– О-о, у нас пир? Здорово! – он похлопал руками почти беззвучно. Девчонки улыбнулись в ответ и продолжали есть. Доктор, выполнив свою миссию, тоже стал есть лапшу, за один раз одну чашку, за второй – вторую. Самая быстрая еда в его жизни. И, наверное, самая вкусная. Профессор тоже ел лапшу и пил коньяк. И даже налил в кофе фитоняшкам, они не сопротивлялись.
– Может, нам у солдат остаться? – спросила одна из Юль.
– Неверный выбор, – сказал жующий профессор, – правильный: попытаться отсюда улететь, а там уже решать, с кем остаться. Здесь, поверьте, не с кем.
– Что-то я в туалет захотела, – сказала вторая Юля.
– Это там, по коридору, где коробки. Там, наверное, туалеты, – предположил доктор.
Девушки ушли, не прощаясь, не оборачиваясь, ушли быстро и целенаправленно. Доктор больше их не увидит. Да и они его скоро забудут. Если все будут живы.
– Вы знаете, доктор, невесело здесь, – профессор доел лапшу и принялся за кофе, коньяк и шоколад одновременно. – На вторые сутки самое страшное было. Когда эти два чартера приземлились, м-м, а хотел сказать заблудились. Нда-а, вкусный коньяк, я, знаете ли, не пью много, но счас, нда-а… Их дозаправили для отлёта, ещё успели. А регулярные отменили все сразу. Так и стоят без горючки. Вон там, нда… А прилетающие чартеры перенаправили в Казахстан и на Дальний Восток. Никто ничего не объясняет. Хорошо, электричество по автономке долго было. Но всё равно, м-м, масса народу, кто куда лезет. Одним в Таиланд лететь, вторым – домой ехать. Грабить стали тех, кто на чартер. У них ведь валюта. Тех, кто прилетел, ну что там, м-м, сувениры. Много пострадавших было. В общем, как только чартеры улетели, переполненные, стали приезжать пятисоттысячники.
– Кто? – спросил доктор, он с невероятным удовольствием пил кофе.
– Вы знаете, сколько стоит билет на наш с вами рейс? – профессор поднял вверх шоколадку.
– Я, м-м… – доктор развёл руки в стороны.
– Пятьсот тысяч евро или баксов, налом или транзакцией. Вы посмотрите, кто в зале: посторонние только мы с вами, остальные – сливки нашего или, верней, вашего города, нда-а.
– Но их много для одного, даже двух рейсов.
– Да-а, это понятно, у нас без развода на бабло не могут. Их ещё больше должно было быть, если бы мост не перегородили. У-у, что я уже под шофе?.. Нда. Но смотрите, как грамотно они посторонних отсеяли. Какие-то есть, но очень мало. Я, знаете ли, с удовольствием посмотрю на эту схватку за места. С удовольствием, – профессор в своей манере непьющего человека вылил остававшийся коньяк себе внутрь одним большим глотком.
– Я, профессор, наверное, нет. Как только начнётся, попробую свалить обратно в город.
– В больничку? – округлил глаза профессор.
– В чё? – доктор поставил пустую чашку из-под кофе на стол.
– Вы же должны же, эта у вас клятва Гиппократа там. Нда-а. Шоколадку будешь? – профессор протянул ему батончик.
– Ну да, и туда заеду.
Доктор принял дар и стал разворачивать шоколад, а потом медленно есть. Он был сыт и смаковал давно забытый вкус. Давно, потому что эти несколько дней шли за несколько лет их жизни: и профессора, и фитоняшек, и богато одетых людей.
– А я так, если меня под охраной проведут, то да. А так буду наблюдать. Какой у нас коньяк знатный! А ещё есть? – он покрутил пустую бутылку в руках.
– Вот шкафы таможенные, может, что и есть.
Профессор проворно встал и стал открывать шкафы. С каким-то знанием дела, словно на обыске.
– И всё же, вот так просто миллион евро дома на просто так? – рассуждал доктор, вспоминая нытьё богато одетых людей на тему о дороговизне лечения.
– Да больше, доктор, вы не представляете, какой уровень у них на просто так, как вы говорите. И это не Москва. А представьте столицу нашей родины? Какой там уровень будет?
– Не знаю, мотивация должна такая…
– Какая? Вон она, – он махнул рукой на дверь, – труп в центре площади, одна мотивация, пять, десять показательных расстрелов – и вот вам полные штаны другой мотивации.
– Ну да, – согласился с ним доктор.
– О-о! А вы не со мной? – профессор наконец-то нашёл коньяк, наполовину выпитую бутылку «Хеннеси».
– Нет. Пить – ошибка, даже сейчас, а может, именно сейчас, – доктор подошёл к окну, посмотрел.
Возле здания, по внутреннем дворе, очень энергично передвигались несколько человек из охраны с автоматами и их водитель. В руках у них были чёрные сумки. Они забавно перелезли через срединный большой сугроб, чтобы попасть на другую сторону двора, где стоял под парами их микроавтобус.
– Тоже верно. Солдатиков жалко, как они будут этот бардак разгребать. М-м-м. И что-то этих фээсбэшников не видно.
– А эти кто? – доктор кивнул в сторону чёрных автоматчиков.
– Эти? – профессор даже не посмотрел в окно, просто понял. – Да вы что? Ряженые, но ряженые там очень наверху. Кто нарядил, я не скажу. Все гандоны. И я гандон, – он немного помолчал. – Один чартер тот вот, из тех вот, м-м, разбился где-то на Алтае, солдатики говорят, от перегрузки или от массовой драки на борту. Да и хрен с ними и с этими. Да и со мной тоже.
