вопрос, не давая подумать: – Разве это не самое странное и неожиданное поведение преступника, с которым вы сталкивались за годы расследования убийств?
– Ваша честь! – воскликнула с места Анабелла Ван Ротен. – Сколько еще вопросов задаст адвокат, прежде чем свидетелю дадут возможность ответить?
– Прошу прощения, ваша честь, – сказал я, прежде чем судья успел отреагировать. – Я слишком быстро иду вперед. – Повернувшись к свидетелю, я произнес: – Детектив Крэншо, если позволите, еще раз. Как вы объясните подобное несоответствие: что некто смог тщательно спрятать орудие убийства и в то же время оставил на видном месте окровавленную одежду?
Теперь у детектива хватило времени на раздумье. И он полагал, что ответ уже готов. Продолжая смотреть на присяжных, он спокойно и совершенно естественно пожал плечами.
– Убийство не было хорошо спланированным, если его вообще планировали совершить. По какой бы причине ни убили Мэри Маргарет Флендерс, это было сделано в спешке и…
– Ответьте на мой вопрос, детектив Крэншо! Я не спрашивал, как, по-вашему, было совершенно преступление.
Повернув голову, Крэншо посмотрел мне прямо в глаза.
– Вы просили объяснить, каким образом он мог спрятать нож и не скрыть окровавленную одежду. Это могло произойти разными способами. Задумайтесь о том, что проносится в сознании убийцы непосредственно после совершения преступления: страх, эмоции, дикая спешка… Знаю, про такое всегда неприятно думать, но это так. Вы только что совершили убийство, ваше сердце стучит как молот, вы ничего не слышите и ничего не видите. Вы знаете одно: нужно что-то делать. Единственное, о чем вы можете думать, – о действии, которое будет следующим. – Глаза Крэншо были огромными и выразительными. Схватившись за подлокотник, детектив подался вперед. – Он только что ее убил. Он бежит по дому, стремительно поднимается вверх по лестнице и в этот момент понимает, что в руке все еще зажат нож, орудие убийства. Он не знает, что делать, и единственная мысль – как избавиться от ножа, где спрятать, куда бросить, чтобы никто не смог его найти. Он вообще не помнит, как сбросил окровавленную одежду, тем более куда ее положил. Все, о чем он думает, – это убежать, покинуть дом и навсегда избавиться от ножа. Он бросает одежду в корзину для белья – потому что всегда бросал одежду туда, – потом смывает с себя кровь, переодевается и покидает дом. Вот как могло случиться, мистер Антонелли. Он вообще мог думать, что никто не станет рыться в его вещах. Он надеялся, что перепрячет или постирает одежду потом, когда будет достаточно времени. Боюсь, я не вижу никакого несоответствия.
Я остался стоять с озадаченным выражением, приоткрыв рот. Словно человек, встретивший возражение, ответа на которое не было. Ни слова не говоря, я сделал несколько коротких шагов к столу защиты и положил руку на плечо Стэнли Рота.
– Вы правы, – признался я, кивнув в сторону Крэншо. – Обвиняемый мог это сделать, сделать именно так, как вы только что описали. Он мог ее убить, вбежать в дом и снять с себя окровавленную одежду. Он так сосредоточился на мысли о ноже, что не заметил – а заметив, не придал особого значения перепачканной кровью одежде. Вы правы, детектив Крэншо, вы абсолютно правы.
В глазах детектива появился огонек внутреннего удовлетворения, уголки рта поползли вверх, против воли складываясь в довольную и язвительную гримасу, никак не поддававшуюся контролю. Оставив Стэнли Рота, я вышел к кромке стола. Теперь я находился рядом со скамьей присяжных, как раз напротив свидетельского кресла.
– Это могло произойти именно таким образом – или, как это вы сказали… Ах да. Таким способом или «разными способами». А один из этих способов может состоять в том, что не Стэнли Рот, а кто-то, нам пока неизвестный, сначала убил Мэри Маргарет Флендерс, а потом, желая представить дело так, словно убийство совершил Стэнли Рот, взял его одежду, испачкал в крови жертвы, а затем бросил в корзину для белья. Бросил в корзину, в которой эту улику найдет кто угодно, но только не сам Стэнли Рот – по той причине, что, если он не убивал свою жену, с какой стати ему думать, будто в корзине в грязном белье лежит какая-то одежда, ему принадлежащая и испачканная кровью? Не так ли, детектив Крэншо? – Детектив не ответил, но я не ждал его ответа. – Сказанное соответствует уликам и само по себе вполне согласуется со здравым смыслом. Так, детектив Крэншо? – Я шагнул вперед, уже требуя ответа. – Вместо убийцы, позаботившегося об оружии и не заметившего, что он с ног до головы залит кровью, мы получаем убийцу, скрывшего улики столь искусно, что ему удалось заставить полицию арестовать невиновного человека!
13
У меня оставалось еще несколько вопросов к детективу Крэншо, но задать их не удалось. В начале процесса судья Хонигман обещал присяжным, что будет заканчивать дневные слушания ровно в пять. Едва часы пробили назначенное время, судья прервал меня на середине фразы, объявив заседание отложенным до девяти тридцати следующего утра. Бросив злобный взгляд, секретарь предупредила, что я не должен задерживать суд никакими новыми заявлениями.
– Очень, очень хорошая работа, – сказал Гриффин. Пожимая руку, он доброжелательно похлопал меня по плечу.
