[62]. То была революционная программа, не слишком отличавшаяся от программы социал-демократов. А чтобы никто не сомневался в решимости партии отстаивать свои требования, невзирая на последствия, было принято постановление, обязывающее думскую фракцию кадетов добиваться поставленных целей «со всей энергией и непреклонностью, не отступая перед открытым разрывом с правительством». Съезд высказывал вместе с тем «полную уверенность, что решимость депутатов в стремлении к осуществлению народных требований встретит живой отклик в широких народных массах и что в самые тяжелые минуты предстоящей борьбы им будет оказана дружная поддержка не только партиен, но и всей страной».
Пока шли заседания съезда, правительство обнародовало долгожданный текст конституции. Ознакомившись с ним, Милюков выступил с истеричной речью, в которой назвал Основные законы «заговором», добавив при этом, что «лучшее в них есть только ухудшение худших частей худших из европейских конституций»[64]. Родичев немедленно откликнулся на событие резолюцией, клеймившей Основные законы как «новый вызов русскому народу», который «возвращает правящей бюрократии всю полноту принадлежавшей ей власти», а Государственную Думу пытается низвести «до роли прислужницы бюрократического правительства»[65]. Кое-кто из делегатов кричал с мест, что даже эта резолюция слишком слаба. В конце концов родичевский проект был принят единогласно, причем многие из делегатов высказались против конституции, даже не потрудившись ознакомиться с ее положениями.
В переводе на понятный язык решения III съезда означали, что кадетская партия отвергла конституцию и собирается идти в Думу прежде всего для того, чтобы разрушить этот орган изнутри и заменить его парламентом, в котором правительство (бюрократия) и верхняя палата (Государственный Совет) будут лишены каких бы то ни было законодательных полномочий. Если же власти будут противиться, партия напрямую обратится к стране — иначе говоря, попытается разжечь новую революцию. Кадеты ничуть не сомневались в том, что на такую поддержку можно рассчитывать: «опьяненное успехом» общество (читай: кадетское руководство) было убеждено, что всякие попытки распустить Думу, занятую «органической работой» по принятию важнейших социальных и экономических законов, поднимут такую волну протестов, что правительству неминуемо придется отступить, а Дума выйдет из противостояния еще более окрепшей[66].
По-видимому, в то время Струве поддался господствующему настроению: во всяком случае, у нас нет доказательств того, что весной 1906 года, когда кадетская партия встала на совершенно пагубный путь, он пытался возражать руководству. На III съезде он брал слово несколько раз, но так и не высказался по главному стратегическому вопросу. Его выступления были посвящены отношению партии к избирателям-рабочим — он убеждал делегатов повернуться лицом к людям труда. Он также огласил подготовленные под его началом и одобренные Центральным комитетом рекомендации, касавшиеся взаимоотношений между партией и ее думской фракцией. После непродолжительной дискуссии рекомендации были приняты и вступили в силу. Наконец, Струве предпринял серьезный демарш по аграрному вопросу. Он с энтузиазмом защищал радикальную программу земельной реформы, отстаиваемую партией; ее реализация, по его словам, должна была стать беспрецедентным историческим событием. Струве закончил свое выступление словами: «Если такой проект осуществится, я буду гордиться, как экономист, как социалист, тем, что принадлежал к партии, которая осуществила этот проект»[67].
Его публичные выступления в этот период обнаруживают тот же воинственный настрой, который отличал его коллег. Струве восторженно встретил победу кадетов на выборах, гиперболизируя ее до события величайшего исторического масштаба и считая даже более важной, чем европейские революции 1789 и 1848 годов[68]. Он горячо поддержал законодательную платформу и парламентскую стратегию, одобренную III съездом. Он выступил также в пользу отстаиваемой партией отмены смертной казни[69]. Струве убеждал кадетов сверять шаги с «оппозиционным большинством народа»[70]. Основные законы возмутили его; в особенности это касалось положения, согласно которому Государственный Совет, устаревшая бюрократическая структура, преобразовывался в верхнюю палату парламента, наделяемую законодательными прерогативами. Реакция Струве на указ, объявлявший Государственный Совет законодательным органом, запечатлена в статье, символически названной «Государственный переворот 20 февраля»[71]. Он требовал немедленной отставки назначенных царем министров и замены их кабинетом, ответственным перед Думой[72]. Он призывал партию продолжать наступление на бюрократический режим до тех пор, пока царские чиновники не лишатся своих кресел, а революция не добьется решения важнейшей своей задачи — передачи всей полноты власти обществу. Сразу после выборов, когда триумф партии уже был бесспорным, Струве писал:
«Только дружное и мудрое взаимодействие оппозиционной Думы с оппозиционным большинством народа сможет побороть и начисто смести старый бюрократический порядок. К такому взаимодействию должны стремиться все левые партии. Осуществить это нелегко, но обязательно….
