ванные оксфорды. Он кричал в микрофон, размахивал руками, в такт ему по залу проносился свет прожекторов.
– Оргазма больше не будет! Интернета больше нет! Фейсбук умер! Илон Маск – женщина! Биткоин равен рублю!
В зале слышатся выкрики и выстрелы, некоторые из экзальтированных покончили с жизнью прямо в зале.
– Пошутил! – психиатр склонился в реверансе перед публикой.
Спецбригады зачистили зал, который опять внимал спикеру, многие, не дожидаясь вечернего ужина, ели еду и пили из фужеров шампанское, но это те, кто в ложах.
Вдруг заискрились кабели высокого напряжения в зале, заскрипел и вспучился лёд на северных реках, и самолёты перестали летать в синем небе…
Они вместе чихнули, потому что вернулись в деревянный ДК. За кулисами, на складном и неудобном стуле, поджав ноги и сложив руки на животе, сидел профессор.
– Товарищ генерал МГБ, разрешите обратиться? – сказал один из Жолудевых, тот, который в смокинге.
Профессор кивнул головой.
– Разрешите приступить к оперативной разработке Анциферова Виктора, оперативный псевдоним Доктор.
– Давай, Гена, начинай, только без фанатизма. И выкинь этот кокаин из головы, а то, как ребёнок, ей богу, смешно. М-м, ты давай осторожно, но и времени нет совсем, это, как всегда. Ну ты же уже привык?
Психиатр, щёлкнув каблуками, развернулся и ушёл к выходу из ДК. Доктор же повернулся к Жолудеву номер один.
– Что? – покосился на него номер один.
– Что – что? Объясни всё это.
– Что?
– Это! Ты кто на самом деле?
– Я-то? Дак психиатр, – удивился Жолудев. – А кто ещё?
– Не знаю, я теперь много не знаю.
– Это да, это, брат, ты прав, – задумчиво сказал психиатр, посмотрев на генерала МГБ.
– А звание у тебя есть?
– Есть, у любого психиатра есть звание. У меня подполковник МГБ.
– Понятно.
– Нет, ничего не понятно. Ты мне верь, я твой настоящий друг.
Психиатр номер один встал и ушёл прямо в стадион, в другого Жолудева.
– Скрипы успеха! Стратегическое управление активами в условиях постоянных изменений! Стратегия повседневности! Мастурбация – как быстро достичь цели без нытья! Скипы воли и стремление к успеху! Встречайте нас, мы к вам заехали на час! Любите на-а-ас!
Это они, психиатры, теперь вдвоём стали рвать толпу страждущих на куски их гаджетов и их кожи. 20-й бедлам Коминтерна продолжался. Следующим в списке выступающих на большом экране был прописан новый каменщик, Арнольд Шварценеггер.
Доктор устал от сна и собрался просыпаться. Но вдруг стадион с бедламом сдвинулся далеко к горизонту, а из-за кулис к нему пришёл, немного прихрамывая на левую ногу, профессор и сел на стул психиатра. На стуле сразу появилась надпись: «Fantome de Marrakesh». Он повернулся к доктору и внимательно на него посмотрел.
– Я побуду тут, у тебя немного. У тебя так тихо.
– Да, пожалуйста, профессор.
– Ауфвидерзеен, майне кляйне, ауфвидерзеен, что ж победитель-инвалид пел у пивной себе навзрыд? – тихо пропел профессор и махнул рукой.
Доктор реально видел рядом с собой профессора, чувствовал кисловатый запах его пота и запах перегара, видел его красные усталые глаза и взлохмаченные седые волосы.
– А ещё и зубы есть у меня! Ха-ха, – засмеялся профессор, – доктор, вот я так устал за тобой бегать, ты не представляешь. Ладно. Вот это всё херня, я скажу, скрипы эти и стратегии. Как всё в этом мире решалось за кулисами и будет решаться за ними, а деньги – это фикция, особенно в банках, но не… Как там у вас, в квартирах сейфах, что ли? Это нал! Это всегда круто! Это так, бля, и у наркокартелей, нал – это всё. Н-да. Но это не главное. М-да, я вот что зашёл к тебе. Поговорить зашёл, вернее рассказать, м-м, вот что.
Перед ними появился большой белый экран, как в старине, из белого шёлка.
– Знаешь, у меня был старший брат, такой совсем старший, я его не видел никогда. Маленький был. А он на войне Второй мировой воевал, в разведке служил фронтовой, м-м, вот.
Профессор говорил тихо, видимо, ему было сложно начать и продолжить. Почему он выбрал доктора как собеседника, было непонятно ни старому профессору, ни доктору, ни даже его сну.
– Нет, не то. Вот смотри.
На экране стали идти кадры старой кинохроники, она называлась «Битва при Дьенбьенфу». Показывали Вьетнам, пленных французов, разбитую технику, рвы и окопы, раненых и убитых.
– Это Роман Кармен снимал, его специально туда отправили. М-м, знаешь почему?
– Нет, – ответил доктор. Он уже сомневался, что это всё сон.
– Он кроме хроники снимал допросы пленных французов. Это не совсем французы, это были русские из французского иностранного легиона. Старые, ещё с гражданской войны и новые после Второй мировой, те, кто был в плену у немцев и в сопротивлении у французов. Я потом нашёл кадры, м-м, вот они.
На экране перед камерой сидел раненый худой мужчина средних лет, он немного морщился и отвечал на вопросы. Вопросы ему задавали на русском и французском языках. Он отвечал только на французском. Взгляд у него был усталый и, видимо, рана у него болела: он часто трогал перевязанный живот рукой.