Гриффин приходил в суд каждый день. Ему каким-то образом удавалось получить место в первом ряду сразу за столом защиты, где сидел я со Стэнли Ротом. Обычно Гриффин не оставался надолго, иногда – всего на несколько минут. Но всегда приходил в зал в начале каждого заседания, стараясь морально поддержать друга и компаньона.
– Уже несколько часов, как меня ждут на студии, – пояснил Гриффин. – Хотел дослушать перекрестный допрос. Да… Я не мог оторваться, когда вы начали.
Гриффин смотрел на меня кротко и спокойно. Его взгляд внушал ощущение уюта и безопасности. Левой рукой Гриффин все еще касался моего плеча, а правая не отпустила мою ладонь, даже когда Стэнли Рот встал со своего места и, не взглянув на компаньона, сказал, что пора уходить.
Обычным ежедневным маршрутом мы прошли сквозь строй репортеров и телекамер, расставленных по ступеням снаружи здания суда. Пробиваясь к машине, Рот следовал первым, глядя только вперед, в то время как я старался махнуть рукой всем и каждому. Тут же последовала серия зависших в обволакивающе теплом южнокалифорнийском воздухе бессмысленных вопросов о том, что произошло на дневном заседании и что ожидается на следующем.
Явно стараясь отсрочить разговор, вести который нам так или иначе предстояло, Стэнли Рот нахохлился на заднем сиденье, в самом углу, и отвернулся к окну.
– Почему вы не рассказали мне насчет Крэншо? Почему не сообщили, что он был знаком с вами и с вашей женой? Это последнее, о чем его спросила заместитель прокурора, и последнее, что услышал я перед началом перекрестного допроса. Задавая вопрос, я всякий раз думал, что это значит, было ли в факте, что он знаком с вами двумя, что-то особенное, имевшее значение, и мог ли я этим воспользоваться. Я не использовал выпавший шанс потому, что вы не сказали мне заранее. Почему вы утаили от меня информацию? Что заставило вас так поступить? Вы наверняка понимали, что обвинение в курсе событий. Ведь это первое, что детектив сказал бы обвинителю в начале подготовки к слушаниям!
Рот бросил на меня странный взгляд.
– Я предположил, что это обстоятельство он предпочел бы не раскрывать.
– Крэншо работал консультантом в вашей картине. Мэри Маргарет играла главную роль, и, даже не желая разглашать этот факт, как он мог хранить тайну? Про это знали другие.
– Никто не знал. Крэншо никогда не работал консультантом. Он никоим образом не был занят в съемках фильма. И ни разу не побывал на съемочной площадке.
Я не поверил.
– Что вы хотите сказать? Что он солгал под присягой? Почему?
Рот откинулся на спинку сиденья и устало поскреб бровь большим и указательным пальцами. Роту не так давно стукнуло пятьдесят, но сейчас он выглядел старше. Седые волосы потеряли вид, он утратил лоск богатого и известного человека. Края ногтей обкусаны, кожа на запястьях стала дряблой и даже болезненной на вид. Когда Рот начинал говорить, обнаруживалось, что зубы, сверкавшие белизной при нашей первой встрече, теперь покрывал унылый желтый налет. Стэнли Рот выглядел не просто старше – казалось, он стремительно терял остатки здоровья, словно человек, терзавший себя сомнениями, стоит ли ему жить дальше.
Напряженно глядя вдаль, Рот покусывал губу. Перестав, глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, и косо посмотрел на меня.
– Он, строго говоря, не лгал. Крэншо был консультантом, хотя действительно не занимался той картиной. Крэншо появился у меня в доме в тот самый вечер, когда я ударил Мэри Маргарет и когда я желал ее смерти.
– В тот вечер, когда узнали, что она сделала аборт?
– Да, точно, – кивнув, согласился Рот.
– Она позвонила в полицию, и к вам послали детектива? – спросил я, стараясь как-то увязать новые факты.
– Нет. Они выслали машину с двумя патрульными в форме. Я был в бешенстве и не пропустил их через ворота. Тогда появился Крэншо. Наверное, те двое решили, что полицейскому детективу повезет больше. Он был очень, очень вежливым. По телефону сказал, что должен попасть в дом, что был звонок в Службу спасения, что звонок зарегистрирован и они обязаны принять меры. И еще что он знает: ничего серьезного наверняка не случилось и люди часто звонят спасателям среди ночи, говоря совсем не то, что было на самом деле. Он был очень убедителен. Я впустил его в дом. – Запрокинув голову на сиденье, Стэнли Рот скривился в улыбке. – Думаю, он заранее знал, что будет делать, оказавшись в моем доме, – еще до того, как ему позвонили. Когда я отпер дверь, детектив обернулся к полицейскому в форме, сопровождавшему его от машины, и сказал, что тот может уйти. Он хотел быть нужным, – с глухим смешком пояснил Рот. – Конечно, он не мог не взглянуть на Мэри Маргарет. Она позвонила в полицию и просила о помощи. А я, как и сказал, ударил ее, сильно ударил. Бровь была рассечена, глаз заплыл. Нормальный полицейский арестовал бы меня без разговоров. Будь я кем-то еще, Крэншо арестовал бы меня на месте. Но я не кто-то еще, не так ли? Я – Стэнли Рот, и все знают мои возможно