— А девочки?
— Согласна, с ними может возникнуть проблема, — призналась она с улыбкой. — Боюсь, они тебя домой вовсе не отпустят.
Именно так и случилось.
Неделя превратилась в месяц, затем два и три. Однажды вечером Дебби, никогда не лезшая за словом в карман, без тени смущения спросила:
— Мэтью, можно мне тебя, называть папой?
Покосившись на Эви, я ответил:
— Это зависит от того, согласится ли твоя мама, чтобы я назвал ее миссис Хиллер.
Для себя я это решил давно, просто ждал удобного момента спросить.
— Мам, ну что? Ты согласна?
Эви сияла.
— Только если ты и твоя сестра будут подружками невесты.
— Это что, нам купят новые платья? — вдруг подала голос Лили. До этого момента она только слушала.
— Да, детка, — ответила Эви. — У нас теперь все будет новое!
Спустя неделю судья Сидни Бричто нанес нам визит и объявил мужем и женой. Свидетелями были дочки Эви. Скрипачка Джорджи была посаженой матерью, а мой помощник доктор Морти Шульман держал кольца. Особое поощрение получил муж Джорджи, бухгалтер Харви: ему было доверено сыграть то, что в нотах называлось «Свадебным маршем».
Нам оставалось только сообщить родителям. Миссис Уэбстер прокричала свои поздравления так громко, что мы расслышали бы их и без телефона, хоть она находилась в Айове.
Чаз от радости впал в тихое помешательство.
— Прости, что не позвал на церемонию. Ты, надеюсь, не обиделся?
— Это будет зависеть от того, получу ли я приглашение на банкет.
— Получишь, получишь. Это будет на Рождество, когда мы с Эви приедем навестить вас с мамой.
— Тогда считай, что я не обиделся. Поздравляю тебя, Мэт. Ты оказался еще умнее, чем я думал.
19
Я впервые почувствовал себя живым. Я понял это лишь спустя месяц после свадьбы. Как я мог потратить столько лет на какое-то половинчатое существование? Не имея опыта совместной жизни с другим человеком (если не считать Африки), я не представлял себе, что такое брак в его повседневной действительности. И все гадал, смогу ли я совмещать маниакальную увлеченность своей работой с ролью добропорядочного мужа.
Однако Эви изначально считала, что я на это вполне способен, и постоянно давала мне возможность убедиться в ее правоте.
Она также научила меня исполнять родительские обязанности. Очень скоро я начал наведываться в школу, где учились девочки, обсуждать с учителями их проблемы так, словно я всю жизнь только этим и занимался. (Участие Роджера в их школьной жизни ограничивалось подписью, которую он ставил в их дневниках в конце каждого семестра.) В каком-то смысле я столь многому научился, наблюдая за Эви (не говоря уже об опыте «воспитания» собственного брата), что смело ринулся исполнять обязанности, которые можно отнести к числу самых сложных в человеческой жизни.
Было такое впечатление, будто мы с Эви были вместе всегда. Она интуитивно чувствовала, как вести жизнь от первого лица множественного числа.
Среди ее любимых занятий было посещение круглосуточного супермаркета по дороге с очередного концерта. Эти походы продлевали нам удовольствие совместного времяпрепровождения.
И вот, во время одной такой ночной вылазки она затронула новую тему. Достаточно смелую, должен сказать.
Весело кинув в тележку упаковку бумажных полотенец, она ни с того ни с сего вдруг спросила:
— А тебе никогда не приходило в голову, что я еще вполне молода, чтобы завести еще одного ребенка?
— А ты хочешь? — искренне удивился я. — У тебя же уже есть двое… И притом замечательных!
— А ты разве не хотел бы, чтобы мы с тобой родили еще одного? Как плод наших совместных усилий.
Я вдруг оторвался от полки с бумажными изделиями и призадумался. Мой ребенок? Которого я сам зачну? На своем врачебном веку я так много их принял в этот мир, что прекрасно представлял себе, какую радость появление этих трехкилограммовых человечков приносит их родителям.
Терпеливо дожидаясь моего ответа, Эви как ни в чем не бывало положила в тележку пачку средств для проверки на беременность.
— Погоди! — Я вернул упаковку на полку. — Дай хоть немного подумать!
— Конечно, ради бога. Это была просто идея.
Я видел, что она разочарована. Все же мой опыт участия в деторождении — чужих детей — нельзя было назвать вовсе не омраченным никакими проблемами, и я не был уверен, что хочу нагрузить этими проблемами кого бы то ни было. Однако, коли речь шла о любимой женщине, я был готов взвесить все «за» и «против».
— Давай подождем месячишко-другой, — предложил я, чувствуя себя виноватым и одновременно испытывая облегчение от того, что мы переместились в овощной отдел.
Тем временем мы энергично превращались в полновесную семью.
Порой мне даже нравилось участвовать в «войне поколений».
Как-то вечером Лили (Сообщила нам новость из своей личной жизни, которая повергла нас в шок. Объявился некий Пол. С этим «божественным» юношей она познакомилась на вечеринке три недели назад, а теперь небрежно извещала нас о том, что ближайшие выходные проведет в загородном доме его родителей в Ист-Хэмптоне.
