«Этот конфликт неизбежен: покончить с ним может только ниспровержение противокультурной силы международного коммунизма. Ибо если даже кто-то рассуждает о “завершении гражданской войны”, говорить об этом можно лишь в смысле прекращения или приостановки военных операций, которые ведутся организованными вооруженными формированиями, но ни в коем случае не об окончании борьбы между интернациональным коммунизмом и национальной государственностью, основывающейся на праве и собственности. Эта борьба не прекратится ни при каких обстоятельствах, и первое поколение борцов завещает ее своим детям и внукам — до самой победы. Отстаиванием идей и идеалов не пренебрегают ради удобства. В таких делах всегда идут до конца»[41].
Безусловно, Струве чувствовал удовлетворение от того, что ему довелось лично участвовать в возрождении «белого движения» после казавшихся фатальными потрясений. Правительство Врангеля, в котором он играл видную роль, за короткое время не только восстановило законность и порядок на подконтрольной территории, но и всерьез занялось двумя основными проблемами русской революции — аграрной и национальной, — которые намеревалось решить рационально и реалистично. Режим Врангеля, вне всякого сомнения, оказался единственным из появлявшихся в ходе гражданской войны «белых» режимов, которому удалось сочетать эффективное управление с готовностью заниматься долгосрочными нуждами страны. И это правительство нисколько не виновато в том, что его политика уже не могла повлиять на окончательный итог противостояния; общее поражение «белых» ничуть не преуменьшает заслуг людей, в этом правительстве работавших.
В начале октября 1920 года Струве вновь упаковал чемоданы и отправился в Париж. На этот раз ему предстояло вести переговоры о военных поставках. С собой он взял генерала Я.Д. Юзефовича, который должен был занять пост военного представителя Врангеля в Варшаве. Миссия Струве рассчитывалась на несколько недель, но, как оказалось, ему больше никогда не довелось ступить на русскую землю. Отъезд из Севастополя 6 октября 1920 года стал началом пожизненного изгнания[42].
Переговоры с французами, происходившие в октябре-ноябре, не принесли практических результатов, но они интересны в том плане, что позволяют пролить свет на отношения французов, самых стойких союзников «белых», к своим русским друзьям. По прибытии в Париж Струве узнал, что французское правительство готово предоставить Врангелю значительные объемы вооружения и амуниции на общую сумму 100 миллионов франков (по курсу того времени это составляло 2,5 миллиона долларов США). Данная сумма, однако, немедленно сокращалась на 29 миллионов франков, ранее предоставленных в долг Деникину, и еще на 11 миллионов, которые Врангель в начале года получил в качестве аванса. Для того чтобы погасить производимые французами поставки, Врангелю нужно было продать, исходя из мировых цен, половину крымского экспорта пшеницы, угля, шерсти, табака и прочих товаров; причем половина этих затрат ушла бы на погашение предыдущих долгов Деникина и самого Врангеля. Взамен он получил бы на 60 миллионов франков залежавшееся на складах французское оружие, а также вооружение, захваченное союзниками у турок и болгар[43]. По словам историка, речь здесь шла не о помощи, но о механизме возврата (под видом помощи и в обмен на ненужное оружие) тех денег, которые ранее были одолжены «белым»[44]. К сказанному можно добавить, что французы не отказывались и от ценных сырьевых ресурсов. Такой была «безграничная», как говорят некоторые, помощь, оказанная французской «буржуазией» русским антибольшевистским силам.
Несмотря на абсурдность предъявленных условий, Струве передал их Врангелю, ожидая дальнейших указаний[45]. Чтобы позволить правительству Врангеля продержаться до прибытия французской помощи, русский Торгово-промышленный союз в Париже намеревался выдать ему ссуду в 20 миллионов франков (500 тысяч долларов), но эти деньги так и не были выделены.
12 октября 1920 года в Риге поляки и советское правительство подписали соглашение о перемирии, которое положило конец войне, временно оживившей антибольшевистские силы в Крыму. Теперь положение Врангеля стало безнадежным. Позже в беседах со Струве барон говорил, что сразу же после заключения рижского соглашения он понял, что партия проиграна, и начал лихорадочно готовиться к эвакуации[46]. В начале ноябре он вывел свои войска из Северной Таврии, а 14 ноября в Севастополе лично координировал погрузку 130 тысяч военных и гражданских лиц на французские суда, в тот же день отбывшие в Константинополь. Сложнейшая эвакуация, блестяще проведенная в разгар непрерывных боев с наступающими «красными», вновь подтвердила военные таланты Врангеля. Сам он взошел на борт корабля последним.
