ВОЕСЛАВУ МОЛЕ
Твои созвучья нежны и сладостны,
Томленье духа в них просветляется –
И льются ясными струнами
На душу песни души согласной.
Само страданье силою дышит в них,
Смятенье стынет – образ изваянный,
Мгновенно обретает стройность
Мысль, облеченная словом строгим.
Порою сам ты словно заслушался;
О нет, разнежен долго не будешь ты:
Душа звучит, – но чистой сталью;
Блещет она, – но булатом твердым.
Неси ж с улыбкой песню-печаль свою
К отчизне милой, матери пой ее.
Иди к единой цели. Руку
Дай мне пожать, о поэт, от сердца.
Из СТИХОТВОРЕНИЙ ВОЕСЛАВА МОЛЕ (С словинского )
1. «Чаши налей до краев…»
Чаши налей до краев и печаль прогони ты струнами.
Тени минувшего пусть сердца тебе не гнетут.
Тени немых кипарисов на кладбище тихом, пустынном
Розами снов оплети, вязью полдневных садов.
Милая, светлая, взгляды твои – то синее небо,
Море, что смехом своим скрыло все бури глубин,
Скрыло грядущее, вешнюю грусть фиалок душистых,
Что на могилах цветут в ясные, тихие дни.
Чаши налей до краев, зачаруй одиночество песней,
Грусти забвение даст хмель поцелуев твоих,
Слышишь, деревьями ночь шелестит и плачет, как сердце.
Чокнемся, Лалагэ, пей! Розы рассыпь мне на гроб.
2. Комическая маска
Путник, безмолвно взгляни на меня и склонись головою:
Скрыто во мне содержанье столетий минувших, грядущих,
Знанья конечный остаток, итог человеческой мысли.
Я умерла. Смех мой – камень; и сердце – лишь камень холодный.
Их не согреет ничто: все сны мои отданы смерти.
Смех лишь остался один – и бессмертен в лице искаженном.
Вечно смеюсь я в древесной тени над источником чистым,
Розы вокруг расцветают, цветут, и цветут, и вянут, –
Вижу я звезды и солнце и слышу напев соловьиный,
Вижу людей – без числа поколения мимо проходят –
Всё только той же дорогой и в те же, и в те же низины;
Всё простираются голые руки к звездам горящим,
Всё из уст раздаются всё те же высокие речи,
Та же сладкая ложь и пьянящие те же обманы,
Та же комедия бедных шутов на важных котурнах,
Тот же финал: стал нищим король, как занавес спущен…
Карлики в ролях божественных, род вы смешной, о люди;
Тысяче ваших богов золотые строите храмы,
Ходите мимо усмешки моей, не видя, — а всё же
Я, и безвестна, – бессмертная, вечная ваша богиня.
3. Сонеты раба
I. «Уйди в себя, ты, раб! Не вопрошай…»
Уйди в себя, ты, раб! Не вопрошай,
Откуда и куда ведут скитанья.
Чужим себе и ближним пребывай,
Будь тем, что есть: числом без содержанья.
Шутя, из тьмы вот некто в светлый край
Позвал тебя – на высоты сознанья:
«Ну, пес, живи и душу отравляй
Напитком жгучим тщетного желанья».
И некто… Кто? Бог? Сатана? Чудак? –
Кто от цепей твои распутал крылья,
Опять тебя с дороги без усилья
Столкнет в пустые пропасти забвенья,
И в мертвом пепле прежнего горенья
Вновь прах ты, человек – ты, пес – бедняк…
II. «Зачем вся ложь и звон пустых речей?..»
Зачем вся ложь и звон пустых речей?
К чему котурны? Пусть без масок лица!
Ты – человек, и немощи твоей
Чуть тлеет правдой в сердце огневица.
Нет мысли, чтоб поднять тебя с путей,
Где вдаль, слепа, звезда твоя катится.
Глядишь – и видишь бездны пропастей –
И падаешь, застреленная птица.
Виждь правду! Где глубокими тенями
Беда и горе заплелись венками,
Зачем себе роль Бога ты берешь?
Раб, выскажись душе своей в доверье.
Титанское убей высокомерье.
Ты только человек. А дальше ложь.
III. «Мне Сатана явился в час унылый…»
Мне Сатана явился в час унылый.
