Я с симпатией усмехнулся. Как и большинство летчиков – истребителей, я был невысокого мнения о полезности бортовых стрелков – и с высочайшим уважением относился к их проблемам. Летчик – истребитель просто должен соответствующим образом направить свой самолет и нажать гашетку – и чертовски мало кто из них мог сделать это надлежащим образом. Стрелок стрелял по сторонам, вверх и вниз с движущейся платформы по движущейся мишени – и обычно успевал расстрелять только четверть запаса патронов.
Но мисс Хименес упустила один момент: Луис просто должен был быть хорошим стрелком. Его могли держать в стороне от боевых операций, потому что он был из Голливуда, но это не могло стать причиной, по которой его сделали инструктором: там не хотели, чтобы стрелков, которые должны были участвовать в операциях, готовили неумелые люди.
Я начинал угадывать в Луисе под его элегантными испанскими или беверли-хиллскими манерами крепкого и знающего человека.
В этот момент режиссер сказал:
– Уолт, мы готовы.
Пожилой актер, которого я прежде здесь не встречал, но знал по некоторым фильмам Уитмора, стоял у дверей церкви, одетый в пыльную рясу священника. Уитмор подошел и встал рядом; кто-то сунул ему в руку наполовину выкуренную сигарету; режиссер сдвинул его на пару шагов и торопливо исчез за камерой, после чего началась съемка.
Священник вежливо спросил:
– Вы кого-то ищете, сеньор? ...
– Просто одного парня, падре, – ответил Уитмор.
– По делу, сеньор?
– Он заказал кое-какой... товар. Я привез его из-за гор.
Священник кивнул.
– Это ваша повозка... Ах, черт возьми, я хотел сказать джип.
Режиссер закричал:
– Стоп!
Священник покачал головой и печально сплюнул.
– Черт возьми, босс, я понимаю, забыл, что мы снимаем не вестерн.
Джи Би тихо сказала позади меня:
– Так ли это?
Я приехал в Боскобель вскоре после одиннадцати, и именно в это время там началась суета. Механики и летчики загоняли самолеты, занимавшиеся опрыскиванием, в единственный ангар; другие летчики и пара фермеров, владевших легкими самолетами, толпилась в углу хижины, служившей аэровокзалом, изучая сводку погоды, прислушиваясь к сообщениям по радио и требуя, чтобы клерк еще раз позвонил в Палисадо на метеостанцию.
Я спросил о последних новостях и пятеро присутствующих мне их рассказали. Клара все еще продолжала продвигаться примерно в нашем направлении – скорее к югу, чем к западу, и последний раз ее видели примерно в 250 милях к северо-востоку от Либры.
– Это весьма солидный ураган, – сказал один из летчиков, занимавшихся опрыскиванием. – Сообщают, что в трехстах милях от центра порывы ветра достигают скорости в пятьдесят узлов.
– Ну, и как вы считаете, что мы узнаем из сообщений из Либры, Гаити и Кубы? – мрачно спросил человек, стоявший возле радиоприемника.
Существовала определенная зацепка – даже три зацепки. Сейчас Клара должна была навалиться на республику, а к полуночи возможно достичь Кубы и Гаити. Но все эти три точки были явно плохи с точки зрения получения от них полезных сообщений о погоде. Куба и Либра – из-за того, что они по своей природе были очень скрытными, а Гаити – потому что это было просто Гаити.
И прежде чем американские самолеты, наблюдающие за погодой, достаточно точно определят центр урагана, им обязательно придется обследовать все его края – и именно края, особенно передний край, меня интересовали. Летчик, занимавшийся опрыскиванием, искренне сказал: – Мне очень жаль, что в ангаре больше нет места, Кейт.
– Я пришлю тебе почтовую открытку из Каракаса, – сказал я. – Там светит солнце, дует легкий бриз с моря, хотелось бы, чтобы ты оказался там.
Человек возле приемника рассмеялся.
– Это он говорит после того, как заполучил девочку из Каракаса, остановившуюся в Шау-парке. Дружище, тебе довелось ее увидеть? – Он оторвал руки от приемника и достаточно широко раскинул их в воздухе, чтобы показать формы мисс Хименес.
– Я видел ее, – сказал летчик. – Знаешь, Кейт, – должен сказать, что Бог явно за тобой присматривает. Ты приводишь девочку и он посылает ураган, чтобы тебя проверить: если это действительно любовь, ты не позволишь легкому ветерку тебя остановить.
– Как сказала актриса епископу, – добавил человек у приемника.
Я шагнул к двери и взглянул на небо. То же самое суеверно делал каждый второй пилот. Но оно было все еще чистым и голубым, если не считать пушистых белых кучевых облаков, поднимавшихся над Голубыми горами; с востока дул нормальный мягкий ветер. Ничего подозрительного не было – пока.
Но центр урагана не должен быть большим; это был четко очерченный район, в котором вокруг центральной точки, в которой сохранялось спокойствие, дул ветер со скоростью 150 миль в час, и этот центр не превышал в поперечнике сорока миль. Не эта часть приносила основной ущерб: разрушала дома, выбрасывала пароходы на главные улицы городов, опрокидывала тяжелые самолеты. Но это был всего лишь желток разбитого яйца; белок же растекался все дальше и шире. Клара могла изменить облака на расстоянии в 1000 миль от своего центра, заставить ветер дуть вспять на 500 миль впереди себя.
