стские депутаты; таким путем будет создано «дееспособное демократическое большинство». Возглавив это большинство, кадеты будут наращивать давление на режим, подталкивая его от одной уступки к другой до тех пор, пока не восторжествует подлинная парламентская демократия[25].
Наконец, третье расхождение Струве с партией касалось сущности и предназначения партийной платформы. На I съезде кадеты приняли подробнейшую программу — излишне подробную, как считали некоторые, поскольку чрезмерная детализация намерений партии отпугивала часть потенциальных сторонников. Струве соглашался с этими критиками. Он заявлял, что партийная программа должна быть не «догматичной», но «гибкой», лишь в самом общем виде формулируя цели партии[26]. Он предлагал также умерить требования, предъявляемые к кандидатам в члены партии, что открыло бы двери для людей, разделявших общие идеалы кадетов, но отнюдь не всегда соглашавшихся со всеми нюансами их политики. Подобные взгляды вполне соответствовали его желанию преобразовать кадетскую партию в общенародное демократическое объединение.
Таким образом, вернувшись в Россию, Струве сразу же примкнул к умеренному, или, как теперь принято говорить, «правому» крылу Конституционно-демократической партии. Он приложил немало сил, чтобы отвратить кадетов от слишком тесного сближения с радикальными партиями, предпочитая прямые апелляции к избирателям последних. Он боролся с доктринерским отношением к Думе, партийным лозунгам, членству в партии, настаивая на максимальной гибкости во всех этих вопросах. Самым главным для него было создание широкого демократического фронта, энергичная деятельность которого в парламенте смогла бы усмирить бюрократию и одновременно изолировать анархо-якобинцев из лагеря левых.
Изложенная политическая стратегия позволяет понять, почему Струве столь по-разному реагировал на выход из партии представителей правого или левого ее крыла. Его, по-видимому, не слишком беспокоили случаи, когда демократы-социалисты, в прошлом сотрудничавшие с Союзом освобождения, отказывались присоединяться к кадетам на том основании, что последние, мол, слишком «буржуазны». Такие «раскольники» укрепляли демократическую составляющую левого движения и тем самым подрывали влияние анархо-якобинцев. Сразу же после учредительного съезда кадетской партии небольшая, но влиятельная группа петербургских «освобожденцев» — Е.Д. Кускова, С.Н. Прокопович, В.Я. Яковлев-Богучарский и В.М. Хижняков (первые трое сыграли решающую роль в событиях, приведших к Кровавому воскресенью[27]) — решила не присоединяться к кадетам, поскольку те были «слишком правыми». Вместо этого они создали собственную партию на платформе «критического» социализма Бернштейна. Кускова и ее единомышленники изо всех сил старались убедить Струве присоединиться к ним, но он отказался[28]. Вместе с тем в статьях и выступлениях того времени он ни разу не подверг критике путь, избранный его петербургскими друзьями, и какое-то время даже сотрудничал с издаваемой ими газетой Наша жизнь. А вот к перебежчикам с правого фланга либерального движения он относился не так снисходительно. Он презирал консерваторов-земцев, которые под руководством Д.Н. Шипова и А.И. Гучкова откололись от либералов, чтобы сформировать Союз 17 октября. С уважением относясь лично к Шипову, он воспринимал Гучкова с нескрываемой злобой, называя его «Витте русского общества», не принесшим России ничего, кроме горя[29], и едва не клеймя в качестве агента режима. Во время кампании по выборам в I Государственную Думу главной мишенью его издевок выступали октябристы[30]. Когда известный правовед Е.Н. Трубецкой, возмущенный «нерешительностью» кадетской партии, покинул ее ряды, Струве обрушился на него в печати (#314), обвиняя этого вполне консервативного джентльмена в грехе «доктринерства», столь типичном для русских интеллектуалов. По его мнению, каждый перебежчик справа усиливал зависимость партии от ее левого крыла.
Наибольшим авторитетом в кадетской партии Струве пользовался зимой 1905–1906 годов, то есть между декабрьской стачкой в Москве и триумфальной победой конституционных демократов на первых думских выборах. В тот период ход событий, казалось, подтверждал проницательность его советов и партия шла в чаемом им направлении.