– Это мой брат, его звали Алексей. Их тогда взяли человек триста, может, больше, загрузили в трюмы сухогрузов и прямо на Колыму. Вот.
На экране показался Ванинский порт, сухогруз «Любовь Орлова» у причала, охрана и этап заключённых перед отправкой в лагеря.
– Это вывернутая наизнанку правда и неправда одновременно. За что их наказала судьба? Что они сделали? – он немного помолчал и спросил: – У тебя выпить есть? Хоть что-нибудь?
Доктор пожал плечами, но встал и подошёл к старинному секретеру, в который превратилась его кухня. Достал графин водки, налил в стопки и вернулся. Они выпили и сразу захмелели.
– А что это у тебя, м-м, там скрипит?
– Это газ.
– А это что?
– Сгущёнка.
– А другой закуски нет?
– Нет, профессор, ничего нет.
– Хорошо.
Он взял в руки пакет со сгущёнкой и выдавил его почти весь в себя. Закрыл крышечкой пакет, потом резко скрутил его и сжал.
– Вот суки! – громко вскрикнул профессор, – он же герой! У него столько наград боевых было, у них у всех, а Сталин их всех в расход, всю фронтовую разведку, весь Смерш. Всех!
Доктор молча смотрел на профессора, он утих, снова открыл мятый пакет сгущёнки додавил его в себя и аккуратно положил на кухонный стол.
– А как он туда, в легион, попал? – спросил доктор.
– Я не спрашивал. Это он всё время про родителей спрашивал, про маму и папу, как они жили и как они, м-м.
– А вы что, встретились? – удивился доктор.
– Да. Один раз. В Марракеше. М-м, знаешь, в голове каждого человека живёт несколько языков. В моей, когда учился на специальных курсах, нашли два, это кроме родного, русского. Два, французский и арабский. И вот меня в Африку и направили. Когда я принимал, м-м, скажем так, пост особого назначения, в Марокко, он сам меня там и нашёл. Так и сказал: «Я твой старший брат Лёха».
В этот момент профессор заплакал. Как ребёнок, шумно всхлипывая и вытирая слёзы рукавом.
– Я знаешь… А налей ещё.
Доктор налил водки, и они снова выпили.
– Ну вот и всё.
– Что всё? – спросил доктор.
Профессор кивнул в сторону стадиона, от которого в их сторону шли все психиатры, штук сорок.
– Танец, – он кивнул в их сторону, – никак без эпатажа не могут.
Профессор встал и отряхнул одежду. Дождался пока сорок психиатров закончат свой танец, в невероятном темпе выбивая щепки и пыль из настила сцены.
– Ладно, в следующий раз договорим. Нам пора в другой сон.
Они стояли в центре сцены вдвоём и ждали психиатров.
– Профессор, – доктор всё-таки осмелился спросить.
– Что? – тот внимательно посмотрел в глаза доктору.
– А моя жена в каком звании?
Ответа он не дождался, потому что проснулся. Он резко сел и выдохнул. То ли воздух, то ли сон. От него пахло водкой. Он тряхнул головой. Всё равно пахло водкой. За окнами была ночь, холод и смерть. На столе лежал мятый пакет из-под сгущённого молока. Он взял в руки автомат и стал думать, дышать водкой, вспоминать и думать. Спать не хотел. Сон этой своей реальностью напугал его навсегда.
Про жену думать не хотел. Про детей было страшно, даже думать. Чем помочь? Где они? Может…
Про работу? Её забыл сразу.
Вспомнил слова Жолудева: хочешь отдохнуть, думай о женщинах.
Что о них то думать? Ему с ними не везло с молодости, несмотря на его кавалергардскую внешность. И даже потом, несмотря на известность как хирурга. И даже сейчас, после обнуления, так его развод назвал всё тот же Жолудев.
После развода, нет, после ухода из дома доктор снял небольшую квартирку рядом с работой, как-то там благоустроился и стал жить. Еду покупал в кулинарии, готовую. Ел её, потом смотрел телевизор и спал, просыпался, вставал и шёл на работу. Так каждый день. Продавщицы в кулинарии его запомнили, здоровались, разговаривали, смеялись. Видимо, флиртовали. И вот в одну субботу он предложил выпить вина красного и посмотреть фильм интересный самой симпатичной из продавщиц. Такой тёмно-русой, широкобёдрой, красивой, по бейджику – Ане. Она улыбалась пока укладывала контейнеры с едой в пакет, улыбалась пока не услышала предложение доктора.
Что за?.. Он так и не понял. Тёмно-русая пышноволосая Аня вдруг зарычала громко и зло:
– Я ва-ам не-е-е шалава-а-а какая-то, не-е надо-о мне-е-е тут, я не шалава-а я… – шипела она теребила ручки пакета и смотрела в сторону выхода.
Доктор так и ушёл в сторону того выхода, оставив еду, за которую заплатил в кулинарии, и мечты посмотреть фильм с кем-нибудь оставил там же в кулинарии. Ушёл и больше туда не заходил. А вскоре и с квартиры съехал в другой район.
Эту историю он и рассказал в ординаторской как-то с утра после обхода палат. К обеду всё высокоинтеллектуальное сообщество нейрохирургического отделения искало в интернете проститутку, считая это самым простым выходом из ситуации. Консенсус был достигнут к трём часам дня, выбрана была Регина: пятый размер, молодая высокая, ну и размер её, конечно же, имел значение, да и стоила умеренно – три тысячи в час или за два или десять за ночь, это они не совсем поняли, но сказали, что деньги у тебя есть, сам разберёшься. Вызвали на десять вечера. Успокоились. Высокоинтеллектуально.