[13]. На следующий день он посетил сессию Петербургского совета, проводимую в помещении Вольного Экономического Общества — месте триумфов его молодости. Сидя на гостевой галерее, он «жадно и с дрожью» вслушивался в выступления, призывавшие рабочих сражаться до полного уничтожения монархии[14]
Затем он устремился в Москву, чтобы принять участие в форуме земских и городских лидеров, посвященном первой годовщине состоявшегося в ноябре 1904 года исторического Земского съезда, а заодно обсудить с Центральным комитетом вопрос о будущих взаимоотношениях земского движения с партией. 11 ноября он выступил на этом мероприятии с краткой речью, в которой снова подверг критике польскую политику Витте и настаивал на скорейшем предоставлении Польше автономии[15]. Но главное выступление состоялось вечером того же дня в Московском литературно-художественном клубе, который давал обед в честь Струве и приветствовал его бурными, продолжительными овациями. Здесь впервые после возвращения из-за границы Струве обнаружил обеспокоенность происходящим. Речь была названа «Скорее за дело!» (#322) — парафраз названия знаменитой статьи «Мы призываем к труду!», которой в 1856 году Герцен открыл первый номер Полярной звезды. Струве обобщил впечатления, полученные им в России за минувшие две недели, и они далеко не во всем оказались радостными. Беспорядки, захватившие рабочих и студентов, заставили его усомниться в том, способна ли Россия с толком воспользоваться возможностями, которые открыл перед нею октябрь. Струве удручала та безответственность, с которой различные политические и общественные группы реагировали на экономические задачи, стоящие перед страной, больше не являвшейся вотчиной режима, но ставшей достоянием всего народа. Касаясь забастовки почтовых и телеграфных служащих, он убеждал аудиторию, что такая акция наказывает не правительство, располагающее собственной системой коммуникаций, но общество, лидеры которого лишены возможности общаться друг с другом в критический момент рождения политических партий[16]. Он опасался, что подобное развитие событий приведет Россию к экономическому краху и последующей диктатуре: «В атмосфере русской жизни висит диктатура: диктатура тех, кого именуют «черной сотней», и тех, кто себя именует «революционным пролетариатом». Мы скажем и тем, и другим, что стране не нужна и противна всякая диктатура, что она нуждается, что она жаждет только права, свободы и хозяйственного возрождения».
Струве сформировал предельно ясный образ того, какой он хочет видеть Конституционно-демократическую партию. Она представлялась ему в качестве широкой коалиции, объединяющей все социальные группы и политические течения, приверженные конструктивной программе созидания новой России. Такая партия, как заметил он однажды, должна поднять «народно-трудовую» Россию на борьбу и победу над «чиновно-владельческой» Россией[17]. Его интеллектуальный протеже Николай Бердяев определял программу Струве того периода следующим образом: «Практическая же политическая задача Струве заключается в создании всенародной демократической партии, в которой соединились бы все элементы национального возрождения русского народа, в которой вся новая, свободная, народная Россия восстала бы против старой, самодержавно-бюрократической и владельческой России»[18]. Программа подобного рода предполагала открытость по отношению к левым силам, и в данном смысле Струве разделял политическую стратегию кадетских лидеров. Он предостерегал русских либералов от ошибки их германских единомышленников, превратившихся в партию, которая выражала лишь узкие интересы имущих классов. Кадеты должны оставаться народной партией (подобно тому как Союз освобождения являлся народным движением), а не быть представителями только одного сегмента общества — «буржуазии». Партии, полагал Струве, не следует уклоняться от массовой политики; напротив, она должна объединять вокруг себя рабочих и крестьян[19]. Ей необходимо научиться сочетать борьбу за политические и гражданские свободы с «умеренным радикализмом», нацеленным на социальную и экономическую реформу: ее идеалы должны включать свободу, равенство и социальную справедливость[20]. Несомненно, образцом для Струве выступали британские либералы, которые под руководством Асквита и Ллойд Джорджа только что приняли квази-социалистическую программу. Победа Либеральной партии на выборах 1906 года привела его в восхищение: он еще более укрепился в том, что именно таким должен быть путь России[21].
