Дальше всё закрутилось, как на карусели. Быстро, шумно и даже ярко.
Раненого доктор, Лёха и молодой хирург, подхватив носилки, быстро как могли потащили по узким коридорам на второй этаж. Пыхтели, тащили и дотащили. В операционной больного у них принял высокий, рыжеволосый, молодцеватый анестезиолог Самонин Серёга, который сразу узнал доктора.
– Здрасте, Виктор Геннадьевич, – улыбнулся он, – вы насовсем вернулись?
– Не знаю, Серёга, не знаю, всё зависит от твоего опыта.
– Вы про больного?
– Да, – доктор вдруг почувствовал дикую усталость.
– Я постараюсь, – вежливо склонил голову анестезиолог.
– Постарайся, Серёга, постарайся.
В операционной собрались все неотложные хирурги, разовые халаты поверх обычной одежды, перчатки, оптика с подсветкой от батареек на головах, и два охотничьих ружья по углам.
Они расположились в кабинете старшей операционной сестры. На большом мягком диване с высокой спинкой, к которой и прижались. Стали смотреть на керосиновую лампу, о чём-то думали. Потом Настя захотела в туалет. Долго мялась, потом боялась, потом сказала. И они, блондинка Настя с Лёхой Парадайзом и керосиновой лампой пошли искать туалет.
Тишина и темнота.
Прохладно было и для сна, и для размышлений.
Доктор просто сидел и старался ни о чём не думать.
Вернулась молодёжь, шумно рассказывая о том, что туалет – это на улице, за зданием, или на третьем этаже, там ужас, они выбрали на улице, чуть не упали и поняли, что лучшее место на планете – это их база, там тепло, еда и баня, короче – парадайз.
Они снова утолкались на диване, усадив Настю в центре.
Доктору стало теплей, а когда они стали сопеть, и его утянуло в сон.
В этот раз сон был простой. Просто воспоминания о Генке Жолудеве. Да они дружили в академии, да у них была одна компания, и да, они встретились в Санкт-Петербурге, доктор приехал на курсы в институт мозга имени Бехтерева, а Генка уже там работал клиническим ординатором. Замечательное время было. Тогда же у них родилась идея о лечении психических расстройств, вызванных травмой головного мозга при рождении или после травм в детстве. Они считали, что нужно было просто удалить очаг, который давит на определённую структуру головного мозга, что и вызывает психическое расстройство. Эта идея была рождена в Эрмитаже, кода они бродили по его залам, рассуждая о человеке, о его мозге и о том, что он может натворить, от высокого искусства до страшной трагедии. Но реализация их идеи немного затянулась, собственно, и появление психиатра Жолудева в их нейрохирургическом центре было связано именно с ней. Жолудев находил пациентов, им делали МРТ и КЛТК и ещё кучу анализов, потом хирурги принимали решение по операции и, собственно, сама операция, потом выхаживание пациента и результат. Семьдесят процентов успеха, это было победой.
Доктор, первый раз увидев результат проведённой им операции, посчитал его фантастическим. Два разных человека, до и после. До – параноик и истерик, а после – флегматик и наблюдатель: смотрите, какие замечательные облака, а почему я раньше их не замечал.
Так они пришли к совсем сложным случаям. Где был только один риск.
Доктор хорошо запомнил одну пациентку, совсем молодую девушку, красивую блондинку с полностью разорванным сознанием, каждый час она была другая, невероятно сложный случай. Первый этап обследования был неудачен, они не нашли органических изменений. Но Жолудев не унимался, ещё одно МРТ, но описание результатов исследования Жолудев заказал в пяти разных клиниках, у пяти самых известных рентгенологов. И одно описание выстрелило. Они нашли органику, совсем маленькую гигрому, проросшую сосудами, последствия родовой травмы. Но плана операции не получалось, никак. Сложный доступ, невероятный риск.
Через неделю размышлений решили делать операцию на роботе «да Винчи» в другой клинике, в другом городе. Жолудев летал туда два раза, всё объяснял, договорился. Роботом управлял Доктор. Ему всегда было проще руками, кончиками пальцев, он ими чувствовал малейший трепет ткани, ритм крови в больших сосудах и капиллярах, шелест шовного материала, но самое главное – он ими чувствовал жизнь, но да, и смерть. А что? Это судьба хирурга.
Когда-то давно в одной компании была брошена фраза – кто рискует больше, пилот самолёта в полёте или хирург в операции? Тогда победил пилот самолёта. Просто потому, что было что набрать из интернета, страшное, смешное и радостное. Про хирургов ничего. Кроме их видео с операций, где только одна кровь и страх. Кровь больных, а страх тех, кто на это смотрит.
На «да Винчи» доктор провёл больше двух десятков операций. Такую установку уже заказали и в их центр, но всё обрушил этот холод. А тогда он только подправлял робота, на самом важном участке, где сходились артерии и две самых важных зоны головного мозга. Тогда только миллиметр отделял их от трагедии. Но они остановились, доктор и робот. Машина и человек. Может, их остановил кто-то ещё, кто заботился об этой молодой девушке, тот, кто и привёл её к ним.
