Россия стоит не только перед политическим преобразованием. Вернее, в политическом преобразовании, как в фокусе, сходятся все ее назревшие нужды, все великие и сложные социальные проблемы, перед которыми самодержавие оказалось совершенно бессильно. Народные массы проснулись и зашевелились. Их движение показывает, что они вышли из косного состояния, чувствуют свою силу. Жизнь народных масс поставила целый ряд трудных вопросов и задач. Русская интеллигенция, в лице ее различных направлений, давно живет и болеет этими вопросами, у нее накопились различные, более или менее продуманные, их решения. Нужно открыть всем силам выход, предоставить всем решениям возможность вступить в состязание на широкой арене свободной политической жизни.
Только всеобщее избирательное право даст всем общественным элементам равную возможность измерить свою настоящую силу. Только оно даст нам познание действительной меры всех вещей в государстве. Нас пугают радикальными программами и увлечением масс этими программами при всеобщем голосовании. Но наличность радикальных программ и политическое пробуждение масс суть факты, с которыми уже теперь приходится считаться и еще более придется считаться на следующий день после политической реформы, как бы далека она ни была от всеобщего голосования. И можно смело утверждать, что радикальные программы будут тем сильнее и в то же время бесплоднее влиять на народные массы, чем меньше эти массы будут властно и ответственно участвовать в устроении государственной жизни.
До тех пор, пока народные массы не будут на равных с имущими классами правах участвовать в законодательстве, ими всегда будут владеть такая тревога и неудовлетворенность, которою постоянно будет питаться всяческая «смута». Разве продолжающееся до сих пор стачечное движение не показывает, что, при невозможности удовлетворить свою потребность в политическом самоопределении, рабочие массы вступают на путь экономической борьбы, прямо губительной для них самих и разорительной для других классов общества? Разве мы не видим, что в этой борьбе рабочие нередко выставляют требования, объективно невыполнимые, требования, которые, при политической свободе и равноправии, не могли бы быть поддерживаемы ни одной минуты ни ими, ни их друзьями? Разве при возможности для крестьян нормально влиять на законодательство, аграрные беспорядки, подобно лесному пожару, могли бы захватывать огромную территорию? Разве те самые политические влияния, которые теперь обнаруживаются во всех рабочих и крестьянских беспорядках, не искали и не находили бы себе в демократическом строе более прямых и верных путей к достижению своих целей?
Единственное средство — ввести огромное социальное движение, охватившее теперь городской и сельский трудящийся люд России, в русло закономерной борьбы за интересы, заключается в призвании всего народа — на равных правах — к политической жизни, то есть во всенародном голосовании. Дайте политическую свободу и политическое равенство — и сама жизнь свободно отметет все то, что заключается в радикальных программах преждевременного и неосуществимого. Но пусть все, что есть в них жизненного, необходимого и ценного для масс, пусть все это получит в политическом строе обновленной России возможность полного осуществления, ибо только при этом условии наступит в России нормальный ход государственной и общественной жизни. Тем, кто от всенародного голосования с трепетом или с восторгом ждет ужасов культурного варварства или чудес коренного социального переворота, — мы скажем, что никаких ни ужасов, ни чудес оно не произведет, что массы, призванные к политическому и социальному строительству, не поразят нас ни своим реакционерством, ни своим радикализмом. Всенародное голосование всему укажет свое надлежащее место и даст безошибочную оценку всякой социальной силе.
При всенародном голосовании народные массы, став ответственными распорядителями собственных судеб, узнают и поймут, что возможно и что невозможно. До тех пор, пока народным массам не будет дана возможность заявлять и осуществлять свою волю в законодательстве, в распоряжении государственными средствами и в контроле над правительством, — на пути к умиротворению общества будет всегда стоять указание на то, что народ устранен от должного влияния на государственную жизнь, что поэтому его интересы оставляются без внимания и удовлетворения. Это значит, что народные массы, не сознавая себя хозяевами государства, будут питать к нему вражду. При наличности крепкой революционной традиции в русской интеллигенции, при существовании хорошо организованных социалистических партий, при давнем и глубоком культурном отчуждении народных масс от образованного общества, — всякое иное разрешение вопроса о народном представительстве, кроме всеобщего голосования, будет роковой политической ошибкой, за которой последует тяжелая расплата»[832].
Трудно найти более красноречивую апологию веры во всемогущество демократии, столь распространенную среди старой русской интеллигенции начала XX века.
