Струве прочел это письмо нескольким своим друзьям, а затем, с их помощью, размножил его на копировальной машине в магазине Калмыковой. В ночь 19/31 января листки с текстом этого письма были опущены в почтовый ящик на железнодорожной станции и разосланы главам всех земских собраний, редакторам влиятельных изданий и прочим значительным лицам[305]. Отличаясь резким и бескомпромиссным тоном, это письмо вызвало большой интерес и имело широкое хождение в обществе. Публика приписывала авторство Родичеву, который вскоре после этих событий был снят с поста главы тверского земства. Полиция, со своей стороны, считала авторами этого письма эмигрантов, связанных со Свободной русской прессой в Лондоне[306]. Позднее письмо несколько раз переиздавалось за границей.
Хотя это письмо ничего не добавило к и так уже весьма внушительной репутации Струве, поскольку его авторство какое-то время оставалось неизвестным, оно оказало ему немаловажную услугу. Узкий круг причастных к тайне авторства письма включал в себя и князя Дмитрия Шаховского, либерала, известного в земствах и кооперативном движении. Шаховской передал копии письма Родичеву и другим либеральным лидерам, на которых оно произвело благоприятное впечатление[307]. Таким образом, Струве установил связь с конституционалистским крылом земского движения, главным теоретиком которого он и стал после того, как был изгнан из социал-демократических рядов.
Осенью 1895 года Струве опять уехал за границу. Прежде всего, он намеревался посетить Швейцарию, чтобы встретиться, наконец, с Плехановым и другими членами группы «Освобождение труда».
Однако отношения с Плехановым с самого начала не заладились. Отличаясь крайней тщеславностью, Плеханов очень ревниво относился ко всякому, в ком видел потенциального соперника, то есть человека, претендующего на статус основателя и предводителя российской социал-демократии. Поэтому российские социал-демократы, совершавшие своего рода паломничество в Женеву для того, чтобы встретиться с Плехановым, попадая под гнет его подозрительности, зачастую испытывали чувство полного разочарования. Несмотря на то, что их отношение к нему напоминало священный трепет и даже влюбленность, при общении с ними Плеханов имел угрюмый вид, поскольку, не осознавая этого, они давали ему понять, как сильно отдалили его от родины долгие годы изгнания и насколько мало было то влияние, которое он оказывал на происходящее там. В случае же со Струве у него имелись дополнительные причины для недружелюбия, и не только потому, что известность Струве затмевала его собственную, а главным образом потому, что эта известность была связана с ненавистной ему реформистско-либеральной ветвью социализма. Как только они встретились, между ними сразу же возник спор[308], и при последующих встречах они держались по отношению друг к другу с той напряженной сдержанностью, при которой для возникновения обоюдной ненависти достаточно одной искры. Вере Засулич Струве сначала тоже не понравился, но вскоре она изменила свое мнение и по отношению к нему стала вполне дружелюбной и политически лояльной. Струве же просто влюбился в нее: для него она была самой замечательной личностью во всем движении, и он признавался, что испытывает по отношению к ней почти «религиозные» чувства[309].
Из Швейцарии Струве отправился в Берлин, в котором пробыл до конца декабря 1895 года. Он намеревался вплотную заняться изучением немецкой экономической литературы. Кроме того, он взялся написать для Русского Энциклопедического Словаря Брокгауза и Ефрона статью о Марксе, для чего углубился в изучение его жизни. Начал он с малоизученного периода предыстории «научного социализма» — 1840-х годов, — когда Маркс и Энгельс впервые сформулировали принципы своей теории. Этот период представлял для него особый интерес, поскольку, как уже было сказано, в его глазах современный ему спор между марксистами и «народниками» был своего рода историческим аналогом конфликта между «научным» и «утопическим» разновидностями социализма, имевшим место на Западе пятьюдесятью годами раньше. Вскоре он настолько втянулся в изучение этого вопроса, что отказался от первоначального плана занятий и полностью посвятил себя изучению истории раннего социализма. В ходе исследования этого вопроса он сделал ошеломляющее открытие — обнаружил самые ранние следы «молодого Маркса», который, будучи левым гегельянцем, высказал идею «отчуждения», о чем до этого никто не только ничего не знал, но и не подозревал, что такое может быть.
