– В корзине для грязного белья, стоявшей в ванной, рядом со спальней хозяев дома.
Глядя в пол, я озадаченно почесал затылок.
– Да… В корзине для грязного белья… В ванной рядом со спальней хозяев…
Когда я снова поднял взгляд на свидетеля, моя рука лежала на перилах, ограждавших скамью присяжных.
– Ладно… Положим, это сочетается с образом обвиняемого. Всем известно о его внимании к вопросам содержания жилища. – Подняв брови, я задумчиво наклонил голову. – Убив жену, а именно перерезав ей горло, он повсюду оставил кровь. В том числе на собственной одежде. От борта бассейна, где он ее убил, пришлось идти через всю площадку до самого крыльца, подняться по ступеням, войти в дом, добраться до спальни, чтобы лишь после этого оказаться около ванной. И все это он проделал весьма осторожно, не уронив ни на пол, ни на ковер и капли со своей пропитанной кровью одежды. Более того, не испачкав кровью ни одной детали с внешней стороны закрытой крышкой корзины, в которой, как вы утверждали, была найдена окровавленная одежда!
– Да, в которой она была найдена! – воскликнула Анабелла Ван Ротен, подскочив на месте. Ее черные глаза пылали от возмущения. Качая головой, заместитель прокурора повернулась к скамье присяжных. – Юридически нет ни малейшего основания для подобных инсинуаций!
Оглядев зал, Хонигман остановил взгляд на мне. Прежде чем он успел сделать замечание, я спросил:
– Детектив Крэншо, кто-нибудь видел, как вы нашли одежду в указанном вами месте?
– Нет. Я обыскивал ванную комнату один. Найдя окровавленную одежду, я сам положил ее в пакет для улик.
– И причина, по которой вы предприняли осмотр, как уже заявлено ранее, состояла в том, что вы оказались на месте преступления первым?
– Да. Я не хотел ждать. Я не знал, кто оставался в доме, и хотел обеспечить сохранность улик.
– И вы отправились в ванную комнату, где, по-вашему, жертва разделась перед тем, как отправиться в бассейн.
– Да, в основном поэтому.
– Будет ли честным признать, что, передвигаясь по дому в поисках того, что могло представлять ценность для расследования, вы находились в состоянии нервного ожидания?
Крэншо следил за мной взглядом.
– Да, честно говоря, именно так, – осторожно признался он.
– Тогда к моменту обнаружения одежды, испачканной кровью жертвы, вы могли оказаться в некоей прострации? Нет?
– В прострации?
– Именно в прострации. Детектив Крэншо, я уже говорил: вся эта кровь, кровь жертвы преступления, испачканная кровью одежда… Несмотря на то что обошли весь дом, вы не обнаружили капель крови нигде, кроме бассейна и стоявшей в ванной корзины. Разве это не озадачило вас, детектив Крэншо? Разве не удивительно: как преступник, заливший свою одежду кровью зарезанной им жертвы, умудрился не оставить следа, когда бежал к дому, поднимался по ступеням и снимал с себя то, что затем, по вашим же словам, бросил в корзину для грязного белья?
Детектив замотал головой, словно желая таким образом избавиться от предположения о необычности ситуации. Я не оставил ему подобного шанса, задав вопрос, заставивший свидетеля замереть.
– В какое точно время эта одежда оказалась в корзине?
Лицо Крэншо помертвело. Он тяжело заерзал на кресле.
Покусывая губы, детектив сделал торопливую, обреченную на неудачу попытку устного счета.
– Когда мы вошли в дом, она была мертва несколько часов, так что…
– Нет, детектив Крэншо, – прервал я. – Меня интересует не время смерти. Я спросил: когда в корзине оказалась одежда, которая, судя по вашим показаниям, была там найдена?
Убедив себя, что я, должно быть, просто запутался, детектив постарался внести ясность.
– Одежду бросили в корзину сразу после убийства, – покровительственно разъяснил Крэншо. – Обвиняемый убил ее, взбежал по ступеням в ванную, снял одежду и смыл с себя следы крови. Вот почему следов крови больше не обнаружено: он прошел непосредственно в ванную и разделся там.
– Детектив Крэншо, вы здесь для того, чтобы свидетельствовать факты, и вовсе не должны сообщать нам свое мнение или рассуждать о возможном вердикте присяжных. А теперь еще раз: что за свидетельство или какие факты вы можете сообщить относительно точного времени, когда найденная вами испачканная одежда была помещена в корзину? Это могло произойти в любое время после убийства, правильно? Одежду могли положить в корзину через несколько часов, не правда ли?
Злой и раздосадованный из-за того, что я выдергиваю события из контекста, Крэншо энергично покрутил головой.
– Нет, ошибаетесь. Мое заключение резонно следует из фактов и обстоятельств дела. Его жену убили. Рот был в доме один, за исключением прислуги. Кровь жертвы обнаружили на найденной в корзине одежде, что я и показал на следствии!
– Ваша честь, требую вмешаться! – Произнеся эти слова, я повернулся, чтобы оказаться лицом к судье. – Свидетель вызван в суд для дачи показаний о том, что он видел, а вовсе не для заключений, которые, по его словам, вытекают из наблюдений.
Хонигман вперил взгляд в Анабеллу Ван Ротен. С уверенной улыбкой она медленно поднялась с места.
