ощение принципа текучести». Именно в таком контексте на свет появился пассаж (взятый в качестве эпиграфа к настоящей главе), в котором Парето убеждает экономистов выяснить, скрывается ли за бесконечными флуктуациями цен хоть что-нибудь постоянное и устойчивое, то есть нужно ли вообще понятие ценности[64].
Струве был знаком с работами Парето и других представителей этой школы. Но, по-видимому, ученым, который напрямую подтолкнул его к критике теории ценности, стал малоизвестный венгр О. фон Гёмёри. В блестящей статье, опубликованной в 1897 году, Гёмёри подверг критике политэкономию своего времени на том основании, что она была обременена метафизическими понятиями, унаследованными от философской традиции естественного права. Современная наука, заявлял он, должна заниматься не таинственными причинами тех или иных феноменов, но их проявлениями — лишь в таком случае она станет по-настоящему «позитивной» наукой. Как только это будет сделано, выяснится, что подлинным объектом экономического исследования должна стать не «ценность», но «цена». А первейшей заботой экономистов станет раскрытие законов, управляющих динамикой цен; спекуляции же об укорененности цены в ценности вообще отойдут на задний план[65].
Еще в университете Струве удивляло, насколько большое значение экономисты приписывают категории ценности. Уже в 1894 году в энциклопедической статье, посвященной трудам Тюнена, он отвергал понятие «справедливой заработной платы» на том основании, что объективное ее определение невозможно, ибо оно всегда зависит от субъективных представлений о справедливости[66]. Два года спустя, вникая в затруднения Маркса, касающиеся уточнения понятия «норма прибыли», он обратился к проблеме стоимости. В большом теоретическом эссе, написанном в 1896 году (#40), была предпринята мужественная попытка найти устраивающее марксистов определение «ценности» («стоимости»). Еще через два года Струве вновь обратился к той же проблеме. На этот раз он решил предпринять исследование, которое продемонстрировало бы состоятельность теоремы Маркса, согласно которой стоимость товаров определяется их «социальной оценкой». Однако по мере погружения в тему он, к своему разочарованию, обнаружил, что во взглядах Маркса на данный предмет царит изрядная путаница. В конце концов молодой Струве пришел к выводу, что во все периоды истории свободное формирование цен на открытом рынке опережало «социальную оценку» и предопределяло ее; или, говоря более конкретно, свободный рынок неизменно предшествовал «указной» или «социально фиксированной» цене[67]. Изучению данного вопроса Струве посвятил большую часть 1899 года. Дрейф его мысли чувствуется в заявлении, опубликованном им в январе 1899 года: критики Маркса, говорил он тогда, в первую очередь должны заниматься понятием ценности[68]. Как уже отмечалось, к концу этого года он завершил набросок «критического исследования», посвященного ценности и цене[69]. Быстрый и радикальный переворот в его мировоззрении характеризуется пассажем, написанным в сентябре 1899 года, в котором понятие цены объявлялось историческим предшественником понятия ценности[70]. В марте 1900 года он назвал «фикцией» представления о том, что понятие ценности обладает какой-либо «субстанциальностью»[71].
Все эти свидетельства, запечатленные в работах Струве, позволяют нам говорить о том, что хотя некоторые элементы критики присутствовали в его мышлении и раньше, целостный подход к понятию ценности сложился между осенью 1898 и осенью 1899 года. Поначалу Струве занимался критикой трудовой теории ценности, но со временем, подметив связь между данной теорией и представлениями о ценности, разделяемыми другими экономическими школами, он расширил диапазон исследования, включив в него все существующие концепции, как субъективистские, так и объективистские. Позже, не останавливаясь на достигнутом, Струве пошел еще дальше, сделав предметами своей критики другие основные понятия экономической науки, такие, как производство и распределение. Иными словами, начав с «точечных» нападок на марксистскую теорию ценности, Струве подверг атаке всю теоретическую структуру экономики. В ходе этой «очистительной» работы он формулировал собственную экономическую концепцию, основанную на понятии цены как квинтэссенции экономического процесса.
Как и обычно, критический метод Струве был двояким, историческим, с одной стороны, и аналитическим — с другой. Прежде всего он стремился продемонстрировать, каким образом ценность заняла столь выдающееся место в экономической мысли, а затем с помощью логического анализа пытался показать, почему от такого подхода необходимо отказаться.