Изучая выпуски Вестфальского парохода (Das Westphâlische Dampfboot) 1846-47 годов, журнала, который издавали в Бельгии немецкие эмигранты радикального толка, Струве наткнулся на две весьма заинтересовавшие его статьи. Они не были подписаны, но к тому времени Струве уже настолько проникся особенностями литературного стиля Маркса, что не колеблясь приписал их авторство ему[310]. Удивительно было уже то, что Маркс писал для этого журнала, поскольку это был орган «реальных социалистов» — той самой группы, участников которой впоследствии Маркс и Энгельс в своем «Коммунистическом манифесте» гневно обличили как апологетов мелкой буржуазии. Но содержание найденных Струве статей было еще любопытнее. Следуя за этой путеводной нитью, он погрузился в неизведанные глубины, в которых таились корни «научного социализма».
«Реальный социализм» (der wahre Socialismus) представлял собой весьма эфемерное социалистическое движение, организованное двумя учениками Фейербаха, Мозесом Гессом и Карлом Грюном. Теоретическая база этого движения была выведена из фейербаховской концепции «реального человека», настоящего ens realissi- mum, укрывшегося за множеством «проекций», продуцируемых в процессе перенесения человеком своих эмоций на внешние по отношению к себе объекты. В своей знаменитой книге «Сущность христианства» (1841) Фейербах квалифицировал религию как результат подобных психологических проекций. Согласно его теории, религиозная концепция Бога возникла в результате переноса в вымышленный образ всего, что человек либо желает для себя, либо страшится в других. По Фейербаху не Бог создал человека в своем воображении, а, наоборот, человек создал Бога в своем воображении. Однако в результате этого акта человек вынес за пределы себя качества, присущие его собственной природе и таким образом обеднил и умалил самого себя. Поэтому, полагал Фейербах, задача философии — освободить человека от тирании фетишей, созданных им же самим, и вернуть его на принадлежащее ему место — в центр вселенной, иными словами, место теологии должна занять антропология. Только тогда человек сможет полностью осознать свой потенциал и объединиться с себе подобными в человеческое сообщество, основанное на принципах равенства и братства. Гесс и Грюн использовали разработанную Фейербахом теорию, с помощью терминов «проекция», «фетиш» и «отчуждение» приспособив ее для анализа различных социальных и экономических институтов, таких как, например, деньги.
Между тем очевидно, что понятие, лежащее в основе теорий Фейербаха и его учеников — об укрытом под маской меняющихся условностей «реальном человеке» — не вписывалось в систему взглядов Маркса и Энгельса в их зрелые годы. Классические взгляды Маркса и Энгельса базируются на аксиоме, гласящей, что все феномены, включая феномен человека, должны рассматриваться не абстрактно, а в контексте исторических условий их существования. При подобной постановке вопроса такое понятие как «реальный человек» невозможно, поэтому система взглядов Маркса и Энгельса включает в себя только определяемого историческими условиями конкретного человека. Исходя из этого в своем «Коммунистическом манифесте» они и подвергли резкой критике взгляды «реальных социалистов».
Известно, что перед тем, как создать теорию, носящую их имена, Маркс и Энгельс прошли через переходную стадию сближения с философией Фейербаха и его школы. Но в 1895 году об этом эпизоде их творческой биографии не знали даже специалисты, поскольку сами Маркс и Энгельс по этому поводу ничего не писали, а то, что сегодня существует под именем марксологии, еще не возникло. В то время все были убеждены, что в 1843 году, находясь в Париже, Маркс порвал с Гегелем и гегельянцами и приступил к созданию собственной теории. Факт публикации Марксом в 1844 году работы «Святое семейство», преследующей цель дискредитировать Бруно Бауэра, предводителя левых гегельянцев, считался доказательством того, что к этому времени Маркс уже решительно отверг «философский идеализм»[311].
Статьи, обнаруженные Струве в Вестфальском пароходе и, как выснилось позднее, совершенно справедливо приписанные им Марксу, представляли собой полемические эссе, направленные против Грюна и «реальных социалистов». В этих эссе Маркс сводил счеты со своими прежними друзьями и сотоварищами по интеллектуальным занятиям и впервые излагал принципы «научного социализма». Размышляя над текстами этих статей, Струве пришел к выводу, что в свое время Маркс тоже был втянут в орбиту фейербаховской философии и что его путь от философского социализма к экономическому материализму был гораздо длиннее и путаннее, чем это было принято считать. В письме к Потресову, написанному вскоре после обнаружения статей Маркса, Струве высказал свои предварительные соображения по этому вопросу.
«Я пришел к убеждению, что гегельянство М[аркса] и Э[нгельса] исторически может быть изображено в виде кривой.
В «А» они гегельянцы à la Бруно Бауэр, в «В» они фейербахианцы, т. е. не гегельянцы. Затем является антигегельянская реакция в Германии, и они из контрреакции снова приемлют Гегеля. (Важно тут также было формальное сходство