Лилэнд. Может быть, тебе не всегда будет сопутствовать такая удача... (Пауза.) Чарлз, почему для тебя важно только то, что касается лично тебя?.. Есть ведь мир и помимо тебя... Твои первобытные инстинкты...
Кейн (с яростью). Личная инициатива — это самое важное. Это всегда было самым важным! Важнее всего! Глупость нашего правительства... продажность... даже только самодовольство, и самоудовлетворенность, и нежелание поверить, что поступки людей, принадлежащих к определенному классу, могут быть несправедливы... Нельзя бороться с этим вообще. Безличных преступлений против народа нет. Их совершают реальные личности... с конкретными именами и занимаемыми постами, и право американского народа на его собственную страну — это не академическая награда, Джед, о присуждении которой ведутся дебаты... а затем судьи удаляются, чтобы вынести решение. И победители угощают обедом побежденных.
Лилэнд. Ты почти убедил меня, что именно так ты и думаешь... Но ведь в действительности дело обстоит вовсе не так... Суть в том, удастся ли тебе доказать людям, что ты настолько их любишь, что они должны полюбить тебя... Но только любить их ты хочешь по-своему... И в этом ты хочешь поставить на своем... в соответствии с твоими правилами... а если что-нибудь окажется не так, и ты начинаешь страдать... игра сразу же прекращается... тебя надо успокаивать, нянчиться с тобой независимо от событий, не обращая внимания на тех, кто страдает еще...
Пристально смотрят друг другу в глаза. Кейн пытается изменить настроение Лилэнда.
Кейн. Ах ты, Джедедиа!
Но ему не удается подкупить Лилэнда этой лаской.
Лилэнд. Чарли, я хочу, чтобы ты разрешил мне работать в чикагской газете... ты говорил, что подыскиваешь туда репортера для отдела театральной критики...
Кейн. Здесь ты полезнее.
Молчание.
Лилэнд. В таком случае, Чарли, я боюсь, что мне остается только просить тебя принять...
Кейн (резко). Хорошо, можешь переходить в Чикаго.
Лилэнд. Благодарю.
Неловкая пауза. Кейн открывает ящик своего бюро и вынимает оттуда бутылку и два стакана.
Кейн. Кажется, мне все-таки придется напиться.
Передает стакан Джеду. Тот не двигается.
Кейн. Но я предупреждаю тебя, в Чикаго тебе не понравится... Завывающий ветер с озера... и только один бог знает, слышали ли там о Ньюбургских омарах.
Лилэнд. Если я поеду в следующую субботу?
Кейн (устало). Когда тебе угодно.
Лилэнд. Благодарю.
Кейн пристально смотрит на друга и поднимает стакан.
Кейн. Предлагаю тост, Джедедиа... за любовь на моих условиях. Единственно правильные условия для каждого — это его собственные условия.
1911 год.
День.
Таун-холл в Трентоне.
Вместе с Сьюзен выходит Кейн. Многочисленные фоторепортеры направляют на них аппараты. Кейн яростно бьет тростью по одной камере, по другой... Полицейский разгоняет репортеров. Кейн замахивается на третью, но репортер кричит:
— Мистер Кейн! Мистер Кейн! Это же «Инквайрер».
Кейн видит написанное сбоку камеры слово «Инквайрер» и останавливается.
Репортер «Кроникл» (скороговоркой). Как относительно статьи для «Кроникл», мистер Кейн?
Кейн (сердито). «Кроникл»? (Внезапно улыбается.) О, как газетчик я понимаю вас...
Все смеются.
Репортер «Кроникл». Кстати, мистер Кейн, вы покончили с политикой?
Кейн. Я бы сказал как раз наоборот, молодой человек. (Улыбается.) Мы собираемся стать большой оперной звездой.
Репортер «Кроникл». Вы собираетесь петь в «Метрополитэн», миссис Кейн?
Кейн. Безусловно.
Сьюзен. Чарли сказал, если я не буду петь там, он построит для меня оперный театр.
Кейн. В этом не будет необходимости.
Первая полоса чикагского издания газеты «Инквайрер». Фотография Сьюзен. Объявление гласит, что Сьюзен Александер открывает сезон в новом Чикагском оперном театре; идет опера «Таис». А в это время мы слышим звуки настраиваемого оркестра, гул голосов публики, ожидающей начала спектакля.
Чикагский оперный театр.
Камера находится за опущенным занавесом. На сцене декорации для оперы «Таис». Посреди сцены уже одетая для спектакля Сьюзен. На ней роскошный костюм, но она кажется очень маленькой и выглядит очень беспомощной. Она чуть жива от страха.
Слышны аплодисменты. Оркестр начинает бурную мелодию.
Занавес медленно поднимается. Сьюзен зажмуривается и начинает петь.
Вместе с занавесом вверх движется камера. Она поднимается до арки просцениума. Сюда голос Сьюзен еле доносится.
Камера движется выше. Двое рабочих сцены уселись на верхних колосниках и внимательно смотрят вниз. Переглядываются. Один из них показывает «нос» певице.
Металлическая вывеска на здании чикагского отделения «Инквайрер».
1914 год.
Кабинет Лилэнда.
Уткнувшись в пишущую машинку, сидит Лилэнд. Кто-то снимает с валика бумагу. Лилэнд вздрагивает и смотрит пьяными глазами. Видит Бернштейна.
Бернштейн. Хэлло, мистер Лилэнд!
Лилэнд. Хэлло, Бернштейн!.. Куда она делась... где же моя заметка... Я должен ее закончить!