Гражданская война в России завершилась, но на многие вопросы она так и не дала ответа. Наиболее сложным был вопрос о дальнейшей участи 70 тысяч солдат «белой» армии, которых Врангель превратил в идейную и дисциплинированную силу. Многие из этих людей непрерывно воевали с 1914 года. Организованно эвакуировавшись из Крыма, они, с помощью французов, были расселены в Турции, Греции и Северной Африке. Первый русский корпус, размещенный в Галлиполи и составлявший основу Добровольческой армии, сумел сохранить высокий моральный дух, несмотря на исключительно неблагоприятную обстановку[47]. Врангель хотел сберечь армию в неприкосновенности: она была нужна и как символ национального единства, и как инструмент, с помощью которого когда-нибудь удастся возобновить борьбу с коммунизмом. Но в этом деле он не встретил понимания французов, которые после крымской эвакуации утратили всякий интерес к «белым» и желали как можно скорее избавиться от надоевших союзников[48].
23 декабря 1920 года Струве прибыл в Константинополь для консультаций с Врангелем и Кривошеиным[49]. По-видимому, он вместе с Кривошеиным пытался убедить Врангеля сохранить за собой как военные, так и политические функции. Врангель же, заявляя, что ему было вверено управление Южной Россией, ныне прекратившей свое существование в качестве политического целого, настаивал на сложении всех политических полномочий. Он согласился, однако, остаться главнокомандующим вооруженными силами и впоследствии отчаянно сопротивлялся усилиям французов раздробить его формирования и рассеять его людей. В Константинополе, вероятно, была достигнута договоренность и о дальнейшей поддержке Общего дела, а также возобновлении издания Русской мысли как органа национального движения. Позже Врангель перебрался в Югославию, где с небольшой группой генералов основал штаб русской армии в изгнании. Но в эмигрантской политике он участвовать отказался; в этом деле ведущая роль осталась за Струве.
Для Струве поражение Врангеля было тяжелым ударом. Но, исходя из своего представления о глобальном характере борьбы между свободой и коммунизмом, он считал этот провал лишь проигранной битвой, и не более. Спустя три дня после отплытия врангелевских войск из Крыма он опубликовал в Общем деле статью под названием «La séance continue»:
«Как старый борец против самовластия, я говорю сознательно и уверенно: борьба не только не сократится, она станет, наоборот, более напряженной и более глубокой, ничем не связанной в своих методах, наоборот, более гибкой и всесторонней… Обрушившийся на нас тяжкий удар отнюдь не лишает нас бодрости и веры в окончательную и даже весьма близкую победу. Сейчас, с поражением последней значительной антибольшевистской военной силы, еще резче, чем прежде, выступит мировой смысл большевизма. С исчезновением крымской цитадели сцена борьбы между большевизмом и культурой расширяется. Большевизм есть мировое явление, и судьба его будет решена только на мировой сцене»[50].
Глава 8. Что же произошло?
Русская революция, понимаемая в самом широком смысле, интересовала Струве всю жизнь. В юности он размышлял о том, как не допустить ее, в зрелом возрасте — как направить ее в созидательное русло, в старости — как с ней справиться. Поэтому едва ли удивительно, что он не только активно занимался русской политикой как до, так и после 1917 года, но и постоянно анализировал причины и следствия русской катастрофы. Летом 1918 года, нелегально живя в Москве, он нашел время для редактирования сборника «Из глубины», посвященного исследованию революции и содержащего его собственную большую статью. В ноябре 1919-го, когда деникинские армии шли на Москву, развивая свое последнее и в конце концов провалившееся наступление, он выступил в Ростове-на-Дону с лекцией на ту же самую тему. А позже, в Западной Европе, во время двадцатипятилетнего изгнания, он вновь и вновь обращался к данному предмету в многочисленных статьях, многие из которых носили полемический характер. Его представления о революции, как и о прочих предметах, не были систематическими или последовательными[1]. Обычно Струве рассматривал интересующие его явления под разными углами зрения (как социолог, историк, политик и так далее). В результате в одном месте выделялся один аспект проблемы, а в другом — совершенно иной. Иногда, к примеру, он обвинял в событиях 1917 года германских «режиссеров»[2], а иногда — исключительно русских интеллигентов[3]. В большинстве случаев он настаивал на том, что корни революции уходили в глубь русской истории, но порой утверждал, что ее источник следует искать на Западе, ибо у нее не было «почвенных» основ