Кейн. Прошу вас, мистер Тэтчер...
Тэтчер (снова пытается возобновить разговор на эту тему). Вы, очевидно, считаете, Чарлз, что все еще выпускаете вашу газету «Дейли» в колледже?.. Не правда ли?
Кейн. Нет, не считаю... (Притворно печально.) Если бы вы могли познакомиться с моими расходами... (Пауза.) ...Кроме того, я не мог бы продолжать выпуск газеты в колледже, так как меня исключили оттуда. (С иронией.) Разве вы забыли об этом?
Тэтчер смотрит на него в упор.
Кейн. Я хорошо помню это. Мне кажется, что именно тогда, мистер Тэтчер, я потерял веру в ваше всемогущество. (Почти с жалостью.) Я никогда бы не поверил, что вы согласитесь проделать такой путь из Нью-Йорка, в течение трех часов будете говорить наедине с деканом и не сможете убедить его, что я был неправильно понят... Знаете, мистер Тэтчер, во мне что-то умерло, когда вы объявили, что решение декана неизменно... (Задумывается, вопросительно смотрит на Тэтчера, повторяет раздельно). Не-из-мен-но...
Плотно сжав губы, Тэтчер сердито смотрит на него.
Кейн. Не могу сказать вам даже, сколько времени я потратил, чтобы научиться правильно произносить это слово... и вот, видите, все-таки забываю.
Тэтчер (говорит быстро, безразличным тоном). Я пришел к вам, Чарлз, чтобы поговорить относительно вашей... кампании, проводимой «Инквайрером» против общества «Метрополитэн». Я считаю своим долгом напомнить вам об одном факте, который вы, по-видимому, забыли... Ведь вы сами — один из крупных держателей акций.
Кейн (мягко). А разве сведения «Инквайрера» о «Метрополитэне» неправильны?
Тэтчер (сердито). Это ваши обычные нападки... ваши бессмысленные нападки... на все и всех, у кого в кармане больше десяти центов. Они...
Кейн. Вся трудность заключается в том, мистер Тэтчер... вы не представляете себе, что вы разговариваете с двумя людьми. (Обходит свой стол.) Как Чарлз Фостер Кейн, который владеет восьмьюдесятью тысячами шестьсот тридцать одной акцией общества «Метрополитэн», как видите, я имею приблизительное представление о своих делах, я вполне согласен с вами. И я, как и вы, считаю, что Чарлз Фостер Кейн — опасный негодяй и продажу его газеты нужно запретить. Кроме того, необходимо создать комитет, который объявит ему бойкот. Вы можете, если вам удастся, сформировать такой комитет и взыскать с меня тысячу долларов.
Тэтчер (сердито). Чарлз, я слишком дорожу своим временем...
Кейн. С другой стороны... (Став серьезным.) Я издатель «Инквайрера»... Я вас посвящу в одну тайну, которая доставляет мне удовольствие... Как издатель я обязан следить за тем, чтобы честные жители этого города, тяжелым трудом зарабатывающие свой хлеб и ни о чем не подозревающие, не стали бы жертвой кучки пиратов, наживающих на них бешеные деньги. Да поможет им бог, так как у них нет никого, кто охранял бы их интересы! Я также посвящу вас и в другую маленькую тайну, мистер Тэтчер... Я считаю, что именно я призван это сделать. Как вам известно, у меня есть и деньги и собственность. И если я не буду защищать интересы этих людей, за это возьмется кто-нибудь другой. Возможно, это будет человек, не имеющий ни денег, ни собственности... а это было бы очень плохо.
Тэтчер надевает шляпу.
Кейн. Вы уже уходите, мистер Тэтчер?
Тэтчер. Позднее вы поймете, Чарлз, что о деньгах и собственности нужно заботиться, сохранять их так же, как и... (Пауза.) Вчера я случайно увидел ваше заявление.
Кейн (с оттенком грусти). Я его также видел.
Тэтчер. Мне хотелось сказать вам, что с вашей стороны неблагоразумно... продолжать вести подобное филантропическое предприятие... этот «Инквайрер»... который стоит вам миллион долларов в год.
Кейн. Вы правы... В прошлом году мы действительно потеряли миллион долларов. Мы предполагаем, что и в текущем году также потеряем миллион... Знаете ли, мистер Тэтчер... теряя даже по миллиону каждый год, мы будем вынуждены закрыть это предприятие... только через шестьдесят лет.
Мемориальная библиотека Тэтчера.
Крупно строки из рукописи:
«Я повторяю, ему была неизвестна самая элементарная человеческая порядочность.
Его невероятная вульгарность, его полное неуважение...»
Прежде чем зрители успевают дочитать фразу, Томпсон с досадой закрывает рукопись.
Поворачивается и видит мисс Андерсон, которая пришла его выпроводить отсюда.
Мисс Андерсон. Вам была оказана очень редкая привилегия, молодой человек. Нашли то, что вы искали?
Томпсон. Нет. Скажите мне, мисс Андерсон, вы не розовый бутон?
Мисс Андерсон. Что?
Томпсон. Я и не думал, что вы когда-нибудь им были. Ну благодарю вас за разрешение войти в этот зал.
Надевает шляпу и, выходя, закуривает сигарету. Шокированная мисс Андерсон провожает его глазами.
1940 год.
День. Небоскреб «Инквайрера».
Кабинет Бернштейна.
