обиды –
И не одну мы помянем, а двух,
И стих украсим рифмой Зинаиды.
«Уж так ли был неправ в ответе славном…»
Уж так ли был неправ в ответе славном
Тот пьяница? – «Не надо мне ходить!»
Не пить трудней, чем не ходить, – конечно.
Ну, а попробуй, скажем, не курить. –
Однако, вред. – Но вредного себе
Нельзя не делать в жизни. То да это, –
Как разобраться, выйдет вообще:
Жить вредно. Так вреди уж на здоровье
Всяк самому себе. По этой части
Куренье мне особенно любезно:
Оно насущно стало для меня.
Ведь куришь не для самоуслажденья;
А если надо прямо ставить цель, –
Здесь возвышенье, утонченье духа
В ущерб – чему? Ничтожному, поверьте.
А, так сказать, соседних удовольствий
Немало здесь. Я корчить знатока
Не собираюсь: чуждо мне эстетство.
Конечно, толк я знаю в табаках,
Да это нынче ни к чему не служит.
Затеи лучше брось. Я даже склонен
Наперекор традиции и вкусу
Усладу в том найти, что обкурю
Новешенькую трубочку. И ею
Играю как дитя. И целый вечер
Я занят ей: то в пальцах поверчу,
То поднесу к губам, слега продую,
То медленно, старательно набью
И, не спеша, еще полюбовавшись,
Чуть зажимаю чубучок зубами;
Закуриваю – и приятна свежесть
Первоначальная привычки старой –
Свежеет мысль моя. А из чего же
И бьемся мы? Вот тут и говорите,
Где вред, где польза. А для пользы жить,
Так пользы и не принесешь, пожалуй.
«А скиль-парэ, мы все согласны…»
А скиль-парэ , мы все согласны, –
Санузский и компри народ, –
И наркомфлирт всегда прекрасный,
И сам замнаркомспаснавод, –
Врэман , Санузская Эдемской
Обители сандут милей –
И как прославленной Телемской,
Девиз раблейский пел бы ей.
Ке вуле ву? Над воротами
Дю паради была б мудра,
Фигюрэ-ву , судите сами,
Одна строка: фэ ске вудра
А, пар экзампль! Иное слово,
Же ву дирэ как наркомис,
Тужур прекрасно, хоть не ново –
Войон , расширим наш девиз.
Мор-блё ! Нон когито сед эдо ,
Анкор с прибавой: эрго сум…
Me бон зами ! После обеда
Же сюи тро люр для этих дум!
Иси-ж спландёр ! – как панорама
В едином росчерке пера!
Де тут ля репюблик программа.
Вив ля Санузия! Ура!
«Лень ли это злая, добрая ль усталость…»
Лень ли это злая, добрая ль усталость,
Легкая ль покорность серенькой судьбе,
Если оскорбляет маленькая малость.
Если расслабляет плохенькая жалость
К самому себе?
Пьяненькую песню гаденьким фальцетом
Проскрипит охотно дряблый старичок,
Вовсе не мечтая, даже под секретом,
Что и он приходит все-таки поэтом
В жалкий кабачок.
Пьяная привычка, без которой плохо,
Словно без косушки горького вина, –
Песня в одиночку, песня вместо вздоха,
Хриплая, лихая, как царя Гороха
Лихи времена.
Зла ль моя усталость, лень моя добра ли,
Нам легко живется с бабушкой судьбой:
Смирненькие внучки тихо поиграли,
Тихо поскучали. Никнет сон печали
Над самим собой.
«Какая грусть – и как утешно…»
Какая грусть – и как утешно,
Что в наши злые времена,
Когда живем мы так поспешно
И нами шутит сатана,
Что в наши дни и небывалых,
И неразгаданных утрат
Мы в силах жить средь жизней малых,
Смотря вперед, а не назад;
Петь над бурлящим морем мутным,
Следить за блесткой на волне
И ясным отблеском минутным
Вмиг душу напитать вполне;
Плесть в вешней радостной истоме
Надежды радужную нить;
И ветхий вечер, в мирном доме
Над смертью кошечки грустить.
«Хорошо встречать весну…»
Хорошо встречать весну
Вместе с милою деревней
И родную сторону
Миловать любовью древней;
Слушать жаворонка трель
И в лазури с ним купаться;
Ликовать, что смог апрель
Грома первого дождаться.
Солнце льется горячей
Над пахучей черной пашней;
А в логу бурлит ручей, –
Не унять живых речей
О весне – красе всегдашней.
И прозрачных юных рощ
Воскрешающая нега,
В теплом вздохе ветра – мощь,
И играет первый дождь
На последних пятнах снега.
«Когда ты плаваешь в искусстве…»
Когда ты плаваешь в искусстве
И не печешься ни о чем,
Какой восторг противочувствий
Бьет гармоническим ключом!
Ты потрясен – и ты растроган,
Ты тишь да гладь – ты ураган;
Ты восклицаешь! Фейга Коган! –
И шепчешь ты: Фейга Коган.
«Кто скажет нам, что горестно, что сладко?..»
Кто скажет нам, что горестно, что сладко?
Вот мне мила ирония твоя,
Как, впрочем – уж признаюсь, не тая, –
И вся чуть уловимая повадка.
Я чашу пью – и терпкого осадка
Не предвестят прохладные края,
Я розу рву – не жалит, как змея,
Шипов ее ревнивая загадка.
Жизнь не таит прекрасного лица,
Несет на пир неведомые брашна.
Я позабыл, что радостно, что страшно, –
Открытою улыбкой простеца
На тонкую улыбку отвечая.
Прими ее, ты, добрая, ты, злая.
«Друг, сбываются пророчества…»
Друг, сбываются пророчества
Старых знающих людей,
Коих имена и отчества
Мир забыть спешит скорей.
Пред шаткою твердынею
Темной власти роковой,
Рад иному благочинию,
Люд склонился головой.
Петропавловское светится
Позлащенное копье;
Со стихией вставшей встретится –
Одолеет ли ее?
Высока адмиралтейская
Петербургская игла, –
А меж тем волна летейская
В водах невских потекла.
Помолись, хоть поздно каяться
(Виноватый – знаешь сам):
Суд мирам уготовляется,
Ходит Бог по небесам.
«Лежу я тихо в темноте…»
Лежу я тихо в темноте,
Усталый от забот;
А у меня на животе
Лежит пушистый кот.
Ему чешу я за ушком
И так сижу тишком,
Мурлычет благодарный кот,
Мне песенку поет.
А то и сказку скажет мне;
Вот-вот ее пойму –
И, благодарный, в тишине
Стихи прочту ему.
Вдвоем уютней и теплей
Нам в комнате моей.
И к утру, верно, без забот
Заснем – и я, и кот.
«Так бабушка спокойно и сурово…»
Так бабушка спокойно и сурово
На нас глядит из рамы золотой;
А возле внук; младенческое слово
Уже сорваться с губ его готово,
Но полон взгляд не детскою мечтой.
А вот и мы сошлись перед портретом
Поручика Тенгинского полка –
И целый мир зажегся новым светом,
Весь обаян, заворожен поэтом,
И музыка звучит издалека.
«С пером в руке, над рифмою горюя…»
С пером в руке, над рифмою горюя,
Невольно вдруг подумаешь порой:
«Я и не знал, что прозой говорю я», –
Промолвился мольеровский герой.
А было время – где-то, за горами