Струве настолько увлекся этой проблемой, что в некоторых своих статьях 1904–1905 годов даже не упоминал ни о либеральной, ни о конституционалистской партии, ведя разговор о партии «демократической», как будто предчувствовал, что в конечном итоге Союз освобождения отойдет от конституционалистского движения[833]. Кроме того, он всеми силами поддерживал идею всенародно избранного Учредительного собрания, которое составит проект основного закона страны[834].
Уделяя огромное внимание проблеме политической демократии, Струве проявлял не меньшее усердие по поводу социальной демократии, проблема которой была неотъемлема от вопросов аграрной реформы и социального законодательства. На раннем этапе существования Союз освобождения не определялся в своем отношении к этим вопросам (хотя уже на встрече в Шафгаузене для всех было ясно, что эта проблема существует), поскольку считал необходимым целиком сосредоточиться на пропаганде конституционалистских требований. Но к зиме 1904–1905 годов, когда социальная напряженность в России заметно усилилась, стало ясно, что необходимо выработать определенную позицию и по социальным вопросам. В центре открывшейся дискуссии снова оказался Струве, защищавший платформу либерально-демократической партии, строго придерживавшейся принципов социальной справедливости. Следующий отрывок был написан в марте 1905 года.
«Образование из разнообразных элементов интеллигенции крепко сплоченной демократической партии представляется в настоящий момент делом безусловной необходимости. Время критическое. Освободительное движение именно в силу своего стихийного характера, я бы сказал, в силу внезапности своего натиска требует наличности демократической партии и притом партии, в высшей степени активной. На сцену выступают подлинные народные массы. Демократическая партия не имеет права в такое время пассивно созерцать движение народных масс. В особенности невозможна пассивность ввиду растущего крестьянского движения.
Крестьянское движение, конечно, носит стихийный и неорганизованный характер, но если интеллигенция, и в том числе земские люди, будут перед лицом его пребывать в пассивном состоянии, они в политическом смысле окажутся в тисках между бунтующим крестьянством и охраняющим самодержавие правительством. Правительство не прочь… натравить крестьян на образованные классы и в том числе на либеральных помещиков. Но, с другой стороны, правительство само боится и должно бояться крестьянского движения, так как серьезных уступок крестьянству самодержавное правительство не может сделать. Пока черные сотни, подобранные полицией, с некоторым числом одурманенных добровольцев из народа избивают интеллигенцию на улицах городов, самодержавное правительство может потирать руки от удовольствия. Но крестьянской аграрной революции оно должно бояться еще больше, чем сами помещики, ибо, поддерживая крестьян, оно восстановило бы против себя помещиков, а поддерживая помещиков и расстреливая крестьян, оно проделывало бы своими собственными руками гапоновский эксперимент над крестьянами, то есть создавало бы абсолютно крепкий, несдвигаемый фундамент для русской политической революции. Такова логика событий. Русская оппозиция, не только демократическая, но и умеренно-конституционная, должна в настоящий критический момент исходить из того факта, что в стране уже началась аграрная революция. Если так, то единственная разумная со всех точек зрения тактика состоит в том, чтобы овладеть революцией в самом начале и, признав в существе эту революцию законной, вдвинуть ее в русло закономерной социальной реформы, осуществляемой в связи с полным политическим преобразованием страны теми средствами, которые даст демократическая конституция.
Вот почему решение аграрного вопроса в самой недвусмысленной формулировке введено в данную нами выше программу демократической партии. Я лично считаю такую резкую постановку аграрного вопроса в программе единственным разумным шагом, обязательным не только для демократов, но и для конституционалистов вообще. Точно также активнуюу революционную тактику в современной стадии русской “смуты” я считаю единственной разумной для русских конституционалистов. Если настоящий момент будет пропущен для активной тактики — то “закон действия” будет продиктован или, вернее, навязан русскому конституционализму, с одной стороны, самодержавным правительством, с другой — стихийным движением народных масс и поведением социалистических партий. Я нарочито в данном случае говорю не только о демократах, но и о всех вообще русских конституционалистах и даже особливо имею в виду конституционалистов из землевладельческого класса.
Им надлежит понять, что политическая реформа в современной России тесно сплелась с социальными проблемами и что при этом аграрная революция началась в России при условиях исключительных и в мировой, и в ее собственной истории. В стране существуют социалистические партии и рабочее движение. И социалистические партии, и еще более рабочее движение, на которое они влияют, передают и передадут революционную энергию крестьянской массе.