Вместе с тем уже в то время (зимой 1905–1906 годов), будучи причастным к руководству кадетской партией теснее, чем когда бы то ни было, Струве не мог согласиться с тремя пунктами ее программы. Некогда близкие отношения с лидерами российских социал-демократов и неудачный опыт взаимодействия с ними заставляли Струве более чем скептически относиться к «союзникам слева», о которых столь восторженно отзывался Милюков. Во-первых, он, вопреки Милюкову, полагал, что в России различие между либерализмом и социализмом не сводится к противопоставлению конституционной монархии республике или социальных реформ — обобществлению средств производства. Корни его уходили гораздо глубже. Русских социалистов, предупреждал Струве, не следует путать с западными социал-демократами. Первые «некультурны» и непримиримо враждебны по отношению к либеральным ценностям. Русские социал-демократы не просто представляли собой более радикальную разновидность либералов — то было совершенно иное племя. То, что в России принимали за социал-демократию, на деле являлось лишь помесью якобинства и анархизма; с анархистами этих «социалистов» роднило полное пренебрежение к праву[22]. В этом отношении русские социалисты оказывались злейшими врагами либерализма, принципиальное назначение которого состояло в снятии классовых конфликтов и направлении их в правовое русло. Назвав в мае 1906 года одну из своих статей «Черносотенный социализм» (#328), Струве руководствовался отнюдь не литературными соображениями; он настойчиво проводил параллель между монархистами- черносотенцами и крайне левыми. Струве желал сотрудничества не с радикальными партиями, но с их сегодняшними или завтрашними избирателями, а данная цель, в свою очередь, требовала принятия решительной программы экономических и социальных реформ. Не доверяя радикальным партиям и предчувствуя их готовность саботировать конституцию, Струве хотел перешагнуть через их головы и обратиться за поддержкой напрямую к массам. На практике это означало, что Струве противился намерению руководства кадетов вступить в предвыборный альянс с социалистическими партиями.
Во-вторых, он с самого начала не разделял прохладного отношения партии к будущей Государственной Думе. Как уже отмечалось, на учредительном съезде в октябре 1905 года кадеты выработали довольно бескомпромиссную платформу, исходя из которой думская фракция конституционных демократов должна была использовать парламентскую трибуну лишь в качестве инструмента для созыва Учредительного Собрания. За этой тактикой скрывалось неприятие октябрьского Манифеста; это означало, что кадеты готовы удовлетвориться только безоговорочной кончиной монархии (или, возможно, приданием ей сугубо декоративных функций). По мнению Струве, подобная позиция оказывалась для партии самоубийственной. В ноябре 1905 года, в ходе съезда земских и городских деятелей, настроенного в целом более консервативно, нежели съезд кадетов, он пытался добиться от участников хотя бы формального выражения недовольства данным разделом партийной программы, в связи с чем внес следующий проект заявления: «Если правительство целостно и последовательно осуществит указываемые (в резолюции) условия, то съезд земских и городских деятелей сочтет своим долгом оказать такому правительству поддержку всеми зависящими от него средствами»[23]. Инициатива была отвергнута делегатами. Либералам и либерал-консерваторам понадобился год упущенных возможностей, чтобы осознать реалистичность такой позиции. Струве, тем не менее, продолжал настаивать на своем, призывая соотечественников избавиться от «революционной идеологии» и сосредоточиться на борьбе за демократически избранный парламент. Он энергично пропагандировал эту идею в неподписанной редакционной статье, появившейся в середине декабря 1905 года в недолговечной кадетской газете Народная свобода[24]. Здесь рассматривался весьма волновавший в то время кадетов вопрос о том, должна ли партия бойкотировать предстоящие выборы в Думу. Струве решительно выступал против такого бойкота. Он соглашался с тем, что в долгосрочной перспективе партии необходимо бороться за подлинно демократичный парламент, избираемый на основе «четыреххвостки»; не возражал он и против того, что в конечном счете формирование такого парламента потребует созыва Учредительного Собрания. Но бойкот Государственной Думы был бы глупостью. Учредительное Собрание невозможно созвать, не прибегая к насилию, но для этого оппозиционные группы слишком слабы: подавление декабрьского восстания в Москве показало, что расклад сил благоприятствует правительству. Более того, если даже новый орган удастся созвать вопреки воле режима и наделить его статусом временного правительства, выигрыш от этого окажется минимальным. Любое временное правительство, созданное подобным образом, окажется нежизнеспособным; ему не хватит авторитета «собрать рассыпанную храмину Русской земли», и в конечном счете оно будет сметено народной контрреволюцией. Наконец, экономическая ситуация в стране настолько отчаянна, что дальнейшая анархия недопустима: «еще несколько месяцев, и общественная, а не правительственная Россия рухнет, поколебленная в своих глубочайших основах». Следовательно, никакой разумной альтернативы участию в думских выборах просто нет. Попав в Думу, кадеты смогут выдвинуть широкую программу социальных и экономических реформ, вокруг которой сплотятся другие левоцентри