Бернштейн (спокойно). Мистер Кейн заканчивает ее сам.
Лилэнд. Кейн?.. Чарли?.. (С трудом встает.) Где он?
Слышится стук пишущей машинки. Лилэнд смотрит в ту сторону. До его сознания с трудом доходит, что Кейн в редакции.
В белом галстуке, без пиджака, Кейн что-то печатает на машинке. На его лице, освещенном настольной лампой, бродит странная улыбка. Лилэнд останавливается в дверях и пристально смотрит на него.
Лилэнд. Пусть он ее заканчивает... Уверен, что я бы не мог этого сделать.
Бернштейн (подходя к Лилэнду). Мистер Кейн заканчивает за вас рецензию в вашем же духе.
Лилэнд недоверчиво смотрит на Бернштейна.
Бернштейн. Он пишет так же насмешливо, как и вы хотели. (Со сдержанным волнением.) Мне кажется, это должно вам кое-что доказать...
Лилэнд подходит к Кейну. Тот не смотрит на него. Продолжает печатать.
Кейн (после паузы). Хэлло, Джед.
Лилэнд. Хэлло, Чарли... Я не знал, что мы с тобой разговариваем.
Кейн перестает печатать, но не оборачивается.
Кейн. Конечно, мы разговариваем, Джед... Ты уволен!!..
С невозмутимым видом продолжает печатать.
1940 год.
Крыша госпиталя.
Темнеет. На крыше остались только Томпсон и Лилэнд.
Лилэнд. Ну вот и всё... у меня начинается озноб. Эй, няня!.. Пять лет назад он написал мне из своей резиденции, там, на юге... (Задумавшись.) Вы знаете... Шангри-ла? Эльдорадо? (Пауза.) Слоппи Джо? Как называлось это место?.. Ах да, Ксанаду. А я ведь с самого начала знал, как оно называется... Вы это, наверное, поняли?
Томпсон. Да.
Лилэнд. Понять меня, пожалуй, не так уж трудно. Как бы там ни было, я не ответил на его письмо... Может быть, я должен был ответить. В последние годы он был там, наверное, очень одинок. Он так и не достроил свой замок после того, как она ушла от него... так и не закончил его. Он никогда ничего не заканчивал. Конечно, он создал этот замок для нее.
Томпсон. Наверное, он любил ее.
Лилэнд. Не знаю... Он разочаровался в мире. Поэтому и создал свой собственный мир... Абсолютную монархию... Во всяком случае, это было нечто большее, чем оперный театр... (Зовет.) Няня! (Понижая голос.) Послушайте, молодой человек, могу я попросить вас об одном одолжении?
Томпсон. Конечно.
Лилэнд. На обратном пути вы не могли бы зайти в табачную лавку и послать мне парочку сигар?
Томпсон. Хорошо, мистер Лилэнд!.. С удовольствием.
Лилэнд. Эй, няня!
Подходит няня, становится позади него.
Няня. Что, мистер Лилэнд?
Лилэнд. Теперь я могу сойти вниз... Знаете, когда я был молодым, мне казалось, что все няни хорошенькие. Теперь не нахожу этого... совсем наоборот...
Няня. Разрешите взять вас под руку, мистер Лилэнд.
Лилэнд (раздраженно). Ну ладно, ладно... Не забудете о сигарах? И попросите завернуть их так, чтобы они выглядели как зубная паста или что-нибудь в этом роде... иначе их мне не передадут. Этот молодой доктор, о котором я вам говорил, вбил себе в голову, что он может продлить мне жизнь...
1940 год.
Раннее утро. Кабаре «Эль-Ранчо» в Атлантик Сити.
Неоновая реклама на крыше: «Эль-Ранчо. Дважды за вечер выступает Сьюзен Александер Кейн».
От огней рекламы камера панорамирует до стеклянной крыши, через которую мы видим Сьюзен за ее обычным столиком. Напротив сидит Томпсон. Доносятся слабые звуки пианино.
Кабаре.
Друг против друга сидят Сьюзен и Томпсон. В другом конце комнаты кто-то играет на пианино. Кабаре почти пусто. Сьюзен трезвая.
Томпсон. Мне хочется, чтобы вы рассказали все, что придет вам в голову... о себе и о мистере Кейне.
Сьюзен. Может быть, вы и не захотите слушать все, что мне придет в голову рассказать о себе и о мистере Чарли Кейне. (Залпом выпивает бокал.) Знаете... может быть, я не должна была петь тогда... первый раз, для Чарли. Ха!.. После того я много пела. Начать с того, что пела с учителями пения, которые брали по сто долларов за час... Учителя-то получали свой гонорар, а я ничего не имела от этого.
Томпсон. Но, может быть, вы все-таки получили что-нибудь?
Сьюзен. Что вы хотите сказать?
Томпсон не отвечает.
Сьюзен. Ничего я не получила... только уроки музыки — и ничего, кроме них.
Томпсон. Он женился на вас?
Сьюзен. Он никогда даже не упоминал о женитьбе, пока все это о нас не появилось в газетах... и пока он не провалился на выборах... Эта Нортон тогда развелась с ним... Почему вы улыбаетесь? Говорю вам, что его в самом деле интересовал мой голос. (Резко.) Как вы думаете, зачем он построил этот оперный театр? Я этого не хотела. Я не хотела петь. Это была его идея... всегда все было так, как хотелось ему, всегда, кроме одного раза, когда я ушла от него.