В них и вовсе не глядеть.
Но запомнится беседа,
Дымный полдень, воскресенье
В доме сером и высоком
У морских ворот Невы.
ВЕДУЩИЙ. Перед вами уже предстали ученики, читающие стихи Бальмонта и Северянина. А вот остальные. Выходят на сцену юноши, представляясь именами и фамилиями поэтов, чьи стихи они будут читать: Осип Мандельштам, Максимилиан Волошин, Николай Гумилев, Александр Блок. Рассаживаются. Двое могут стоять позади кресел в удобной для них позе. По мере действия идет небольшое перемещение на сцене, так как читающие иногда выходят на авансцену.
ГУМИЛЕВ. Это было в башне Вячеслава Иванова. Читали стихи. От стихов мы тогда пьянели больше, чем от вина.
Башня выходила на крышу соседнего дома (Звучит музыка нежная, щемящая - Дворжак «Розовое облако».), и было видно бледно-серое, без луны и звезд ночное небо, каким оно бывает в белые петербургские ночи, и высокую худощавую фигуру А. Блока, читающего своим монотонным, страстнобесстрастным голосом медленно и томительно печально-поразительную по поэтической красоте «Незнакомку». (Музыка умолкает.)
АХМАТОВА. Вся кровь во мне остановилась, когда после знаменитой строчки «ДышА духАми и тумАнАми о(А)на сАдится у о(А)кна», это обволакивающее А сменилось волшебным Е.
И вЕют дрЕвними повЕрьями
ЕЕ волшЕбныЕ шЕлка ...
ЦВЕТАЕВА. Слова и строки выстраиваются в ряд и как бы уносятся на музыкальной волне. В беззвучной тишине возникают образы, в которые сливались горечь и восторг, безысходная тоска и радостное изумление перед чудом красоты.
1-й ВЕДУЩИЙ. «А в это время возникают как из воздуха миллионные состояния, строятся банки, мюзик-холлы, великолепные рестораны, где люди оглушают себя музыкой, отражением зеркал, светом, шампанским, полуобнаженными женщинами» (А. Толстой). Звучит танго. Танцует пара перед застывшим «салоном». Желательно исполнение парой, обучающейся в школе бального танца (Аргентинское танго «Брызги шампанского» или танго «Магнолия» в исполнении Вертинского). После танца на авансцену выходит ученик с бокалом в руке, представляющий Северянина, и читает «Ананасы в шампанском».
СЕВЕРЯНИН.
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо, остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крыролет буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском - это пульс вечеров!
В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс.
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс!
Голос из зала от «футуристов»:
Какая пошлость! Томная сливочная тянучка».
ГИППИУС Не обращайте внимания на этих творцов «Пощечины общественному вкусу». Лучше послушаем стихи Осипа Мандельштама.
МАНДЕЛЬШТАМ.
Смутно дышащими листьями
Черный ветер шелестит,
И трепещущая ласточка
В черном небе круг чертит.
Тихо спорят в сердце ласковом
Умирающем моем
Наступающие сумерки
С догорающим лучом.
И над лесом вечереющим
Стала медная луна;
Отчего так мало музыки
И такая тишина?
ГИППИУС. Что касается музыки, то где же она, если не в поэзии Николая Гумилева? Прочтите нам своего «Жирафа».
Гумилев проходит к углу сцены на передний план и читает тихо, медленно и проникновенно, обращаясь к Ахматовой.
ГУМИЛЕВ.
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай, далеко, далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Ему грациозная стройность и нега дана,
И шкуру его украшает волшебный узор,
С которым равняться осмелится только луна,
Дробясь и качаясь на влаге широких озер.
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.
(Идет по направлению к Ахматовой, продолжая читать)
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
(Присаживается у ее кресла на колено)
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав...
Ты плачешь? Послушай... далеко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.
Встает, отходит за ее кресло.
АХМАТОВА (сидя в кресле, наклонившись вперед).
Сегодня мне письма не принесли.
Забыл он написать или уехал;
Весна как трель серебряного смеха,
Качаются в заливе корабли.
Сегодня мне письма не принесли...
Он был со мной совсем еще недавно
Такой влюбленный, ласковый и мой,
Но это было белою зимой.
Теперь весна, и грусть весны отравна.
Он был со мной совсем еще недавно.