Крупно — фото Кейна лет шестидесяти пяти. Камера отъезжает, и мы видим, что это портрет в раме на стене. Под ним за своим столом сидит Бернштейн. Это старик, совершенно лысый, маленький, очень подвижной. Его глаза смотрят проницательно. Он разговаривает с Томпсоном.
Бернштейн (с гримасой). Кто деловой человек? Я? Я — председатель правления. У меня, кроме времени, нет ничего... Что вы хотите узнать?
Томпсон. Видите ли, мы думали, что, может быть... (медленно) если бы мы могли догадаться, что он, умирая, хотел сказать своими последними словами...
Бернштейн. Вы имеете в виду розовый бутон, да? (Задумывается.) Может быть, это какая-нибудь девушка? В дни его молодости в них не было недостатка...
Томпсон (с интересом). Согласитесь, мистер Бернштейн, невероятно, чтобы мистер Кейн, случайно встретив какую-то девушку спустя пятьдесят лет, на своем смертном одре...
Бернштейн. Вы слишком молоды, мистер... (вспоминает фамилию) мистер Томпсон. Иногда человек вспоминает такое, что, казалось бы, он вспомнить-то не может. Возьмите меня, например. Однажды в 1896 году я переправлялся на пароме в Джерси. Как раз когда мы отплывали, причаливал другой паром... (медленно) и на нем была девушка... она ждала своей очереди сойти на берег. На ней было белое платье... в руках белый зонтик... Я видел ее всего одну секунду, а она меня не видела совсем... Но, я клянусь, с тех пор нет месяца, когда бы я не вспоминал эту девушку. (С торжеством.) Вы понимаете, что я хочу сказать? (Улыбается.)
Томпсон. Да... Понимаю. (С легким вздохом.) Но как же относительно розового бутона? Я хотел бы знать...
Бернштейн. У кого вы были еще?
Томпсон. Видите ли, я ездил в Атлантик Сити...
Бернштейн. Сюзи?! Я звонил ей в день его смерти. Я думал, что кто-то должен... (Печально.) Она не могла даже подойти к телефону.
Томпсон (спокойно). Она также не в состоянии была говорить со мной. Через несколько дней я опять поеду повидаться с ней. (Молчит.) Итак, розовый бутон, мистер Бернштейн...
Бернштейн. Если бы я имел хоть малейшее представление, кто это, поверьте, я бы сказал вам.
Томпсон. Если бы вы, мистер Бернштейн, были столь любезны... и рассказали мне что-нибудь о мистере Кейне... что вы можете о нем вспомнить... Какие-нибудь факты, которым вы не придавали значения... В конце концов ведь вы были около него с самого начала.
Бернштейн. Даже до начала, молодой человек! (Без особой грусти.) И теперь, после конца. (Пауза.) Вы кого-нибудь, кроме Сюзи, пытались увидеть?
Томпсон. Я никого больше не видел. Но я просмотрел материалы Уолтера Тэтчера. Его дневник...
Бернштейн. Тэтчер! Это был самый большой дурак, которого я когда-либо встречал!
Томпсон. Он нажил уйму денег.
Бернштейн. Нажить много денег — не штука, если именно в этом состоит цель вашей жизни. Возьмите мистера Кейна — ему нужны были не деньги! Мистер Тэтчер никогда не понимал его. Иногда даже и я не понимал... (Задумывается.) Знаете ли, мистер Кейн всегда говорил, что он гений... и я думаю, что он был прав. У него был несколько странный юмор, и часто я не знал... (перебивает себя) как в ту ночь, когда в Чикаго состоялось торжественное открытие его оперного театра. Знаете, этот оперный театр он построил для Сюзи... она должна была стать оперной певицей.
Пренебрежительным жестом он подчеркивает невысокое мнение об этом. Со вздохом продолжает:
— Конечно, это было много лет назад... В 1914 году. Миссис Кейн исполняла главную партию... Она была ужасна. Но никто не решался сказать об этом... даже критики. В те дни мистер Кейн был большим человеком! Только один парень, его друг Джед Лилэнд...
1914 год.
Вечер. Контора чикагского отделения «Инквайрера». Комната почти пуста. Уже поздно. Никто не работает. Бернштейн — ему лет пятьдесят — окружен группой служащих Кейна. Большинство из них в вечерних костюмах, некоторые в пальто и шляпах. Все напряженно чего-то ждут.
Обращаясь к молодому сотруднику, редактор отдела городских новостей тихо спрашивает:
— А как Джед Лилэнд? Он уже сдал свою статью?
Сотрудник. Еще нет.
Бернштейн. Идите поторопите его.
Редактор отдела городских новостей. Почему вы сами не пойдете, мистер Бернштейн? Вы знаете характер мистера Лилэнда...
Несколько мгновений Бернштейн молча смотрит на него. Наконец медленно говорит:
— Я боюсь, что он нервничает.
Редактор отдела городских новостей (после паузы). Насколько мне известно, в прежнее время вы, Лилэнд и мистер Кейн были большими друзьями?
Бернштейн. Мистер Лилэнд был самым близким другом мистера Кейна. Они вместе учились в классической школе... в Граутоне.
Редактор отдела городских новостей. А разве она называется не Гротон?
Бернштейн. Граутон... Гротон... Они вместе выпускали газету в колледже. У мистера Лилэнда никогда не было ни гроша... Он родился в одной из тех старинных семей... где отец оценивается в десять миллионов, а потом в один прекрасный день пускает себе пулю в лоб. И тогда выясняется, что у семьи, кроме долгов, ничего нет... Но у Лилэнда была бездна вкуса.