[115]. Петровский, с которым Струве встречался в Варшаве как с доверенным лицом Кутепова, оказался высокопоставленным сотрудником советской контрразведки: ответ, переданный им Струве от имени «Треста», был подготовлен в штаб-квартире ГПУ в Москве. Таким образом, все монархическое подполье, с которым консервативные эмигранты связывали такие надежды, исчезло подобно миражу. «Трест» явился одной из наиболее успешных провокаций, организованных советскими спецслужбами в отношении противников режима. Подобно тому как деятельность Азефа в начале века обескровила ряды социалистов-революционеров, «Трест» преуспел в нейтрализации антикоммунистического монархистского подполья, руководимого из Западной Европы. Его работа полностью деморализовала всю консервативную эмиграцию.
Прибыв из Варшавы, Струве задержался в Праге. В течение последующих трех с половиной месяцев он не выполнял редакторские обязанности, навестив парижскую контору единственный раз — в августе 1926 года. В его отсутствие Возрождением руководили Зайцев и его помощники. Струве не баловал газету своими публикациями, а то, что все же писал, выглядело беспорядочным и хаотичным: с июня по октябрь он представил редакции лишь несколько статей, среди которых были материалы о генеалогическом древе его жены, мальтузианстве и чешском историке XIX века Франтишеке Палацком.
Гукасов, разумеется, был раздражен столь продолжительным отсутствием своего редактора: по его подсчетам, сделанным в сентябре 1927 года, за шестнадцать месяцев действия контракта между ним и Струве последний отсутствовал в Париже семь месяцев. Ему также казалось, что Струве не оправдал ожиданий в роли духовного лидера эмиграции. Гукасов хотел получать от него проникновенные передовые статьи, намечающие программу действий, а вместо этого поступали, по его мнению, какие-то безделицы вроде нелепых полемических материалов о кадетской тактике в I Государственной Думе. Наконец, владельца газеты уязвляло и то, что Струве распоряжался изданием как своей собственностью, уделяя лишь поверхностное внимание издателю и его желаниям.
У Струве, в свою очередь, также накопились серьезные претензии[116]. Контракт предоставлял Гукасову исключительный контроль над финансами газеты, вследствие чего Струве вынужден был обращаться к издателю по поводу любых, даже самых незначительных, денежных трат. Эта процедура настолько ему не нравилась, что порой он предпочитал оплачивать мелкие счета из собственного кармана. Жалованье сотрудников редакции было столь нищенским, что некоторые из них добирались до работы пешком, ибо не имели денег на общественный транспорт. По мере того как газета завоевывала репутацию и привлекала читателей, Струве требовались дополнительные ресурсы для расширения деятельности, но Гукасов не желал предоставлять их. В денежных проблемах Струве усматривал не столько скаредность, сколько желание владельца поддерживать полный контроль над газетой финансовыми методами. Он не отрицал своих частых отлучек из Парижа, но категорически не соглашался с обвинениями в небрежности, выдвинутыми против него Н.Н. Львовым, близким к Гукасову членом редколлегии:
«Ни на один день своего отсутствия я не переставал быть главным редактором и политическим руководителем газеты. Другими словами, ни одного дня своего отсутствия я не провел так, как проводят люди на отпуске: я читал рукописи, заказывал и доставал таковые, писал свои “Дневники” и другие статьи, посылал корреспонденции. В дни своего отсутствия я каждый день, а иногда и по несколько раз в день посылал письма и рукописи своему помощнику… Для полноты картины, может быть, Н.Н.Львов навел бы в типографии справку, сколько вечеров и ночей я провел там, наблюдая за выпуском номера и, в частности, участвуя в окончательном составлении первой страницы»[117].
По мере того как отношения между издателем и редактором ухудшались, газета раскололась на две фракции; прогукасовские силы, возглавляемые видным эмигрантским политиком Ю.П. Семеновым, имея на руках все козыри, активно интриговали против Струве, делая его положение невыносимым. По-видимому, затянувшиеся каникулы в Праге летом 1926 года были попыткой вырваться из удушающей атмосферы на рю де Сез.
