– Доктор, а водки не осталось? – вдруг спросил профессор.
– Нет, профессор. Вся в Вас, – пошутил доктор.
– Пойду пройдусь, обстановку проверю, – профессор с трудом встал с сиденья.
– Осторожно, профессор, вас так шатает, как на корабле в качку, – снова пошутил доктор.
– Да, а что? Нам морякам всё нипочём, хы-хы, – профессор ухмыльнулся и так резвенько, слегка прихрамывая, спустился вниз в большой зал.
– Военные кипяток привезли, – услышал он громкую фразу одного из старобеженцев.
Подтянул сумку. Достал термосы. Подумал: «Пригодились, однако». Нашёл в зале фитоняшек. Озадачил их важным заданием. Они согласились и так же, как профессор, резво убежали на первый этаж. Сам он зашёл за угол зала, где начинались кабинеты таможни. Все закрыты. Толкнул сильно одну дверь. Не поддалась. Зло пнул, на третий раз она хрустнула и открылась. Вернулся, взял пакет с «Дошираком». Принёс, достал упаковки и расставил их на столе. В кабинете было очень холодно, видимо, пропускало окно. Но зато был стол и стулья. С хрустом открыл и с хрустом же закрыл плотней окно. Пооткрывал шкафы, нашёл открытую бутылку дагестанского коньяка и много шоколадок. Всё выложил на стол. Ещё кофе и кружки. Пошёл караулить девушек. Сел у лестницы, где у окна уже курили богато одетые мужчины.
Наверное, это неприлично слушать чужие разговоры, но они просто громко говорили. Видимо, чувствовали безопасность, тепло и скорое окончание ужаса.
– А что Еремеев сидит такой, м-м, никакой? Даже на меня ноль эмоций?
– О-о, самый первый приехал, хотел самолёт купить весь сразу. Тут такой бардак был. Прилетели два чартера, этих отдыхавших высадили кое-как, они в непонятке, что происходит. Их давай гнать из порта, они в кипеж, кто-то допёр и назад в самолёт полез. Кто-то недопонял таксистов, а их очень много было, все со стволами и ножами.
– Что недопоняли?
– Что золотом надо за поездку рассчитываться или валютой. Рубли сразу не в ходу стали. Драки, поножовщина. Менты и таможня постреляли, немного стихло. Потом поняли, что кирдык пришёл, и сами в город рванули. Ещё ночь была. Когда электричество аварийное закончилось, тут такое началось! Мы к военным рванули. Они утром порядок навели. Постреляли немного. Да уже все в город рванули, даже не в город, а в посёлки. Там тепло есть. Потом эти или ФСБ или ФСО появились. Ну и порядок установили. И эвакуацию предложили. Многих на тепловозы в сторону станции Кононово отвезли.
– И что Еремеев?
– Так он семью ждал. Они ехали из загородного его поместья из-за там Ясной Поляны, на трёх машинах с охраной. Не доехали. И связи нет. Хотя у охраны всё было спутниковое.
– Да чё там охрана! Ты думаешь, мы тут как оказались? – он зло кинул окурок на пол.
– М-м, – развел руками второй.
– Вот. Как только ТЭЦ взорвались, охранник дежурный, как его, бля, забыл, сразу вызвонил семью свою, они и приехали сразу. Часа не прошло, как, бля, заранее все спланировал. Попросился в гостевой домик. Я разрешил. Потом ещё родня и друзья. В баню. Я разрешил. И чую, что пипец подкрался, валить надо. А Люська в ванной душ принимает. Я в кейс документы на заграннедвижимость и карты покидал. И тут стрельба началась в стороне Аркаши Погосяна, м-м, ну нефтебаза.
– А, знаю.
– Так сильно, пипец. Стихло когда всё, я во двор выхожу, а там этот охранник со стволом в руках. А у ног его голова этого Аркаши валяется. Я смотрю, а этот сука говорит: «Вот через забор перебросили, вы следующий у них на очереди». Я кричу: «Вали их всех на хер!» А он: «Я за вас и ваш сраный дом валить никого не буду. А вот у вас есть полчаса съебаться отсюда по-тихому». Это, блядь, из моего-то родного дома? Сука!
– О, как у вас, у-у…
– Я Люську из ванны выволок. Наорал. Она всё кобенилась, пока голову Аркашкину не увидела, и теперь впереди меня бежит, мать моих детей, бл…
– Страшно.
– Это херня. Я вернусь и мстить начну всем. Пипец голов поотлетает.
– Это да, м-м, но я всё не пойму, ты же на все каникулы уехал.
– Да, бл-л, это да, но видишь, бля, Катерину надо было оформлять на роды в Швейцарию.
– Это кого?
– Да что кого? Катьку. Кого.
– А-а, эту кобылу с планового? Так это ты её обрюхатил?
– А дурр-ра, пипец!
– Зато сиськи какие, и эти глаза, ха-ха.
– Вот я и вернулся из-за дуры, бля. Сидел бы счас по телевизору на эти ужасы смотрел из Праги, бля. А ты что так говоришь?
– Как?
– Как-то рот у тебя, что-то не в порядке. Болит?
– А-а, это имплантаты поставил. Ещё не привык. Два миллиона отдал.
– Теперь думаешь, кусать ими или нет? – ухмыльнулся барин.
– Типа того, такие деньжищи. Я тебе скажу, ни за что… Это же зубы, просто я до сих пор, я…
Видимо, второй богато одетый в цветастый лыжный костюм с большой надписью на спине «Анджело Бадаламенти» сильно переживал о деньгах, о зубах и, наверное, о стране. Ещё он беспрерывно теребил холщовую сумку с вышивкой. «Твин Пикс» было вышито на сумке второго богато одетого мужчины.