После выздоровления девушка мало что помнила из прежней своей жизни. Она словно стала жить заново. Тихая, нет, временами смешливая и говорливая и очень красивая. Как её звали, доктор не запомнил. У него тогда началось французское приключение.
Доктор открыл глаза и посмотрел на керосиновую лампу, рядом сопели, похрапывали и попискивали две молодые личности, за которые он сейчас отвечал. А в трёх комнатах от них, наверное, уже заканчивалась операция.
«Надо опять закрыть глаза и вернуться в сон, пока есть время», – подумал доктор и тут же провалился в серую мглу нового сна.
Урсула, имя этой пациентки доктор помнил, а той девочки нет.
Странная история.
Урсула была пациенткой доктора во французском Центре нейрохирургии и изучении мозга. Тридцать восемь лет, рост сто девяносто один сантиметр, чемпионка Европы по метанию ядра. Брюнетка с синими глазами. Левую руку почти до локтя она потеряла в автомобильной аварии в Швейцарии, возле города Базель. Авария случилась пять лет назад. До этого у ней было три протеза, обычный, механический и странный. И вот за два месяца до операции ей изготовили биометрический протез, с включённым в него аналоговым нейронным биомеханическим центром. По сути, это был эксперимент. Задача доктора была в первой операции открыть и, так сказать, взбодрить остатки нервов, приготовить сосудистую сеть к контакту с биометрической матрицей протеза, а наследующий день, во второй операции присоединить протез к руке пациентки, даже не присоединить или пришить, а врастить живые клетки в биоматрикс.
Первую операцию доктор провёл за пультом нового экспериментального робота под кодовым названием «Эдуард Второй». Вроде всё получилось, хотя руками было бы быстрей, свои сомнения по поводу робота он высказал руководителям проекта. Те запретили ему сомневаться в роботах и посоветовали просто выполнять инструкцию.
На второй операции присутствовали все руководители, все профессора и все ведущие хирурги, трансляция операции велась на три больших монитора, распложённых в лекционном зале, с трёх камер в операционном блоке и двух камер робота. Сначала всё шло хорошо, прошла подготовка тканей руки, кожи, мышц, крупных сосудов, а главной задачей операции была пропустить естественный кровоток через область биоматрикса так, чтобы клетки организма приняли его за своего. Сам же биоматрикс был выращен из стволовых клеток мадам Урсулы в течение года, но только с третьего раза его удалось имплантировать в протез, в его биомеханическую часть, и когда это получилось, протез заморозили до этой операции.
И вот на этом самом важном моменте соединения сосудов робот стал тупить, словно подросток, которому было непонятно или неохота делать домашнее задание. После двух неудачных попыток доктор отключил робота и вошёл в живую операцию. Камера робота снимала работу человека с поднятых над операционным столом стальных щупалец. Робот внимательно наблюдал за движением человеческих рук, он словно учился у хирурга, запоминал и анализировал. А сам человек, сам хирург, полностью погрузившись в операцию, создавал ауру созидания, так всегда проходят восстановительные операции, ткани человека с благодарностью принимают работу хирурга. Часто монотонную и долгую по времени, но возвращающую жизнь в непростой и безысходной ситуации.
Это был триумф доктора, операцию признали ювелирной, все жали руки и подтверждали мастерство и профессора, и коллеги, и даже совсем незнакомые люди. Ночью он всё пережил заново. Как сказала жена: «Ты вернулся из операционной только ранним утром, когда свалился с кровати». Доктор тогда смеялся и был счастлив.
Рану выхаживали ещё две недели, проводили каждодневные перевязки, ставили уколы витаминных стимулирующих заживление препаратов, гормонов и антибиотиков. Сняли швы и передали Урсулу нейротренерам, которые должны были научить руку быть рукой. Это ещё заняло две недели, и вот итог. На смотровой кушетке, в белом пушистом, не больничном, халате сидела довольная мадам Урсула, она обворожительно улыбалась, показывая свои достижения. Рука работала правильно и естественно, всё было ок! Так периодически вскрикивала мадам Урсула, одно было но: цвет кожи протеза был беловато-розовый, естественный для мадам зимней, а летом, как принято в Швеции, цвет кожи у мадам поменялся на сочный бронзовый. Два месяца до операции она провела под летним французским солнцем и всё время загорала на ближнем озере. Но то, что рука отличалась цветом от, скажем, груди, мадам вообще не беспокоило. Через очередное «Ок!» она поведала врачам своё видение ситуации.
– Я раньше думала, что у меня будет рука, как у Терминатора, такой титановый протез! Помните кино, да? Я даже воображала такой момент моей встречи с Ханни, да, я снимаю одежду, – она и вправду скинула халат, вывалив, как сказал потом поляк Нагодовский, груди на всеобщее обозрение, – и подаю ему мою грудь! Этой металлической рукой мою замечательную грудь! – она и вправду подала рукой-протезом свою грудь, наверное, восьмого размера, правда, её побоялись взять.