на ее страницах краткие и не всегда последовательные статьи, изобиловавшие восхвалениями храбрости и решительности, подобные тем, которые он публиковал в Биржевых ведомостях во время мировой войны. Наиболее значительной работой Струве того периода стал анализ причин и значения русской революции, сначала послуживший основой для лекции, прочитанной в ноябре 1919 года в Ростове, а потом вышедший в свет в качестве отдельной брошюры (#541; см. ниже, главу 8). О его пребывании на юге в последние месяцы 1919 года нам неизвестно практически ничего, за исключением единственного факта: он все более разочаровывался в Деникине и, в конце концов, поддержал оппозицию, объединившуюся вокруг генерала Врангеля.
Струве по-прежнему находился на юге, когда Добровольческая армия, дошедшая до Орла и уже видевшая золотые купола Москвы, была сначала остановлена контрнаступлением «красных», а потом беспорядочно покатилась назад. Он наблюдал эту одичавшую толпу людей, одетых в военную форму, ужасной зимой 1920 года в Новороссийске, когда они со всех сторон текли в порт, отчаянно сражаясь друг с другом за места на русских, английских и французских кораблях под круглосуточным обстрелом, который обрушила на город «красная» артиллерия. Он видел тифозные опустошения, унесшие его новороссийских друзей, среди которых были Богдан Кистяковский и Евгений Трубецкой. Некоторых из них Струве хоронил сам, не зная, удастся ли уцелеть в следующую волну эпидемии. Те кошмарные дни навсегда запечатлелись в памяти выживших.
В разгар всех этих напастей он нашел в себе силы написать некролог деникинскому режиму, оказавший впоследствии значительное влияние на преемника Деникина, генерала Врангеля, а также на ведущего оппонента «белого движения» в эмигрантских кругах Милюкова[12]. В этом любопытном эссе ответственность за поражение возлагается в основном на ошибки военных, в то время как политические и социальные факторы, в которых обычно усматривают причины краха, полностью игнорируются. И тогда, и позже Струве был убежден, что борьбу за Россию ведут между собой два меньшинства, тогда как основная масса населения остается равнодушной к происходящему и склоняется на сторону тех, кто берет верх в данный момент. По его мнению, большевикам в 1917 году удалось захватить власть только потому, что они были лучше организованы; отсюда следовало, что одолеть их сумеет сила, столь же (или даже лучше) организованная. Решающим фактором здесь выступало не количество, а качество живой силы. Размышляя над тем, как развивалась Добровольческая армия в 1918–1919 годах, он отмечал неуклонную тенденцию жертвовать качеством ради количества. Именно такая политика, по мнению Струве, привела к катастрофе. Первоначально Добровольческая армия, рождение которой он лично наблюдал двумя годами ранее, была вдохновляемым общей идеей элитным подразделением, которое, благодаря своему качественному превосходству, могло снова и снова побеждать численно превосходящего неприятеля. Но по мере расширения отвоеванной у большевиков территории Деникин приступил к созданию большой армии, основанной на призыве. В результате численность его вооруженных сил заметно увеличилась, но при этом они утратили былую дисциплину и мораль. Некогда элитные корпуса превратились в обмундированных бандитов, готовых грабить и насиловать, но мгновенно терявшихся при малейших признаках опасности. (Нечто подобное, полагал Струве, происходило и в «красной» армии: по его словам, в октябре 1919 года Деникин говорил ему, что исход гражданской войны будет решен тем, какая армия — «красная» или «белая» — развалится быстрее.) Допускались и другие ошибки — например, наделение военнослужащих земельными участками, резко обострившее отношения с крестьянством, или излишняя доверчивость по отношению к ненадежным казакам, — но в целом средоточием проблем оказались мораль и дисциплина добровольцев.
Исходя из этих предпосылок, Струве наметил план военной реформы. На данном этапе, полагал он, политические программы и лозунги не имеют первостепенного значения — их следует отложить до той поры, пока не будут проведены насущные преобразования в военной сфере. «Белые» должны незамедлительно улучшить качество своих воинских формирований, что означает восстановление порядка и дисциплины. В Новороссийске и в Крыму необходимо основать новые, компактные и более подготовленные к обороне базы. Зависимость от казачества следует сократить. Только после этого армии можно будет заняться политическими и экономическими проблемами, заявив о своей приверженности восстановлению монархии и признав итоги аграрных преобразований 1917 года.