Пошли глухою ночью – гость и я.
И стали над заброшенной могилой,
Где молодость погребена моя.
В душе погибшей горе встало с силой:
«Ей в сердце яд влила рука твоя,
С ее кудрей сорвал венок ты милый,
Лишил поруганную бытия!»
Сквозь темноту он мне блеснул очами:
«Ты бредил сам, венчал ее цветами,
Жизнь мерил сказкой, солнцем видел мрак».
«Что ж вера в солнце всё владела нами?»
Захохотав, он зашумел крылами:
«Ты верил? Ты надеялся? Дурак!»
IV. «За тенью тень брели мы тусклым днем…»
За тенью тень брели мы тусклым днем
Измученными, тяжкими шагами.
Над нами – осень с черным вороньем,
Угроза жалких, тощих туч – за нами.
Привал. Равнина. Бродит взгляд кругом.
Крест ко кресту. Их тысячи, рядами.
Засеян ими свет. Крест за крестом.
Они безмолвны над богатырями.
Сел на могилу. Надпись разбираю:
«Я богатырь, я пленник, пепел, прах.
Сплю. Спит моя надежда. Спит мой страх».
Кресты неисчислимые считаю.
В гряду земли зарылися персты.
Ах, чтоб уж спало, сердце, так и ты!..
4. Хэгэзо
Златокрылая чуть заря дохнула
В тихие сады беззаботной дремой, –
Солнечные дни от очей сокрыты
Вечною смертью.
Я пошла меж бледных теней к полянам,
Где ни солнца нет, ни завесы звездной,
Где в тумане снов лишь одна безмолвна
Ночь кипарисов.
Я плету фиалки в венки печали
И венчаю память услад святую
Тех, что здесь со мной между тихих теней, –
Сны молодые.
Ах, летят ли голуби по-над домом?
Ищут ли зерна в бороздах пичужки?
Розы над гробами как сон душисты ль
Цветом весенним?
Ах, звенит ли смех на дворе девичий,
Лишь взлетает мяч в высоте прозрачной?
И в напев сливаются ль сновиденья
В сумраке звездном?
Ах, внизу, синея, смеется ль море, –
Выше – шум серебряных рощ оливных, –
Шлет ли парус им свой привет прощальный
От горизонта?
Ах, любовью бьется ль людское сердце,
Путь житейский свой просветляя целью,
Озаряя в радости снами счастья
Всё, чем томится?
Где ты, бывший мне неизменным счастьем,
Муж мой ненаглядный, мой сон единый?
Всё со мною память твоя – живою
Трепетной тенью.
Миртовый венок мой хранишь ли, милый,
И горит ли в сердце твоем былое,
Ясно и спокойно, как в тихой роще
Светлый источник?
Где, моих вы радостных дней подруги?
Дети ли смеются на лоне вашем,
Слушают ли жадно, притихнув, ваши
Сказки и шутки?
Где рабыни милые? Светловласым,
Нет, кудрей моих не венчать им больше
Золотых, меня не облечь, как прежде,
Пурпуром светлым.
Я плету фиалки в венки печали,
Глее друзья мои – кипарисы дремлют,
Где навеки землю закрыли тени,
Смерти завесы.
В чаше жизни мне золотой кипели
Солнечные дни и сияли тихо,
Но от жадных уст оторвали чашу
Вечные боги.
5. Сонет из альбома
Он жил во дни и Вундта, и Бергсона,
И Ибсена, и сладостных стихов,
Открытья радия и электрона,
Борьбы и крови, лживых дел и слов.
Зазывнее вечерового звона
Манили грезы в край надзвездных снов,
Познания терновая корона
Венчала труд и пыл его шагов.
Любви вкусил и красоту изведал,
Себя и горечи, и мысли предал,
Смотрел в ту бездну, где обманов нет –
Надежд почивших пламенный поэт,
Вихревращенья сын и раздвоенья
На склоне племени и поколенья.
III
ЛИРА КАПНИСТА
Не сравню с космической маской
Лиры сладкозвучнейшей Капниста.
Мне она звенит сердечной лаской
Благозвучно, мягко, ясно, чисто.
Нужно ль растекаться ей речисто?
Песнь его подобье в день весенний
(Не боюсь я рифм или сравнений)
Соловьиного живого свиста.