Дума будет слаба, если — при безмолвии страны — она будет говорить политический монолог, обращенный к правительству. То, что будет говорить Дума, должно быть подхвачено, подчеркнуто, усилено дружным хором народных голосов, поддерживающих Думу в борьбе за народную свободу…
Дума и нация должны сойтись в одном усилии — низвергнуть чиновничье управление страной, то есть разрешить тот «кризис правительства», в котором мучится и бьется наша страна. Вот почему демократическая оппозиция прежде всего стремится к тому, чтобы превратить первую же Думу в правительствующую, то есть она должна добиться того, чтобы правительством были люди, облеченные доверием Думы… Задача оппозиции состоит именно в том, чтобы, пользуясь Государственной Думой как могущественным воспитательным орудием, сосредоточить народное внимание на тех вопросах государственной жизни, в которых с непререкаемой ясностью выступает глубокое противоречие между Россией народной и чиновно-владельческой.
Когда это будет сделано, можно спокойно дать правительству разогнать Думу штыками…»[73]
То были явно революционные призывы, которые позже Струве предпочел бы стереть из своей памяти.
В день открытия первого русского парламента — 27 апреля 1906 года — Струве выпустил первый номер новой ежедневной газеты Дума, которая была призвана освещать события, связанные с работой новорожденного законодательного органа. Ее издатель И.Д. Сытин владел крупнейшим в стране и процветающим книгоиздательством, ориентированным на массовый рынок[74]. На страницах Думы можно наблюдать, как менялось отношение Струве к парламентскому эксперименту — отпущенные первой Думе семьдесят два дня он встретил с оптимизмом, на смену которому пришли разные стадии разочарования, а затем и крайнее уныние.
Уверенные в том, что правительство загнано в угол, либералы и их левые союзники усилили свой натиск. Я не собираюсь пересказывать здесь печальную историю I Государственной Думы, достаточно подробно освещенную другими[75]. Довольно сказать, что возглавляемая кадетами — крупнейшей думской фракцией — оппозиция, полагавшая, что терять ей нечего, а приобрести можно все, взяла на вооружение стратегию целенаправленной конфронтации с правительством. Первым делом кадеты внесли в парламент законопроекты, предполагавшие всеобщую амнистию и радикальную земельную реформу. Министров, которые являлись в Думу для ответа на вопросы депутатов, нарочито оскорбляли. Примирительные жесты со стороны монархии и ее чиновников высокомерно отвергались. В целом кадетская политика в I Думе основывалась на столь искаженных представлениях о соотношении политических сил и настроении общества, что в ее защиту буквально нечего сказать. В данном контексте маклаковская критика собственной партии просто неопровержима.
Комментарии, публикуемые Струве в Думе, а также статьи в других периодических изданиях, позволяют предположить, что на тот момент он шагал в ногу с партией. Будучи уверенным, что за кадетами стоят народные массы и, следовательно, партии по плечу самые серьезные задачи, он по-прежнему настаивал, не приемля иного, на реализации конституционными демократами своей излюбленной идеи — министерства, назначаемого парламентом и ответственного перед депутатами. «Последний политический триумф» близок, уверял Струве читателей Свободы и культуры[76]. Любые компромиссы по данному вопросу будут иметь разрушительные последствия: «Можно сказать, что весь ход нашего политического развития и даже судьбы самой монархии зависят от того, как скоро чиновничье министерство будет заменено министерством думским»[77]. «Без такого соприкосновения короны и Государственной Думы в России может продолжаться и торжествовать только стихийная революция со всеми ее культурными опустошениями»[78]. Когда в начале июня 1906 года появились первые слухи о том, что монархия подумывает о роспуске Государственной Думы, он отвергал подобную возможность как «сплошное недоразумение»: «В настоящее время не то что недопустимо, но прямо даже невозможно какое-либо, хотя бы временное, прекращение занятий Государственной Думы…Прекращение деятельности Думы означало бы переход от борьбы двух сил, протекающей в урегулированной форме, к борьбе их в форме самой грубой и беспорядочной, к борьбе, которая неизбежно сведется ко взаимному истреблению»