Несмотря на поражения, свидетелем которых ему довелось быть зимой 1919–1920 и которые вскоре поколебали даже самых преданных приверженцев «белого дела», Струве не впал в уныние. Предпринятый им анализ краха Деникина убеждал в том, что причины неприятностей вполне определимы, а следовательно, и исправимы. Кроме того, мировая война и дальнейшие события демонстрировали категорическую непредсказуемость жизни: нередко победитель и побежденный менялись местами за одну- единственную ночь. С возрастом, став более искушенным, Струве больше не верил в «непреодолимые силы истории», столь завораживающие его в юности: «Наше время мало пригодно для прорицаний. Человечество, все видимые руководители его судеб, живут в коротких отрезках времени. Людей окружают необозримые развязавшиеся стихийные силы, то вырастающие высоким валом, то пропадающие в политическом океане и уступающие другим силам, меняющим направление событий»[13]. Недовольство, тлеющее под монолитной скорлупой коммунистической России, в любой момент могло выплеснуться наружу и поглотить советское государство. Поэтому нужно было сосредоточиться на самом принципиальном из насущных вопросов — на реконструкции побежденной армии.
Решение этой задачи требовало нового лидера. Колчак, на которого Струве и его единомышленники возлагали такие надежды, сошел со сцены: в январе 1920 года он оказался в руках большевиков и через месяц расстрелян[14]. Деникин по-прежнему командовал на юге, но он был полностью дискредитирован и не мог сохранить свой пост. В его предстоящем уходе Струве не усматривал особой потери. Он не считал Деникина настоящим вождем, поскольку тот не интересовался своими подчиненными. Из-за своего безразличия — он жил «как улитка в своей скорлупе»[15] — Деникин закрывал глаза на коррупцию и разложение, в конце концов погубившие армию. Человеку, шедшему ему на смену, кто бы он ни был, предстояло внимательнее относиться к людям и проявлять лидерские наклонности. По возможности ему следовало бы также разбираться в политике и экономике, чего Деникин, как почти все офицеры старой школы, совсем не умел делать.
Данным требованиям соответствовала единственная фигура — барон П.Н. Врангель, с которым Струве связывал теперь все свои упования. Врангель, которому не было еще и сорока, проявил выдающиеся способности, командуя кавказскими частями Добровольческой армии. Его стратегическое чутье было подтверждено настоятельными (и отвергнутыми) рекомендациями, которые представлялись Деникину летом 1919 года: Врангель тогда предлагал пожертвовать наступлением на Москву ради укрепления слабого тыла и соединения с Колчаком. Амбициозный и даже резкий по своим манерам, высокомерно аристократичный по внешности, Врангель производил порой неблагоприятное впечатление, но при этом пользовался уважением офицеров за личную порядочность и храбрость. Деникин его терпеть не мог. Острая критика, с которой Врангель обрушивался на военную и административную практику Деникина, раздражала командующего до такой степени, что в определенный момент он решил вовсе разорвать отношения с мятежным бароном. В феврале 1920 года, убежденный, что Врангель злоумышляет против него, он отобрал у барона и его ближайших сподвижников воинские части и приказал им покинуть территорию Добровольческой армии. Врангель решил обосноваться в Константинополе[16].
Нам неизвестно, каким образом Струве удалось покинуть Новороссийск до захвата города «красными». Скорее всего, он отплыл на одном из тех судов, которые англичане прислали из Константинополя для эвакуации русских беженцев. Как бы то ни было, в марте 1920 года он был в Турции. В течение нескольких недель он часто встречался с Врангелем; они подолгу беседовали в кофейнях[17]. Струве, как уже говорилось, стал почитателем барона еще в России. (Зимой 1919–1920 в Новороссийске оба некоторое время даже жили в одном железнодорожном вагоне.) Теперь, сойдясь с Врангелем поближе, Струве стал еще сильнее восхищаться его характером и умом. Он полагал, что барон превосходит прочих русских офицеров благодаря «чрезвычайной эластичности, высокой культурности и сильной личной восприимчивости»[18]. (Позже, после кончины Врангеля, Струве называл его одним из самых одаренных лидеров «белого движения», в личности которого сочетались выдающиеся воинские и политические таланты, ставившие его в один ряд с такими видными сынами России, как Н.С. Мордвинов, П.Д. Киселев, Н.Н. Муравьев-Амурский, С.Г. Строганов, Я.И. Ростовцев и М.Т. Лорис-Меликов.[19]) Но тогда, в Турции, ни тот, ни другой даже не предполагали той будущности, которую судьба уготовила Врангелю; в те дни барон всерьез считал, что его воинская карьера закончена, и готовился навсегда поселиться в Югославии[20].
Пока Струве и Врангель вели разговоры за турецким кофе, в Крыму, куда перебрались остатки Добровольческой армии, разворачивался последний акт деникинской драмы. 2 апреля 1920 года, будучи неспособным и дальше отбиваться от своих подчиненных, Деникин ушел в отставку. Опрос генералов показал, что они единодушно желают возвращения Врангеля в качестве его преемника. Об этом волеизъявлении узнали в Константинополе: со ответствующую телеграмму Врангелю передал глава британской дипломатической миссии. Врангель немедленно сел на корабль, предоставленный в его распоряжение англичанами, и на следующий день, 3 апреля, прибыл в Севастополь. 4 апреля он принял командование Добровольческой армией.