По утверждению Струве, понятие ценности было выдающимся примером предрасположенности человеческого интеллекта на определенном этапе его развития приписывать абстракциям реальное существование. Склонность «субстанциализировать» цены, рассматривая их в качестве проявления какой-то высшей силы, прослеживается на всем протяжении классической античности. Вера Платона в то, что цена товаров определяется «разумом» (а вовсе не спросом и предложением), а также убеждение Аристотеля, согласно которому всякий обмен должен быть «справедливым», уже содержали в себе зачатки поздней теории ценности. Потом эти мотивы были развиты Альбертом Великим и Фомой Аквинским, сформулировавшими теорию «справедливой цены». Далее, будучи переименованной в «объективную ценность», «справедливая цена» обрела псевдонаучную легитимацию, став для экономистов-классиков idée fixe. Кульминацией этого процесса явилась трудовая теория ценности Маркса, которая, несмотря на весь свой научный антураж, была прочно укоренена в схоластической традиции: «Для меня совершенно ясно, что Марксова теория трудовой ценности по своему логическому строению много столетий тому назад имела грандиозную аналогию и прообраз в «реалистически» обоснованном схоластическом учении о первородном грехе. Отдельный товар, с точки зрения Маркса, также необходимо участвует в общественной ценности субстанции, как для схоластики отдельный человек участвует в грехе Адама»[72]. В другом месте Струве уподобляет роль ценности в экономической мысли известнейшей фикции раннего естествознания: «Отношение между метафизически-объективной, субстанциальной теорией цены-ценности и эмпирически-субъективной психологической теорией представляет с точки зрения общего типа научной мысли поразительную аналогию с отношением между объяснением горения при помощи знаменитой теории флогистона, или явлений теплоты при помощи теплорода, и современными воззрениями химии и физики на процесс горения и на явления теплоты»[73].
Этой универсальной традиции противостояло другое, менее заметное течение экономической мысли. Для «психологов», «субъективистов» или «номиналистов» «нет ценности вне отдельных конкретных актов оценки, объективирующихся в цене»[74]. Данная школа также опиралась на авторитет Аристотеля, а виднейшими ее представителями в средние века были схоласты Буридан и Николай Орезмий. Представленная ими тенденция, однако, так и не смогла возобладать в экономической мысли и постепенно была смята натиском универсализма.
Согласно Струве, сущность, называемая «ценностью», представляет собой не что иное, как универсальное толкование цены: это — норма (то есть идеальное соотношение товаров в процессе обмена), в то время как цена — это факт («реализованное меновое отношение»)[75]. Таким образом, если для Маркса главной ценностью был труд, для последующих теоретиков в данной роли выступала приносимая товаром польза, то для Струве таковой являлась цена. Как бы отвечая Парето, он настаивал на том, что помимо цены, ни над ней, ни под ней никаких иных реальных экономических феноменов просто не существует. «Ценность есть либо прямой приказ о цене, то есть назначенная, «уставная» или «указная» цена, либо отверждение некоторого множества свободных цен в оценочную среднюю. Ценность, как нечто отличное от цены, от нее независимое, ее определяющее, есть фантом»[76]. «Ценность» бывает либо директивно, либо статистически вырабатываемой величиной: tertium non datur.
Рассматривая первую составляющую этой альтернативы, Струве предпринял пространный обзор административных попыток ценового регулирования. Он ощущал потребность в подобном исследовании, поскольку намеревался опровергнуть тезис одной из наиболее влиятельных в то время школ истории экономики, полагавшей, будто цены устанавливаются решениями государственных органов[77]. Ему хотелось также показать, что цена является наиболее фундаментальным фактом политической экономии.
В ранних обществах, продолжал Струве, доминировала свободная (или рыночная) цена: в таких социальных системах регулирование цен, если таковое осуществлялось, преследовало своей целью обеспечение свободного обмена. (Он, впрочем, признавал, что свою роль в этом деле могли играть как фискальные, так и социополитические соображения: например, желание защитить слабых.) В подтверждение своей позиции Струве ссылается на положения, касающиеся регулирования цен в вавилонском, древнееврейском, германском и арабском праве. Во всех этих случаях он обнаруживает, что цены, устанавливаемые законом, оказывались всего лишь сложившейся на тот или иной момент времени «усредненной» ценой, которую юристы пытались стабилизировать с помощью официальной санкции. В Риме вплоть до III века н. э. свободные цены оставались преобладающими: раннее римское право вообще не касалось ценообразования и даже допускало коммерческий обман. Идею ценового контроля римляне освоили достаточно поздно. Будучи высказанной в рескриптах Диоклетиана, она ознаменовала уникальную в мировой истории попытку регулировать цены на пространствах громадной империи. После завершения царствования этого императора понятие «справедливой» (или «подлинной») цены прочно вошло в правовой оборот. Струве, однако, утверждает, что римские юристы использовали эти концепции не для того, чтобы ограничивать свободный обмен товарами, но с целью более эффективного разрешения споров с участием частных лиц: в действительности римское