– Уверена, свидетель ответит на любой прямо поставленный вопрос. Разумеется, если мистер Антонелли захочет его задать. – Она наклонила голову, изогнув тонкую шею и касаясь пальцами края стола. – Должна отметить: временами мистер Антонелли проявляет больше интереса к собственной риторике, нежели к показаниям свидетеля. – Ее едва уловимая вялая улыбка стала вдруг почти игривой. – У мистера Антонелли действительно приятный голос – один из лучших голосов, что я когда-либо слышала. Вероятно, по этой причине он никогда не устает слушать то, что говорит.
Анабелла Ван Ротен только что послала хороший мяч в незримом состязании за симпатии и уважение со стороны присяжных. Настала моя очередь.
– Вам правда нравится мой голос? – с надеждой спросил я.
Едва заметно покраснев, заместитель прокурора спрятала ожившие глаза, стараясь не придать моему вопросу значения. Я продолжал уверенно смотреть на нее, демонстрируя мальчишеский пыл – будто говоря, что понял скрытый смысл вопроса. Бросив в мою сторону надменный взгляд, Анабелла Ван Ротен повернулась к судье.
Я продолжил:
– И последнее, детектив Крэншо. Вы лично не видели, как обвиняемый прятал одежду в корзину для белья, правильно?
Сжав кулаки, Анабелла Ван Ротен даже топнула ногой:
– Ваша честь!
Хонигман уже перевел взгляд и смотрел на свидетеля.
– Это так? – спросил он через плечо.
– Вы оставили мой протест без внимания, – сказала Ван Ротен.
– Вы не заявляли протеста, – повернувшись к ней, объяснил судья. – Мистер Антонелли потребовал вмешаться. Вы дали ответ на требование защиты. – С формальной улыбкой судья бурчал, словно врач, говоривший пациенту: «Ничего опасного». – Ваш ответ оказался убедительным. Задав следующий вопрос, мистер Антонелли отозвал свое требование «суб силенцио».
Хонигман довольно зарделся. В разгаре нашей пикировки Анабелла Ван Ротен забыла сформулировать протест, а я забыл, что требовал от судьи вмешаться. Тщеславие Хонигмана, сказавшего по-латыни, в некотором роде выручило нас обоих: это звучало более впечатляюще, чем «по умолчанию».
– «Суб силенцио», – с серьезным видом повторил я, словно признательный за то, что меня наконец поняли. – Именно так. А теперь, детектив Крэншо, – сказал я, переключая общее внимание на свидетеля, – ответьте, если вас не затруднит: вы видели, как обвиняемый поместил упомянутую одежду в корзину для грязного белья?
Взгляд Крэншо остался угрюмым, внимательным и сосредоточенным в ожидание вопроса. Он слушал внимательно и явно взвешивал каждое слово, надеясь отыскать в вопросе нечто пригодное для использования в качестве оружия.
– Я видел одежду, я видел кровь на одежде.
Стоя как раз напротив скамьи присяжных, я смотрел на два ряда лиц, казавшихся плотно сотканной лентой. Мысленно я улыбался.
– И тем не менее: вы видели, как обвиняемый положил одежду в корзину? – спокойно спросил я. И услышал ответ:
– Нет.
Глядя на лица присяжных, я спросил:
– Вы обнаружили в корзине окровавленную одежду, принадлежавшую обвиняемому. Где вы нашли нож – оружие, которое убийца использовал, чтобы перерезать горло Мэри Маргарет Флендерс? Орудие преступления также находилось в корзине?
– Нет, его не было в корзине.
Нарочито медленно, как бы не веря услышанному, я заглянул в глаза сначала одному присяжному, потом другому.
– Тогда где вы обнаружили нож?
Крэншо нервно сглотнул, и единственным звуком, нарушившим повисшую тишину, был скрип кожаной обивки свидетельского кресла.
– Орудие убийства не было найдено, – сообщил Крэншо, явно стараясь не придавать этому факту особого значения.
Я не отводил взгляда от суда присяжных, продолжая заглядывать им в глаза, всем своим видом говоря, что не доверяю Крэншо и что он сам знает это. Знает, что провал его попытки отыскать орудие убийства есть факт огромного значения и присяжные ни в коем случае не должны об этом забывать. Положив руку на перила, ограждавшие скамью присяжных, я опустил глаза и улыбнулся, словно вспомнил какую-то одному мне известную шутку.
– Так вы не смогли обнаружить нож? Вы не нашли в корзине орудия убийства? И не нашли его, обыскав дом?
Крэншо невозмутимо ответил:
– Как я сказал, орудие убийства не было найдено.
Нахмурившись, я покачал головой, будто понял, что ситуация, казавшаяся столь простой и понятной, вдруг усложнилась и, более того, стала затруднительной. Продолжая держаться за ограждение, я поднял взгляд на свидетеля.
– Но вы убеждены в такой степени, что страстно доказывали это несколько минут назад, в том, что именно обвиняемый положил окровавленную одежду в корзину? Спрятал одежду туда, где ее нашли после самого поверхностного досмотра?
– Да, убежден, – без колебаний ответил Крэншо.
– Не странно ли это, детектив Крэншо? Если вы правы, то Стэнли Рот, убив жену, бросив окровавленную одежду в первое попавшееся место, где эту одежду обнаружили без труда, проявил вслед за этим величайшую осторожность. Уйдя с места преступления на значительное расстояние, он спрятал орудие убийства так, что все усилия полиции до сих пор не увенчались успехом. Разве вы не находите это по меньшей мере странным, детектив Крэншо? Человек идет на огромный риск, прячет одну улику и почти в то же самое время оставляет другую улику у всех на виду. – Я тут же повторил