ок тысяч экземпляров каждый год – неплохо для «психолога» без образования.
На протяжении всей истории человечества землю населяли психопаты. Охотники до самых ярких эмоций. Эмоций, которые способна вызвать лишь смерть. Гладиаторские бои в Древнем Риме. Средневековые публичные казни. Изощренные пытки, суть которых в действительности не в необходимости, а в получении наслаждения от самого процесса. В этом коктейле еще много чего понамешано. И чувство безграничной власти, и холодный расчет, и банальное любопытство. Но краеугольным камнем в созерцании чужих страданий всегда стояло и будет стоять наслаждение.
А если это не так, если я ошибаюсь – отложи вилку с наколотым на нее беконом в сторону, возьми пульт от телевизора и переключи канал.
Перед тобой всего лишь дневник. Обыкновенные буквы. Они тебя не осудят, не упрекнут. Тебе незачем их обманывать. Поэтому можешь быть честен: ты не переключишь. Потому что, в сущности, ты ничем не отличаешься от меня. Разница незначительна, какой бы огромной она ни казалась на первый взгляд. И поверь, она бы стерлась в тот самый миг, как только ты бы разучился испытывать эмоции от безобидных мелочей вроде созерцания звездного неба в ясную ночь.
И тогда в погоне хоть за какими-нибудь эмоциональными ощущениями ты возьмешь в руки нож.
Моя кружка с пивом стояла почти нетронутой. Бак же заканчивал с третьей. Для него пиво – что лимонад. Чтобы с него хоть немного захмелеть, ему нужно по меньшей мере еще столько же.
Мы сидели в закусочной «Кукушкино гнездо» и ждали детектива Маккоя.
Наконец он появился. Присел рядом, вставил в рот сигарету, поймал укоризненный взгляд бармена и, чертыхнувшись, убрал обратно в пачку.
– Значит, так, – сказал он, – этот ваш торчок, которому вы, кстати сказать, сломали челюсть, в общем, он не наш парень.
Я понимающе кивнул. Если честно, я и не рассчитывал на другое, уж слишком убедителен он был, когда тыкал в нас с Баком игрушечным пистолетом.
– Значит, снова тупик? – спросил я.
– Да подожди ты. – Бак отмахнулся от меня, как от мухи и обратился к Маккою: – Вы точно уверены?
– Ну мы спросили у него, – сказал раздраженно детектив, – и он дал нам честное слово. Конечно, уверен! Я лично его допрашивал. В квартире провели обыск, никакого оружия. Мы поговорили с его приятелем, он подтвердил, что Стэнли действительно находился у него в тот вечер, когда на вас напали. Стэнли уверяет, что видел все собственными глазами. Когда нападавший скрылся, он обыскал ваши карманы и забрал бумажник. Позже, свалив оттуда подальше, он обнаружил в нем водительские документы и, разумеется, выбросил их, на кой черт они наркоману несчастному. Мы, конечно, прочесали то место, где он их швырнул вместе с пустым бумажником, но что толку?
Маккой позвал бармена, заказал черный кофе и продолжил:
– Его ломает, он напуган, уж такие вещи я вижу сразу. В таком состоянии, если бы его история была ложью, он допустил бы ошибку, логические нестыковки и проговорки загнали бы его в тупик. Но любой мой вопрос не был для него неожиданностью. Значит, либо он говорит правду, либо он хладнокровный расчетливый криминальный гений. А вы его видели. Но дело даже не в этом. – Маккой в два глотка выпил кофе и попросил бармена повторить. – На месте преступления провели визирование. Сопоставив траекторию полета пули с местоположением нападавшего по рисунку протектора.
– Детектив. – Я устало потер веки.
– Короче, стрелявший почти наверняка правша. А Стэнли – левша. И кроме того, он торчок с многолетним стажем; у него руки ходуном ходят. Он бы промахнулся, даже уткнув дуло пистолета вам в глаз…
Маккой осекся и посмотрел на меня. Я улыбнулся, дав понять, что все в порядке. Хватит с меня Эйлин и миссис Уэлч, моих нянек. Не хватало еще, чтобы полицейский вел себя так, словно я подросток, подвергшийся домашнему насилию со стороны отца-извращенца.
– В любом случае нам нечего ему предъявить, кроме ваших сновидений, а это, сами понимаете, даже косвенной уликой не назовешь. Но повторюсь: я уверен, Стэнли не тот, кого мы ищем.
– И что? Никаких зацепок? – спросил Бак.
– Кое-что есть.
Маккой вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный вдвое лист бумаги и протянул мне.
– Мы составили фоторобот. Но у этого придурка такая каша в башке, что не удивлюсь, если человек с картинки ни хрена не похож на того, кто стрелял.
Я держал лист и не мог собраться с духом и развернуть его. Меня сковал страх, самый настоящий. Я боялся, как боятся на опознании трупа, боятся момента, когда скинут с покойника простыню, открывая его лицо; как боятся, забив в поисковик что-то особенно ужасное, перейти на вкладку «Картинки». Я боялся, что сейчас может произойти то, что произошло с Баптистой, когда воспоминания накрыли его лавиной сразу, как только он посмотрел на колесо такси. Боялся пережить ту ночь вновь, и оттого, что я ее не помнил, становилось еще страшней, потому что я совершенно не знал, к чему готовиться.