К ноябрю 1926 года конфликт достиг кульминации. Гукасов информировал Струве через Семенова о своем желании назначить последнего соредактором Возрождения. Наблюдатели, в том числе и сам Струве, сделали вывод, что Гукасов принимает на себя непосредственное руководство газетой. Струве был вне себя от столь бесцеремонного унижения, но ради «дела» решил остаться на своем посту. И хотя на страницах газеты он по-прежнему именовался главным редактором, с этого момента он более не мог в одиночку определять содержание Возрождения; оно теперь подвергалось регулярной «цензуре» со стороны соредактора, которого Струве прозвал «гукасовским экономом по редакционным делам». В политическом смысле газета заметно поправела, полностью растеряв те элементы либерализма, которые привнес в нее Струве. Для увеличения тиража на ее страницах печатались всевозможные сенсационные материалы. Фактически она перестала выражать позицию Струве. В марте 1927 года друг написал ему о слухах, согласно которым Возрождение намеревались прибрать к рукам Марков-второй и Алексинский, вожди непримиримых монархистов-реставраторов. Тот же корреспондент предлагал Струве расстаться с газетой, поскольку она стала слишком реакционной[118].
Струве определенно следовало бы уйти из Возрождения, но он упорствовал и тем самым спровоцировал унизительное изгнание. Сторонники его отставки изводили самого Струве и его ближайшего единомышленника Зайцева, делая их жизнь в газете невыносимой. Статьи, написанные Струве после учреждения соредакторства, становились все более небрежными. В то же время его имя невольно ассоциировалось с материалами, санкционированными Семеновым, которые Струве считал глубоко безвкусными из-за дешевой сенсационности. К лету 1927 года Струве уже не определял содержания газеты: он превратился в чисто номинального руководителя. Наконец, в начале августа того же года Гукасов сообщил ему о намерении передать пост главного редактора Семенову. Струве предлагалось остаться редактором политического отдела, не имевшим отношения к прочим частям газеты. Он оговорил принятие этого унизительного предложения двумя условиями: предоставлением полной независимости в этом новом качестве и разрешением всех разногласий между ним и Семеновым через арбитраж. Семенов, по-видимому, был склонен согласиться, но Гукасов не поддержал его и 16 августа уведомил Струве об увольнении[119]. Последний номер, подписанный Струве, вышел 17 августа 1927 года; уже в следующем номере главным редактором назван Семенов. Здесь же (№ 807 от 18 августа) опубликовано пояснение Гукасова по поводу смены руководства издания, из которого следовало, что Струве бросил газету на произвол судьбы. Ниже печаталось «Письмо редактору» за подписью самого Струве, где говорилось, что с этого момента он более не связан с Возрождением и что некоторые члены редакции, в том числе Зайцев и Ольденбург, также уведомили его о своем желании уйти[120].
Струве воспринял свой уход очень тяжело. Его крайне возмущало то, что с ним обращались как с «наемным писакой» амбициозного богатея-нувориша. Он видел, что газета, в которую он вложил столько сил и которую сумел превратить в респектабельное издание, под влиянием коммерческих соображений превращалась в листок, взывающий к самым низменным инстинктам читателей. Личное достоинство Струве было еще более ущемлено осознанием того факта, что уход из газеты стал последним актом борьбы, которую он вел с 1917 года и знаменем которой стало Возрождение. Как оказалось позже, прощание с редакторской деятельностью завершило долгую общественную карьеру Струве: с политической точки зрения все, что было потом, предстает незначительным и ущербным.
Естественно, поражение Струве не вызвало особой скорби в лагере левых: ничто так не убеждает нас в собственной правоте, как неудачи оппонентов. Газета Милюкова, однако, весьма галантно поддержала Струве[121]. Она защищала его на том основании, что Гукасов, действуя как торговец и пытаясь подчинить своего редактора, посягнул на священные традиции русской журналистики. В то же время Последние новости отмечали, что в конечном счете Струве сам навлек на себя несчастье. Его подвело стремление основать либерально-консервативную газету на монархическом фундаменте: такая стратегия не могла преуспеть, поскольку правые «союзники» ни на минуту не прекращали борьбу против него. В конце концов именно они покончили со Струве. Обхаживая врагов справа, Струве, заявлявший, что отказывающиеся сотрудничать с ним и его новыми друзьями не заинтересованы в борьбе с большевизмом, все более отдалялся от левого крыла эмиграции. Он «был когда-то видным представителем русской общественности и сыграл незабываемую роль в истории политической борьбы против старого самодержавия. Его несчастье заключалось в том, что он согласился сделаться знаменем тех самых политических течений и классов, против которых когда-то с таким успехом — и даже блеском — боролся»[122]. Иными словами, заключал автор редакционной статьи, Струве остался неисправимым немцем, неизменно оказывающимся жертвой слов и формул.
Сам Струве наотрез отказался признавать свое поражение. С помощью Трубецкого он собрал деньги, позволившие ему учредить новую газету, еженедельник «Россия». Его первый номер вышел 28 августа, всего через десять дней после увольнения Струве из