И в том и заключалась наша главная трудность: если ураган будет продолжать двигаться в том же направлении, в котором он перемещается сейчас, то первым его признаком будет северный ветер. А так как взлетная полоса идет с востока на запад, как идут все взлетные полосы на Ямайке, то северный ветер при взлете окажется поперечным. И слишком сильным поперечным ветром, чтобы можно было рискнуть взлететь. Так я мог оказаться пришпиленным здесь еще тогда, когда центр урагана будет находиться от меня в 500 милях, и даже если он не подойдет сюда в течение ближайших двадцати четырех часов, то нам с "митчеллом" придется здесь торчать до тех пор, пока он не приблизится.
Летчик, занимавшийся опрыскиванием, спросил меня:
– Ты собираешься вылететь в полдень?
Это могло иметь определенный смысл, так как едва ли были основания ожидать первых изменений направления ветра раньше трех часов ночи. Их могло и вовсе не быть. Раньше или позже Клара должна была повернуть – и двинуться на север и восток. Но Каракас, как и любой безопасный аэропорт к югу от нас, означал огромный расход горючего...
– Я подожду, – решил я наконец.
– Вот что значит любовь, – сказал человек у радиоприемника.
Летчик с опрыскивателя фыркнул.
– Если у него осталось хоть капля здравого смысла, ему сегодня ночью следует спать с самолетом.
Я кивнул. Конечно, было приятно довериться метеостанции и считать, что мне позвонят в отель, когда ветер сменится на северный и достигнет скорости, скажем, более пятнадцати узлов, но... Лучше я буду спать с самолетом. Ведь я же его командир.
Я прошелся по взлетной полосе, чтобы посмотреть, что делают электрики, и предупредил их, чтобы сегодня вечером они не оставляли никаких болтающихся проводов. Но они уже почти закончили. Новый пучок чистеньких проводов в яркой пластмассовой изоляции тянулся по ободранной переборке за кабиной; на приборной доске была установлена аккуратная панель с одним тумблером и четырьмя кнопками, которые следовало нажать.
– Все работает нормально, – заверил меня старший. – И когда закончат снимать сцену, мы все это снимем. После этого катушки и магниты можно будет использовать снова. Конечно, если вы не собираетесь эксплуатировать самолет, как фронтовой бомбардировщик?
Это была удачная шутка. Все весело рассмеялись.
Я немного выпил в "Золотой Голове", потом вернулся в отель, чтобы немного соснуть, купив по дороге керосиновую лампу.
В семь часов я проснулся и позвонил на метеостанцию в Палисадо. Клара продолжала приближаться. Все сообщения были посвящены тому, что она ранним утром натворила в Пуэрто-Рико: деревья и телефонные столбы повалены, связь прервана, во внутренних районах острова были наводнения и оползни – одним словом, обычный перечень несчастий. Но все это происходило на расстоянии по крайней мере трехсот миль. В республике должно было произойти примерно то же самое – но уже днем. Единственное, на что мне оставалось надеяться, так что генерала Боско застигнет на улице без плаща.
Но я не хотел, чтобы это случилось со мной. Я не хотел сталкиваться ни с одной частью сестренки Клары. Сейчас она выглядела уже довольно большой девочкой.
Я умылся, одиноко выпил рюмку в баре, лениво поужинал и наконец заставил себя в половине десятого двинуться в сторону Боскобеля.
22
К этому времени вся взлетная полоса была в моем распоряжении. Хижина, служившая терминалом, была заперта и в ней было темно, в ангаре, где стояли маленькие самолеты, царила тишина. Похоже, ураган Клара в этом конце острова стал исключительно моей проблемой.
Я прошел пешком к восточному концу взлетной полосы с лампой в руках, зажег ее и повесил на дерево справа от полосы. На расстоянии в 3000 футов она выглядела всего лишь как проблеск света, но этого было вполне достаточно для ночного взлета: это была точка, в которую следовало целиться. При условии, что я помнил, что целиться следовало слева от нее.
Потом я вернулся к "митчеллу". Освободил рули управления таким образом, чтобы первые порывы северного ветра ударили по ним и разбудили меня – в том невероятном случае, если я усну. Потом, так как официально я не имел права стартовать после бессонной ночи, не попытавшись до того уснуть, я уселся за штурвал, раскурил трубку и начал пускать клубы дыма в небо.
Время текло медленно. Ночь все еще оставалась очень тихой, очень ясной и очень темной, причем гигантское темное пространство было наполнено какими-то удаленными отзвуками, как это бывает только в тропиках. Хотя эта тишина и не была полной: деревья и кусты – еще не джунгли – по обе стороны взлетной полосы деловито шумели, шелестели и что-то бормотали, и время от времени нарушал однообразие какой-то случайный скрип или вскрик. Но тропическая ночь никогда не бывает такой зловещей, как северная ночь. По крайней мере, не на островах, где самым ужасным, что вас м