— Ну что ж… — промолвила Эви, не показывая виду, что в душе ее хватил апоплексический удар. — Это так неожиданно, Лили. Нам с Мэтом надо это обсудить. И конечно, мы должны поговорить с миссис и мистером…
— Холандер, мама. Но какая тебе разница, как их зовут?
— Такая, что, когда говоришь с человеком, не мешает знать, как к нему обращаться, — встрял я.
— Это ты о ком? — огрызнулась девочка.
— О мистере Холандере, отце Пола.
— Извини меня, Мэтью, но я не вижу, каким местом это касается тебя. Там будет большинство ребят из моего класса, мама их всех знает как облупленных.
Я взглянул на Эви. Ее выразительный взгляд означал: «Да, я их знаю, и они мне доверия не внушают».
— Послушай, Лили, — попытался урезонить я девочку, — я сожалею, что появился так поздно и не участвовал в твоем воспитании с пеленок. Но теперь, когда мы одна семья, я считаю своим долгом убедиться, что тебе обеспечен надежный присмотр.
— «Присмотр»! Господи, боже ты мой, из какого ты века? Это уже давно никого не волнует.
— В таком случае, — вступила в разговор Эви, подражая небрежной манере дочери, — ты никуда не поедешь.
Лили не ожидала отпора и, естественно, стала искать козла отпущения.
— Мэтью, это ведь ты ее настроил, да?
— Никто меня не настраивал! — возмутилась Эви.
— Тогда почему с того момента, как он объявился, у нас воцарились такие феодальные порядки? Что он вообще понимает в воспитании детей!
— Прекрати говорить «он»! — крикнула Эви, теряя терпение. — Мэтью такой отец, что твоему родному папаше и не снилось. И именно потому, что его не было рядом, я с вами либеральничала. А зря! Но теперь ты уже не маленькая девочка.
— А, ты все-таки заметила! — съязвила дочь. — Следовательно, нет никакой нужды продолжать эту дискуссию.
— Очень хорошо, мы наконец пришли к общему знаменателю, — подытожила Эви. — А сейчас иди делать математику. Мы с Мэтом все обсудим и, если сочтем возможным продолжать эту тему, позвоним Холандерам и узнаем, кто из взрослых с вами будет.
— То есть решили опозорить меня перед всем классом? — вскинулась Лили.
Ну, я не думаю, что у вас принято подслушивать телефонные разговоры, — парировал я. — Короче говоря, если мы с твоей мамой сочтем удовлетворительным… — Я запнулся в поисках нейтрального слова.
— …то, как поставлена слежка? — подсказала дочь.
— Если угодно. Тогда будем думать, не помешает ли ваша поездка учебе, и после этого примем решение.
— А что мне сказать Полу?
— Можешь сказать, что, как взрослый человек — как ты его описываешь, — он должен понять нашу озабоченность и дождаться от нас решения.
— Нет, я должна дать ему ответ сегодня же.
— Это еще почему? — удивился я.
— Потому что все дают ответ сегодня! — С этими словами она вылетела из комнаты.
— Знаешь, Эви, — сказал я с неуместной веселостью, — в конце концов надо дать Полу шанс назначить Лили еще одно свидание, если это ей придется пропустить.
Из-за двери раздался страшный крик. Такого голоса я в этом доме еще не слышал. Эви остолбенела, а я заключил, что это закричала женщина, в которую внезапно превратилась наша дочь Лили.
Она влетела в комнату, как фурия.
— Ну, погодите! — угрожающе произнесла она. — Вот мои подруги узнают, какие у меня отсталые родители! Допотопные!
— Ого! — искренне восхитился я. — Какие эпитеты! Ты где этого нахваталась?
— Ты, Мэтью, — объявила она, тыча в меня пальцем с выражением колдуньи, — ты мне никто! Ни по крови, ни как-то еще. И если бы ты продолжал ночевать в своей лаборатории, нам бы сейчас было только лучше!
Она выскочила из комнаты, полная решимости поведать подругам о моих прегрешениях против человечества.
Мы с Эви стояли напротив друг друга, не зная, плакать нам или смеяться.
В общем и целом изнуряющая партизанская война в доме продолжалась почти до полуночи. Между стычками дочь то и дело пополняла свой арсенал боевых средств в телефонных разговорах с подружками. Она удалилась спать только после того, как вырвала у нас обещание «серьезно обдумать» ее просьбу.
— Что будем делать? — беспомощно спросила Эви.
— Знаешь, что? — Я попытался сохранить присущее мне видение перспективы. — Давай пока отложим разговор о новом ребенке.
Потом наступил рубеж.
Летом меня пригласили выступить на ежегодном съезде Международного неврологического общества, который на этот раз проводился в Риме. Я колебался. Эви мгновенно угадала причину.
— Мэтью, чего ты испугался? Что, Сильвия опять не выходит у тебя из головы?
— Эви, если ты думаешь, что я боюсь с ней встретиться, то ты ошибаешься.
— То есть ты боишься с ней не встретиться?
— Черт возьми, ничего я не боюсь! Можно, я тебе скажу, чего бы я хотел?
— Я тебя внимательно слушаю, — раздраженно буркнула она.