Я слышу легкий трепетный смычок,
Как от предсмертной боли, бьется, бьется,
И страшно мне, что сердце разорвется,
Не допишу я этих нежных строк.
Гумилев, подходя к Ахматовой, читает «Рассыпающиеся звезды». Получается как бы диалог.
ГУМИЛЕВ.
Не всегда чужда ты и горда,
И меня не хочешь не всегда,
Тихо, тихо, нежно, как во сне,
Иногда приходишь ты ко мне.
Надо лбом твоим густая прядь,
Мне нельзя ее поцеловать,
И глаза большие зажжены
Светами магической луны,
Нежный друг мой, беспощадный враг,
Так благословен твой каждый шаг,
Словно по сердцу ступаешь ты,
Рассыпая звезды и цветы.
Я не знаю, где ты их взяла,
Только отчего ты так светла?
И тому, кто мог с тобою быть,
На земле уж нечего любить!
Отходит в противоположную сторону. Ахматова встает и обращается к публике.
АХМАТОВА.
Было душно от жгучего света,
А взгляды его - как лучи,
Я только вздрогнула: этот
Может меня приручить.
Наклонился - он что-то скажет,
От лица отхлынула кровь.
Пусть камнем надгробным ляжет
На жизни моей любовь.
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый.
И я не могу взлететь,
А с детства была крылатой.
Мне очи застит туман,
Сливаются вещи и лица,
И только красный тюльпан,
Тюльпан у тебя в петлице.
Садится. Исполняется романс на стихи Цветаевой «Мне нравится, что вы больны не мной». Аплодисменты. Входит ученик, читающий стихи С. Есенина.
ГИППИУС. Позвольте вам представить скромного, но очень талантливого крестьянского поэта Сергея Есенина и попросим его почитать свои стихи.
Есенин читает композицию по дореволюционным стихам о родине.
ЕСЕНИН.
Гей ты, Русь моя родная,
Хаты - в ризах образа.
Не видать конца и края -
Только синь сосет глаза.
Потонула деревня в ухабинах,
Заслонили избенки леса,
Только видно на кочках и впадинах
Как синеют кругом небеса.
Никнут шелковые травы,
Пахнет смолистой сосной.
Ой, вы, луга и дубравы, -
Я одурманен весной,
Я люблю над покосной стоянкою
Слушать вечером гуд комаров.
А как грянут ребята тальянкою,
Выйдут девки плясать у костров,
Загорятся, как черна смородина,
Угли-очи в подковах бровей.
Ой, ты, Русь моя, милая родина,
Сладкий отдых в шелку купырей!
МАЯКОВСКИЙ (из зала). Почему вы таскаетесь по салонам, Есенин?
ЕСЕНИН. Глядишь, понравлюсь, и в люди выведут.
Есенин сходит со сцены и садится рядом с «футуристами». Волошин читает стихотворение «Константин».
ВОЛОШИН.
Из страны, где солнца свет
Льется с неба жгуч и ярок,
Я привез тебе в подарок
Пару звонких кастаньет.
И когда Париж огромный
Весь оденется в туман,
В мутный вечер на диван
Лягу я в мансарде темной.
И напомнят мне оне
И волны морской извивы,
И дрожащий луч на дне,
И извилистый ствол оливы.
Вечер в комнате простой,
Силуэт седой колдуньи
И красавицы плясуньи
Стан и гибкий и живой.
Музыка.
Танец быстрый, голос звонкий,
Грациозный и простой,
С этой южной, с этой тонкой
Стрекозиной красотой.
И танцоры идут в ряд,
Облитые красным светом,
И гитары говорят
В такт трескучим кастаньетам,
Словно щелканье цикад
В жгучий полдень жарким летом.
Испанский танец (на авансцене) можно заменить цыганским. Во время танца Волошин незаметно уходит со сцены.
БЛОК.
Ты как отзвук забытого гимна
В моей черной и дикой судьбе.
О, Кармен, мне печально и дивно,
Что приснился мне сон о тебе.
Вешний трепет, и лепет, и шелест,
Непробудные, дикие сны,
И твоя одичалая прелесть -
Как гитара, как бубен весны!
И проходишь ты в думах и грезах,
Как царица блаженных времен,
С головой, утопающей в розах,
Погруженная в сказочный сон.
Спишь, змеею склубясь прихотливой,
Спишь в дурмане и видишь во сне