Профессор стал пить как запойный. Сначала молча, потом икал, потом стал вспоминать песни.
Доктору в руки попал лист бумаги, его вытащил профессор вместе с бутылкой коньяка. Он сначала подложил лист под бутылку, а потом передвинул в сторону доктора. От нечего делать он повертел в руках. На листе каллиграфическим и, наверное, женским почерком были написаны фразы или названия, и у некоторых из них стояли красные галочки, а весь текст был написан чёрными чернилами. Доктор присмотрелся и прочитал:
«Спиды – галочка. Лизер – вопрос. Гаш – ничего. Мадам – галочка. Меф – ничего. Круглые – галочка. Хмурый – вопрос. Грибы – галочка. Кокс клб – галочка. Кокс, – и напротив этого было накорябано мужским почерком и синими чернилами: – Позвони Ринату, узнай про иранца. Осторожно узнай. Уточни по списку и сожги его».
Прочитав, он ничего не понял. И положил листок на стол. Может, кому пригодится.
В этот момент профессор определился с репертуаром, он стал напевать или подкрикивать:
– Мы-ы-ы к вам-м приехали-и на ча-ас! Приве-ет-т, хэллоу, а ну скоррей любите нас-с, вам крупно повезло-о! Ну-ка-а все вместе уши развесьте и хлопайте в ладоши вы!
Профессор продолжал орать и хлопать в ладоши, а доктор решил посмотреть, что творится в зале ожидания счастья. Горячая лапша пошла на пользу организму, придала мыслительным способностям активность. Он отвалился на кресле в дальнем углу зала, наконец-то вытянул ноги.
– Опять этот пришёл, – услышал доктор тихую реплику с передних сидений.
Молодой мужик шёл шатаясь, но не пьяный. Совсем серый или даже белый лицом. Дошёл до молодой бабы и ударил её по лицу с размаха. Она проворно закатилась под сиденья и стала стонать. Мужик стал её пинать, она дёргаться. Отпинав её, мужик развернулся и ушёл вниз. Баба вылезла из-под сидений, села на место и стала кутаться в норковую шубу. Как будто ничего не произошло. Можно сказать, это была немая сцена. Если бы не стоны бабы. Все люди в зале точно молчали. Что думали? Что про них знали? Как молодая баба потеряла своего ребёнка? А где был сейчас молодой мужик, белый лицом?
Мир под названием «Инвестируй в счастье!» рухнул в одну секунду. И он рухнул очень страшно. Страшно потому, что забирал с собой жизни детей.
Дверь, ведущая неизвестно куда, но точно на мороз, вдруг открылась. Завалились, словно снежки, солдаты, может, младшие офицеры. Дверь пнули ногой, когда открывали, так же ногой запнули, сели на свободные сиденья, закурили.
– Комса и Хабара наконец-то ожили, скоро борты пойдут регулярно.
– Да и связь спутниковую на город пустят.
– Вчера два супостата красиво прошлись, ха-ха-а.
– Ха-ха, – парни засмеялись чему-то своему, военному.
– Народ отупел совсем. Да так быстро.
– Да чё ты хотел, жить хотят.
– Ты прошлую погрузку видел? Рвались дебилы как в последний полёт. Детей, сука, бросают, тьфу.
– А-а-а, да с тем чартером, который разбился, полкан сказал, там точно драка была массовая со стрельбой. По спутниковой кто-то всё онлайн транслировал до самой земли, пока ни ёб…
– Херня какая-то: войны нет, а война идёт.
В этот момент загудел самолёт, включённые двигатели принесли людям надежду и заставили сразу всех встать с сидений.
– Блин, погрелись, ну всё, пошли работать, – лейтенанты тоже встали и также шумно скрылись в морозе.
Доктор продолжал сидеть, вытянув ноги. Сидел и вспоминал, как в одной компании он для поддержания интереса в застольной беседе рассказал, как устроен женский геном. Держал вилку с насаженным на её зубцы огурцом, слегка вилкой помахивал и рассуждал: «Существует много странных генов с не совсем понятным предназначением, но есть три, которые в конечном счёте определяют поведение женщины. Один направлен на уничтожение игрек-хромосомы, то есть мужчины, второй на уничтожение икс-хромосомы, то есть женщины-соперницы, и есть ген, направленный на планомерное уничтожения самой себя. Вот такая история». Обычно после этой информации стол оживлялся. Женщины вскрикивали: да я не такая! И это что, правда? Да не может быть! Мужчины хохотали и приводили примеры из прошлого и даже примеряли будущее. Всем было о чём поговорить, ну а потом и выпить. Но тогда ему запомнился полковник, он как-то молча выпил рюмку водки, помимо всех и, посмотрев в глаза доктору, а сидел он напротив, сказал: «Это правда, доктор, то, что вы сказали, только не о женщине, а об армии». У него были странный взгляд – трезвый. При общем пьяном виде трезвый взгляд. «В мирное время армия сама себя съедает. Чтобы жить, ей нужна война», – сказал он немного погодя, когда страсти вокруг генома улеглись и в ход пошли анекдоты.
Доктор сейчас смотрел на дверь, за которой скрылись лейтенанты, и думал: «Если армия ожила, то это точно началась война».
– Вот, – рядом на сиденье водрузился, иначе не скажешь, профессор, – там вкусно было, надо признать, но холодно.