АНАКРЕОН – ДЕРЖАВИН
Когда поет старик-Державин
Или старик Анакреон,
Один другому верно равен
И ни один не превзойден.
Звучит чистейшим звуком звон,
Напевы сладостны и юны;
Один настроил Аполлон
Их гармонические струны.
НА КНИГУ «В ДОРОГЕ И ДОМА»
Счастливый Вяземский! В дороге
Он дома был душой своей
И обретал покой тревоге
Оседлых, но рабочих дней.
А дома был еще родней
Он жизни близкой или дальной –
В певучей грезе ли о ней,
В заметке острой ли журнальной.
ВЯЗЕМСКИЙ И ТЮТЧЕВ
Когда поэт живой и резвый
Задумается, загрустит
И под действительностью трезвой
Иную, тайную узрит, –
Он вдруг о ней заговорит
Одушевленно и богато,
Узнав средь чуждых аонид
Богиню вещего собрата.
О К. И. М. ДОЛГОРУКИМ
Как Бытие мне сердца твоего
Сочувственно! И как простосердечно
Твоя Камена сберегла его –
Умна, остра, задумчива, беспечна!
И сумерками жизни ты, конечно,
Живую дружбу с нею сохранил:
Житейское глядится вековечно
В прозрачный ключ стихийных светлых сил.
ЭРОТ-ПАХАРЬ
В старину трудам Эрота
Пригожалася соха,
Как взяла его забота –
Неуступчива, лиха.
Хвать он кнут, краюху хлеба
Да волов в соху запрег;
Шапку снял, взглянул на небо,
Принагнулся, приналег –
Да и ну пахать да сеять;
Поневоле тут Зевес
Урожай ему затеять
Пожелал с своих небес.
Он боялся не на шутку –
Не забыл о старине –
Рассердить опять малютку
И пылать в его огне.
Как придет к тебе забота,
Начинай и ты пахать, –
Да зови помочь Эрота:
Мальчик ловок помогать.
Вместе будете стараться,
Отдыхать – и то вдвоем:
Не тебе ведь опасаться
Запылать его огнем.
БИОН
Киприда нежная в рачительной заботе
О сыне маленьком, о баловне Эроте,
За ручку мальчика к Биону привела
И славному певцу в науку отдала.
Но очи зоркие недаром опустила:
Ей ведома была младенческая сила
Ученика и власть – учителя.
Призыв Великой мудрости божественной – всё жив:
Богиня вечная всё внемлет, благосклонна,
Над нежной лирою влюбленного Биона,
Как вторит страстному, как дух его проник
Бессмертным пламенем учитель-ученик.
ЗАМЕТКИ
I. «Если, художник, в творенье свое всю душу вдохнул ты…»
Если, художник, в творенье свое всю душу вдохнул ты,
Будет награда тебе: жизнью задышит оно.
Только запомни: живое на воле живет – и по воле
Вольной своей, не твоей, что пожелает – творит.
II. «Сидя на ветке, в черемухе вешней, ты очи зажмурил…»
Сидя на ветке, в черемухе вешней, ты очи зажмурил
И залился, соловей, песней любви – без конца.
Ты торжествуешь – и внемлешь, и свищешь, не числя, не мысля:
Слезы над песней твоей точит живая душа.
ВЛ. В. ВЕЙДЛЕ
1. «Тяжелой знойною ль порой…»
Тяжелой знойною ль порой,
В тиши ли жуткой полуночи
Сиди на ветке – и закрой
Ты истомившиеся очи.
Не видит взор, не внемлет слух,
И странно замирает тело;
Но всё, чем жив и волен дух,
В едином звуке излетело;
Вспылала фениксом в груди
И вырвалась душа, как птица!
Нет, грез уснувших не буди:
Под ними хаос шевелится.
2. «Второго августа заветный срок…»
Второго августа заветный срок
Не всколыхнул в душе моей ни звука.
Туманом тусклым разлитая мука
И скудных слов чужда, и мерных строк.
Пусть мир тебе и ярок, и широк!
Так осень, вдохновительница внука,
Для деда – злая тягота и скука,
Покуда не угомонится рок.
Благая ль воля будет надо мною?
Всевидящая ночь придет родною –
Осенняя хранительница муз.