Баптисте подсовывали его любимую табачную трубку; подсовывали любящие родственники. Если бы это сработало, он утонул бы в волне сладких воспоминаний о своем счастливом прошлом…
Я держал в руках не трубку, а портрет того, кто обнулил мою жизнь, оставив лишь страшные ночные кошмары. И вручили мне ее не родные люди, а детектив убойного отдела.
Глубоко вдохнув и медленно выпустив воздух через ноздри, я развернул лист с фотороботом. Наверное, с полминуты я молча разглядывал непропорциональное лицо, слепленное по воспоминаниям Стэнли, пока не вмешался Бак.
– Ну что? – спросил он.
– Ничего. Какая-то незнакомая мне рожа.
Я говорил искренне. Черно-белое изображение человека не пробудило никаких воспоминаний. Как и трубка Баптисты не помогла ему вспомнить свою семью. Стоит сообщить всем этим мозгоправам, что их система работает не лучше, чем ароматерапия при лечении саркомы кости. Правда, не исключено, что собранный со слов Стэнли автопортрет настолько неточный, что, будь у меня все в порядке с памятью, я не узнал бы в этом рисунке родного брата.
– Я могу оставить это себе? – спросил я Маккоя.
– Да, разумеется.
– Дай мне, – сказал Бак.
Я протянул ему фоторобот, и Бак, морща брови, словно шахматист, ищущий выход из цугцванга, стал разглядывать его.
Наконец он с шумом выдохнул и вернул листок.
– Хрен его знает, – сказал он.
– Ну а на что ты рассчитывал? Узнать в нем своего соседа?
– Нет, но мало ли. – Он посмотрел на детектива. – И что теперь? Какой следующий шаг?
– По базе совпадений нет. Либо этот человек, – Маккой взглядом указал на листок в моей руке, – ни разу не привлекался, либо его вовсе не существует. У Стэнли мозги разжижены, хотя он вроде как старался вспомнить лицо стрелявшего. В любом случае теперь у нас есть свидетель, есть описание предполагаемого преступника. Мы разослали ориентировку по штатам.
Маккой взглянул на часы.
– И еще кое-что, – сказал он. – Стэнли утверждает, что перед тем как убежать, преступник поднял с земли сумку и вытащил из нее какую-то книгу.
– Книгу? – Я подался всем корпусом. – Ерунда какая-то. Он пошел убивать меня с книгой? В парке, что ли, читал, пока дожидался?
Маккой помотал головой.
И он не успел раскрыть рот, как до меня дошло.
– Рюкзак, который преступник бросил на землю, принадлежит вам. В нем лежали ключи от квартиры, которую вы снимаете. Да и сам рюкзак опознала та женщина, хозяйка квартиры…
– Миссис Уэлч.
– Да.
– И что получается? – Мне непреодолимо сильно захотелось курить. – Меня пытались убить за какую-то там книгу?
– Я не знаю, – честно ответил Маккой, – но не исключаю этой версии.
– Но это же бред?! – Я полез в карман за сигаретами.
– Поверьте, порой люди творят такую херню, что волосы встают дыбом.
Мы заплатили по счету, и, когда оказались на улице, я в три затяжки выкурил сигарету.
– Бак, ты видел у меня книгу?
Он выпятил нижнюю губу и задумался.
– С ходу так и не скажешь. Ты все время таскал этот рюкзак, а что в нем было, я не видел и, разумеется, не спрашивал. Да и какая разница, что это за книга.
– Как раз наоборот, – сказал Маккой, – по всему выходит, именно из-за нее и совершили нападение. Если бы преступник был простым грабителем, он бы обыскал ваши карманы, а вместо него это сделал Стэнли. И потом, в рюкзаке лежал мобильник, однако нападавший забрал именно книгу, если тупой наркоман не путает глюки с реальностью, но как раз в этом он клянется.
– Мобильник, – кисло ухмыльнулся Бак. – Вы видели его? Я с таким пятнадцать лет назад ходил. Кому он нужен?
– И тем не менее, – сказал Маккой, вновь глянув на часы, – он забрал лишь книгу. Если уж ты разочаровался в добыче, то хотя бы забирай что есть, верно? На хрена тебе брать какую-то книгу вместо денег и сотового, пускай дешевого и старого.
Я почти не слушал. Их голоса долетали до меня глухим бормотанием, словно я напихал в уши вату. Книга? Весь этот кошмар из-за чертовой книги? Я не мог в это поверить. Отказывался верить. Что я носил с собой в рваном рюкзаке, шатаясь по ночным улицам Нью-Йорка? Лестерский кодекс?
– Мне пора, – сказал Маккой, протягивая руку. – Я свяжусь с вами сразу, если появится хоть какая-то новая информация.
Он ушел, а я снова закурил.
– Лестерский кодекс, – прошептал я, и мой голос выдал истерическую ноту на последнем слоге.
– Чего? Что это за хрень?
– Это рукопись Леонардо да Винчи, стоит десятки миллионов долларов. – Я с трудом сдерживал подступавшую истерику.
Бак выпучил глаза.
– Охренеть! У тебя была эта книга?!
– Сильно в этом сомневаюсь, старик. Но какого черта! – Я расхохотался. – Почему я помню, как называется брошюра да Винчи, помню еще кучу идиотской информации, но не способен назвать дату своего рождения? Боже! Да как все устроено? Как работает эта штука в моей башке? – Истерично хохоча, я указал пальцем на свою голову. – Как, черт ее возьми?