– Ой, выносят! – воскликнула Настя, словно о покойнике.
Доктору стало жарко, он открыл дверь, выпуская взволнованную Настю. В этот же момент Лёха засовывал картину за сиденья, а генерала под тёплым одеялом на передвижных носилках вывозили или выносили человек десять. Процессия быстро приближалась к машине. Лёха уже открыл двери фургона и ждал носилки. Подкинув, почти на руках их установили в фургоне, Настя закрепила носилки, ей помогли подключить ИВЛ. Всё получилось быстро и слаженно, наверное, так проходили оперативные совещания в кабинете у генерала.
А доктор в это время отошёл от машины, читая и обдумывая ответное сообщение от Александра Ивановича. Странное, как впрочем весь этот мир.
– Доктор, – вдруг появившаяся рядом Настя, прижалась в его руке, – я могу спросить? – тихо сказала она.
– Да, – ответил доктор.
– Он открыл глаза, – выдохнула она.
– Когда ты нажала на курок? – он быстро понял, что она имела в виду.
– Да, да, – она пахла кашей, тяжело дышала и была взволнована. – Он будет мне сниться?
– Не знаю. У меня по ночам свои сказки, – ответил доктор.
– Какие? – она старалась посмотреть ему в глаза, но так, чтобы он этого не заметил.
– Странные, очень странные.
Доктор не знал, что ответить девушке, он сам себе не знал, что ответить, на каждый вопрос сейчас же возникал другой вопрос.
– Просто старайся не вспоминать его. Хотя когда случится второй, ты его и забудешь, совсем забудешь.
– А что, будет второй? – ужаснулась она, наверное, искренне.
– Посмотри вокруг, этот мир сошёл с ума навсегда.
Они вместе посмотрели на внутренний двор больницы, заполненный людьми. Многие из сопровождавших генерала людей вышли из здания больницы первый раз за много дней. Они радовались солнцу, свежему, хоть и морозному воздуху, чистому белому снегу, просто свободе. Люди разошлись по двору и, наверное, мечтали о близкой весне.
– Они просто устали, – сказала Настя, отстранившись от доктора.
– Наверное, – согласился он с Настей, убрал пейджер в карман куртки и ещё раз осмотрелся, ему надо было озвучить приказ Александра Ивановича к личному составу банды и примкнувшим к ним сотрудникам ФСБ.
– А где бензин?! – вдруг громко спросил Лёха.
Доктору показалось, что только он слышал его.
– А где бензин? – снова спросил Лёха.
– На КПП у моста нам дольют, – сказал запыхавшийся офицер, он зачем-то убегал в здание больницы и сейчас вернулся и с решительным видом встал рядом с доктором.
Лёха Парадайз вопросительно посмотрел на доктора.
– Хорошо, на КПП дольёте бензина, потом проедете до условленной точки, – сказал доктор.
– Кем условленной? Что за точка? – озадачился решительный офицер ФСБ.
– Неважно, – со спокойным видом посмотрел на него доктор, – это по трассе, сворачивать никуда не надо, там сменится экипаж, водитель и медсестра будут новые.
– Почему? – прищурил левый глаз офицер.
– Эти уже устали, – он махнул рукой в сторону Лёхи и Насти, – у вас будут новые свежие силы. Генерала до госпиталя довезут в целости, не волнуйтесь. А тот, новый экипаж вы отпустите вместе с машиной. Надеюсь, это будет ваша благодарность нам. И потом, вы же ФСБ! Чего вам-то бояться? – прищурил в ответ офицеру левый глаз доктор.
– Ладно, – офицер потёр приклад автомата, – ладно. Давайте выдвигаться.
Доктор пожал руку Лёхе и Насте. Прочитал в их глазах и сомнения, и надежду, и радость, радость потому, что начиналось действие, им уже понятное действие и главное – возможность уехать подальше от этого вмёрзшего в страшную зиму города.
Настя и боец ФСБ сели в фургон, закрыв двери, а офицер – в кабину к Лёхе Парадайзу. Машина дёрнулась, дёрнулась ещё раз и забуксовала в снежной грязной колее, которую сама когда-то и накрутила. Фургон встал, снова дёрнулся и, махнув задом, выехал по прямой к воротам больничного двора.
Доктор смотрел вслед уезжающему фургону реанимации и ни о чём не думал.
– Виктор Геннадьевич, слушай ещё раз не в службу, а в дружбу, – вернул доктора в морозную действительность заведующий гнойной хирургией, – сходи к своим, узнай, будут ли они переезжать к нам или нет. Может, у них условия изменились?
– Срочно? – прищурил левый глаз доктор.
– Да, если можно, прямо сейчас.
– Хорошо, схожу узнаю.
– Ага, мы будем ждать, мир врачам, – похлопал его по плечу заведующий и, прихрамывая, пошёл к шлюзовой камере своей больницы.
Доктор решил досмотреть фильм а-ля натурель об уезжающей вдаль жёлтой машине реанимации. Для удобства он сел на большой и тёплый сугроб, который оказался капотом какой-то машины. Словно для лучшего кадра Лёха Парадайз включил сигнальные огни, такую новогоднюю иллюминацию, по ним и было видно, как фургон едет по пустой улице, наверное, к такому же яркому, как и огни, будущему под названием Рай.
Доктор смотрел кино и снова перестал думать.
Думать было не о чем.
Пустота.
И пейджер молчал, и мыслей не было.