Тогда с тобой я запою беспечно,
Скажу: «Издревле сладостный союз
Поэтов меж собой связует» – вечно.
Б.А. КРЖЕВСКОМУ
Чем усладить печальный наш досуг?
Преданьями отеческого крова:
Ведь осеняла нас одна дуброва
Пред очагом науки, милый друг.
Там волшебство магического слова
Всемирного цвело, как рай, вокруг
И душу всю овеивало вдруг
Цветением бессмертного былого.
Недаром и теперь, в годину бед
Истосковавшееся сердце наше
Найдет ли пристань, старой книги краше?
Да сладостней ведь ничего и нет,
Как пить столетние живые строки –
Одной извечной красоты уроки.
МОНАСТЫРКАВ.И. Дьяконовой
Как в Смольном цветнике своем,
И в свете сердцу будь послушной.
Боратынский
На милой бледной желтизне
Страниц старинного романа
Сухая роза дышит мне
Весной, как ты благоуханна.
И в мирном Смольном цветнике,
И в простодушной сени сельской
Тебя рисует Погорельский –
В усладу нашей злой тоске.
САМОВАР
Самовар, тихо песню тяни
И спевайся с родною ночною,
Так любезною мне тишиною,
Что живет и поет надо мною,
За ночами лелеет и дни, —
Самовар, песню тихо тяни.
Замолчал? И один я опять
Во вращенье ночном беспредельном
О недужном, унылом, скудельном,
Нищем духе, – но вечном, но цельном
Силюсь песню живую поднять:
Замолчал ты, – один я опять.
Не завиден мне, другу, твой дар;
Но к нему ли душа безучастна?
Если ночь над душой полновластна,
Если песня плывет, тихогласна, –
С ней и дух, с ней и мир, тих и стар,
Как и я, как и ты, самовар.
ИЗ АЛЬБОМАМ.А. Кржевской
1. Ревность.
Эхо, бессонная нимфа, скиталась по брегу Пенея
Пушкин
Ярой менадой Зарница скиталась над тусклой Землею.
Вихрь, увидев ее, трепетный, к ней полетел.
Плод, понесенный менадой, прекрасная дочь, – молчалива,
Пасмурна, в тайной тени медленных туч возросла;
Странницей хмурой, зловещей, подобная матери злобной,
Дева являлась порой между богинь и богов.
К людям спустилась с таинственным громом грозы зачинавшей,
С веяньем тихим. У них Ревность зовется она.
2. Уклончивость
На робкие мои моленья
Склонясь, богиня песнопенья
Покоит, милая, меня –
И голубей ли воркованье
В моем лирическом взыванье
Иль старой скуки воркотня –
Порой резва, порою сонна,
Равно богиня благосклонна.
Но и уклончива равно:
Меж трезвых дум и пылких бредней
И мне за ней дорогой средней
Идти послушно суждено.
3. Догадка
Какой нежданною тоской —
И обольстительно и жутко —
Мой хмурый прогнала покой
Твоя загадочная шутка!
Но для чего настроил я
Свою чувствительную лиру,
Когда в элегии — сатиру
Узнала явно мысль моя?
Иль так обманываться сладко
Бывалой нежною тоской —
И эта милая догадка
Водила милою рукой?
4. Сонет
Три месяца под вашею звездою
Между волнами правлю я ладью
И, глядя на небо, один пою
И песней душу томную покою.
Лелеемый утехою такою,
Весь предаюсь живому забытью, —
Быть может, хоть подобный соловью
Не вешнею — осеннею тоскою.
А то верней — по Гейне — как дитя,
Пою, чтоб страшно не было потемок
И голосок дрожащий мой не громок;
И тешит сердце звездочка, светя
Над лодочкою, как над колыбелью,
И улыбаясь тихому веселью.
5. Годовщины
Мерно плывут годовщины,
Плещутся в бездне времен –
Стоны бездольной кручины,
Грезы лазоревой сон.
С мерным и медленным плеском,
С грохотом, быстры и злы,
Радужным светятся блеском,
Тучами тмятся валы.
В светлом эфирном пределе
Тихой лазурной страны
Как фимиам возлетели
Все несказанные сны, –
Веки веков источая
Благоуханнейший мед,
Нежно, как тайна – святая,
Вечная роза цветет.