Его влияние, однако, распространялось не столько по внутрипартийным каналам, сколько с помощью выступлений в печати. Вскоре после возвращения в Россию он был кооптирован в Центральный комитет партии. Позже его не раз делегировали на ответственные посты в комитетах, занимавшихся выработкой организационных и программных документов (об этом речь пойдет ниже). Но Милюков, быстро набиравший вес в качестве непререкаемого лидера кадетов, был, несомненно, прав, называя Струве одним из «идеологов» партии[31]. Однако у него никогда не было подчиненных и он не принадлежал к узкому кругу высшего партийного руководства. Этот дефицит прямого влияния на партийный аппарат следует приписывать не столько его взглядам, сколько личным качествам: крайней беспомощности в организационных вопросах, отсутствию интереса к деталям и всякого рода рутине, слабым ораторским способностям[32].
Его положение в партии в то время наилучшим образом можно охарактеризовать словами Милюкова, который считал Струве несгибаемым искателем истины и образцом в моральном отношении. Вспоминая свои разногласия со Струве в дни Освобождения, Милюков отмечал, что даже тогда восхищался интеллектуальной цельностью этого человека:
«Мы всегда ценили в писательском таланте П.Б. Струве эту черту — добросовестную смелость, с которой прямо и резко он поднимал новый вопрос, не спрашивая, готов ли читатель принять, или хотя бы вникнуть в новую и смелую, непривычную постановку вопроса…Пока мысль жива, она вечно изменчива. Это ее священное право…Правду видят многие, но нужна гражданская смелость, чтобы сказать ее вовремя. А «вовремя» в таких случаях обыкновенно бывает «раньше времени», — раньше того времени, когда новая мысль успеет подействовать на громоздкий аппарат общественного мнения. В почине всегда есть риск, и благоразумные люди всегда предпочитают остаться в хоре. П.Б. Струве к этим благоразумным не принадлежит. Как бы велик или мал ни был элемент абсолютной правды в его наблюдениях, за ним остается риск и заслуга почина»[33].
Поспешно покидая Францию, Струве рассчитывал возобновить публикацию Освобождения в России. Он подтвердил свое намерение в интервью, данном в Петербурге 28 октября 1905 года, сказав о планах издания журнала совместно с Милюковым[34]. Но замысел не осуществился — отчасти из-за того, что выход из Союза освобождения петербургской группы во главе с Кусковой привел к разрыву между кадетами и союзом, финансировавшим еженедельник[35]. На форуме Союза освобождения, проведенном в Петербурге в конце октября, все еще шли разговоры о его сохранении в качестве независимой от кадетской партии организации, но из этих проектов также ничего не вышло[36]. Как бы то ни было, теперь кадеты вынашивали планы издания собственной ежедневной газеты. Поэтому в уведомлении, разосланном подписчикам Освобождения из Москвы в ноябре 1905 года (#297), Струве сообщал, что журнал, выполнив свою задачу, приостанавливает выпуск. Окончательное решение, касающееся его судьбы, предполагалось принять на ноябрьском съезде земских и муниципальных лидеров.
В ноябре-декабре 1905 года Струве публиковал материалы по текущим событиям в различных либеральных и социалистических изданиях, включая Русские ведомости и Нашу мсизнь. Он также сотрудничал с двумя недолго просуществовавшими кадетскими ежедневными газетами, выходившими под редакцией Милюкова и И. В. Гессена. Обе финансировались издателем популярной ежедневной газеты Биржевые ведомости С.М. Проппером. Одна из них называлась Свободный народ и до закрытия успела выпустить только три номера, а второй была Народная свобода, запрещенная цензурой после шестого номера из-за статьи самого Струве.
В середине декабря 1905 года Струве основал собственный журнал — малоформатный еженедельник Полярная звезда. Название отсылало к двум прославленным либеральным изданиям: первое печаталось в 1823–1825 годах декабристами Бестужевым и Рылеевым, второе — в 1855–1868 Герценом и Огаревым. Полярная звезда Струве была теоретическим органом, стремившимся анализировать, причем глубже, чем это было возможно в ежедневной газете, и более оперативно, чем допускал ежемесячник, проблемы перехода России от самодержавия к конституционному строю. В передовой статье первого номера, ссылаясь на вступительное слово Герцена к предыдущей Полярной звезде, увидевшей свет ровно пятьдесят лет назад, Струве в следующих выражениях описывал политику нового издания.
«В тяжелое, прямо грозное время начинаем мы наш журнал. Над русской землей бушует политическая буря. В такое время ясно видеть кругом себя и твердо держаться раз избранного пути невозможно без незыблемых начал нравственного и политического миросозерцания.
В борьбе за нашу духовную самобытность и в борьбе за политическое освобождение родины мы выработали себе такие начала. Их отстаиванию и внесению в общественное сознание будет посвящен наш журнал. Он будет бороться за то, чтобы общественно-политическое бытие русской нации было непоколебимо утверждено на основах свободы, равенства и социальной справедливости.