Наверное, доктору было бы интересно узнать, что ещё происходило на базе, пока они ехали сюда в областную больницу под номером один. А происходило следующее. Александр Иванович установил камеры наблюдения над койками, где лежали банкиры с первого дня их появления в посёлке. Просто на всякий случай, для контроля. Случай и произошёл, почти сразу, в самом начале истории. Почему пристав выбрал Веру Петровну, было непонятно, но она ему стала помогать, рассказывала, как тут обстоят дела, выхаживала его и он сказал ей адрес, где хранится клад в обмен на помощь. Они придумали коварный план освобождения и стали симулировать ухудшение здоровья, стараясь вымутить, это выражение Веры Петровны, у Александра Ивановича эвакуацию пристава в другое место, более благополучное. Потом появилась реанимация, и Вера Петровна, собрав из нескольких сильнодействующих релаксантов болтушку, вколола приставу состав, который и вывел его из сознания. Одно плохо: в тот момент по-настоящему в животе что-то пошло не так, ну и доктор-хирург подвернулся вовремя, что Вере Петровне было на руку. А адрес, который назвал ей пристав, был липовый. Совсем в другом месте. Поэтому Александр Иванович и отправил Веру Петровну на замену Насти, чтобы она унесла в вооружённые чем попало массы людей эту липу, нашла там подельников или соратников и они благополучно на неё купились, ей доверились и так далее, примерно так, как в обычном вестерне и бывает. А вестерны Александр Иванович уважал и пересмотрел их много хороших и плохих. Такой сценарий для Веры-педиатра он и написал, отправив доктору сообщение о замене экипажа.
Ещё не знал доктор, что настоящий адрес пристав назвал анестезиологу Самонину Серёге, правда, тот ничего и не понял из сбивчивого речитатива выходящего из-под наркоза больного, подумал, что камазы с солярой, ну а адрес запомнил, так на всякий случай, соляра же сейчас второе золото после золота.
Снег под доктором утоптался, и он бы уснул, подставляясь под солнечные лучи, но рядом всё ещё был мороз. Он его и заставил встать.
Доктор вышел за угол здания главного корпуса во внутренний двор больницы, с расположенной в центре площади высокой деревянной церковью.
Двор был исхожен людьми, снег примят до состояния ледяных тропинок. По одной из них он и пошёл, рассматривая происходящее вокруг него. Двое молодых людей несли из главного здания в сторону церкви поломанные деревянные стулья. По дороге их встретил батюшка, настоятель больничного храма. Совсем молодой парень высокий и худой. Он когда-то крестил детей доктора.
Направив парней в нужном направлении, батюшка пошёл по тропинке в сторону доктора, он нёс в руках бутылку с водой и бумажный свёрток. Они встретились. Его светлые глаза сейчас были почти как снег, совсем белыми и холодными.
– Добрый день, батюшка, – сказал доктор.
Настоятель в ответ кивнул головой.
– Живой.
Доктор тоже кивнул головой.
– Иду на работу.
– Да. У нас в храме печка, мы топим, детей водят к нам греться из детского отделения.
Он замолчал. Смотрел на доктора.
– Это хорошо, что печка есть, – сказал доктор.
– Водят тех, кто выжил, – продолжил батюшка, – воду и немного еды ношу туда, – он кивнул в сторону хозяйственного задания, одноэтажного с красной крышей. – Там прихожанин сторожит выход.
– Выход из чего? – уточнил доктор.
– Там убежище на тысячу человек, тогда, – он округлил глаза, – его открыли и запустили человек тридцать, не больше, они там, у них еда, тепло, вода и жизнь.
Доктор молча смотрел на батюшку.
– Прихожанин дал обет, что, когда они откроют выход, он их убьёт. Всех. Я его кормлю.
Доктор молча смотрел на батюшку, он понимал и прихожанина, и самого пастыря, но ничего сказать не мог и не хотел.
– Надо идти. Скоро приведут детей на замену, тем, кто прогрелся. Тех, кто выжил приведут.
– А я на работу иду, – снова сказал доктор.
– С богом, – он перекрестил доктора убрав под левую руку бутылку с водой. Повернулся и пошёл кормить прихожанина.
– Может, дать ему автомат? – вдруг крикнул доктор в спину батюшке.
– Не надо, у нас есть, и патроны есть, – не оборачиваясь ответил батюшка.
Доктор продолжал смотреть на спину батюшке. «В этом новом мире батюшки кормят людей, которые будут убивать других людей», – думал он. Может, правда, батюшка тех людей за людей и не считал. Может, и Евангелие изменилось. А может, всегда таким и было. Батюшка открыл дверь в здание в красной крышей, перекрестился и вошёл.
Доктор не знал, верит он в Бога или нет. Тогда не знал, в той жизни, да и сейчас тоже не знал.
Если в главном корпусе люди были, разные – врачи, медсёстры, выжившие пациенты, даже просто люди с улиц, то в корпусе, где располагался его нейрохирургический Центр, его встретил ветер и пустой холодный холл.
Он под звук своих шагов, громких и хрустящих, прошёл к боковому техническому входу, где были лестницы. Открыв с хрустом дверь, он увидел человека. Это была гинеколог Люда, фамилию её он не вспомнил, хотя тогда, до войны, знал её хорошо, и отчество, и мужа её знал, и мать её лечил. Она сидела за столом охранника в синем лыжном костюме с надетой поверх него норковой шубой и ела конфеты из коробки, трюфеля, вкусные такие конфеты белого цвета.