«Стильная сумка», – думал доктор, карты банковские в ней, бумаги в ней, надежда в ней. «Зачем?» – это была не мысль и не слово, это была пустота. Он почему-то с удовольствием втягивал запах сигарет, хотя сам никогда и не курил. Его организм, наверное, думал, что и этим можно утолить голод. «Австралия, – подумал доктор. – Почему?» Доктор вспомнил джентльмена с холщовой сумкой. Он привозил в город инвестора из Австралии как основное доказательство: откуда деньги. Смешно, но оттуда же, из Австралии, и наследство у самого губернатора области, от тётушки, безвременно почившей, все триста миллионов. Когда она успела туда эмигрировать? После революции или до? И откуда у неё миллионы те? «Да и чем там намазано было в этой Австралии, каким таким маслом намазано городской элите этой? Наверное, экологически чистым».
Доктор в этот момент потянулся и скрипнул креслом, богато одетые повернулись и внимательно посмотрели в его сторону. Оба смотрели нехорошо. Он потянулся ещё раз, встал и прошёл в зал ожидания, счастья, так показалось ему. В зале сидели, полулежали, ходили, тупили или просто ждали. Что ждали, они уже не знали, не понимали, они были беженцы навсегда, и этого они пока не знали.
Он просто хотел есть. Думать не хотел. Шёл по залу и ждал девушек Юль. Дождался. Довольные Юли поднялись в зал с полными термосами кипятка.
– Давайте сюда, – позвал их доктор.
Провёл в кабинет таможенников, показал на стол. Они разлили кипяток по упаковкам с лапшой и кружкам с кофе.
– По две получается, – сказала Юля в капюшоне.
– А, вот восемь? – посчитала другая Юля с косой.
– Это ещё профессору. Опоздает, съедите вы, – сказал доктор.
– Ага.
Они сели на стулья и внимательно смотрели на него, взгляд у них был одинаковый. Серьёзный. Глаза серо-синие у обеих. Волосы чёрные, замусоленные, похожие на плети. Жалко их.
– Начинайте есть. Я пойду профессора поищу, – доктор опёрся на край стола, собираясь встать.
Они продолжали смотреть на него внимательно, словно не отпускали. Почему там, в сортировочном центре, они показались ему блондинками? Почему, когда они ехали в аэропорт и смотрели на него, ему казалось, что они кареглазые? Разве так могут меняться люди в течение одного дня?
– Что случилось? – спросил он и сел напротив них.
Одна из Юль достала нож, тот нож из сумки, и положила его на стол.
– Это ваш нож, – утвердительно сказала она.
– Как это делать? – спросила вторая из Юль.
– Что?
– Как им убивать?
– Этим, не знаю, этим не убивал, – честно признался доктор.
– А этим? – вторая достала пистолет и тоже положила на стол.
– Это что? – спросил доктор.
– Это пекарь, – ответила первая.
– Откуда?
– Оттуда, – ответила вторая. «Какой вопрос – такой и ответ. А тебе что, больше всего надо?» – подумал доктор.
– Если травмат, то надо стрелять в голову или прямо в глаза, в висок, в колено, или просто попугать.
– Нет, пугать не будем, – в глазах решимость.
– Это не травмат, – в глазах усталость.
– Это пекарь, – Юля-старшая убрала пистолет во внутренний карман куртки.
– Ну тогда в глаз.
– Как это делать?
– Ненависть. Страх. Злость.
– Да, это есть.
– Они и направят вас. И ножом тоже в голову, или живот, или лучше во внутреннюю поверхность бедра. Это же вообще дело мужиков. Вам зачем?
– Уже нет, – нож исчез в кармане второй Юли.
– Понятно. Но я, девочки, всё же доктор, а не боец спецназа, м-м, вот как-то так.
Доктор научился стрелять из пистолета случайно, в тире у благодарного пациента Алексея Шапошникова. Учился и стрелял почти год. Очень нравилось. А из автомата он стрелял последний раз очень давно, ещё на военных сборах в институте.
У девочек Юль нет времени учиться стрелять, учиться жить, да и у всех осталось только одно – время выживать.
– Вы ешьте, а я пойду приведу профессора.
Они переглянулись между собой, кивнули и отпустили доктора. Он вошёл в зал и осмотрелся. Народу стало больше, и люди в чёрном ходили как хозяева. Но всё было тихо. Пока. В зале профессора не было. Он стоял на лестнице и смотрел в окно на привокзальную площадь. Стоял грустный одинокий пожилой человек.
– Профессор, – доктор потрогал его за плечо, – пойдёмте есть лапшу, пока не остыла.
– Лапшу? – спросил он, не оглядываясь.
– Да. Вашу добычу.
– А, да, пойдём, – он обернулся и взял доктора за руку как за ещё одну опору.
Поднимался медленно, словно у него болели ноги. Поднявшись на этаж, он сказал: «Устал я от вашей зимы. Суставы ноют, башка гудит». Доктор хотел сказать, что в его возрасте вылить в себя пол-литра водки и сетовать на то, что башка гудит, наверное, это можно было бы назвать хвастовством. Он в свои сорок два так не смог бы. У него и запой-то получился вискоообразно, по чуть-чуть. Но, правда, две недели. Они дошли до кабинета таможенного начальника, открыли дверь, и профессор, увидев стол, сразу преобразился.