Открылась дверь слева. Оттуда вывалился Череп, обежал машину, открыл вторую дверь, вытащил оттуда своего подельника, тот уже был без сознания, кровь насквозь пропитала его штаны, и даже сейчас стекала на прошлогодние листья.
У самого Черепа тоже была окровавленная штанина, а рана заставляла его прихрамывать, но он был жив, клинок не достал до артерии, резать вслепую не получилось. Поняв, что друга уже не спасти. Череп осмотрелся и крикнул:
— Ну, где ты? Выходи, тварь!!! Я тебе кишки намотаю…
Моё появление оказалось для него неожиданностью, город был совсем рядом, и даже его тусклого отсвета хватило, чтобы разглядеть меня. Я явно не тянул на того, кто только что вырезал его банду, да ещё таким зверским способом.
— Ты? — спросил он, не веря своим глазам.
— Я, — спокойно ответил я. — Сейчас я скажу пару слов, просто, чтобы ты знал, а потом убью тебя. Два месяца назад вы, заехав на кластер, надругались над иммунной девочкой, которую потом хотели добить, но не стали, потому что патроны не казённые. Улей за такое всегда наказывает. Я и есть ваше наказание.
Он меня услышал, более того, успел среагировать. Я только поднимал пистолет, а он выбросил вперёд руку. Непонятная сила подхватила меня и потащила назад, ломая моей спиной ветки и ударяя о стволы деревьев. Даже дар, который я успевал включать, не избавил меня от множества ссадин и ушибов, а Череп шёл ко мне. Он ничего не говорил, только выискивал меня глазами.
Я вжался в дерево, стараясь засунуть в него хотя бы верхнюю часть тела. Получилось, а ноги я скрючил и закопал в листья. При таком освещении увидеть непросто.
Он прошёл мимо, после чего ударил снова. Два мощных дерева разлетелись в щепки. Потом развернулся. Скользнул глазами по дереву, но снова меня не увидел. Я наблюдал за ним, высунув край головы и свой единственный глаз, прищурив его как можно сильнее.
Когда мне в очередной раз стала видна его спина, я уже не стал ждать. Да и в благородство играть тоже не хотелось. Человек, который взмахом руки крушит деревья, не станет выслушивать долгие речи. Поэтому я просто поднял пистолет и нажал на спуск. Длинная, на все двадцать патронов, очередь разорвала только установившуюся тишину, долгая вспышка на некоторое время меня ослепила, пришлось заново привыкать к темноте. А когда привык, то увидел, что Череп мёртв.
Если бы с полгода назад мне кто-то сказал, что я стану отрезать людям головы и даже не буду при этом особо нервничать, то я бы ни за что не поверил. А теперь всё так и вышло. Обе головы заняли своё место на смятом в гармошку капоте машины. Черепу одна из пуль попала в подбородок (автоматическая стрельба из Стечкина — это для сильных рук), но всё же было видно, что это он. Последним моим действием была фотография. Ещё раз щелкнул со вспышкой. Готово.
Вот только вспышка после снимка никуда не делать, более того, свет залил весь окружающий лес. Я осторожно повернулся, на меня светили несколько прожекторов. Два человека с автоматами держали меня на прицеле, а третий, обходя их, направился прямо ко мне.
— Молодец, — негромко сказал он. — Фотоснимок сделал, для суда в самый раз выйдет.
— Суда? — не понял я.
— А ты как думал? — спросил он, скаля зубы. — Здесь не бандитский притон. Здесь цивилизованное место, где действуют писаные законы, а за преступления судят. С судьёй, прокурором и даже, представь, адвокатом. Хотя тебе даже с ним особо рассчитывать не на что. Петля тебе корячится.
— Я тебя дурака предупреждал, — раздался из-за его спины знакомый булькающий голос, прожектор осветил огромный узловатый силуэт Молота. — А ты не послушал, со всеми вытекающими. И дело тут не только в этих кусках мяса, но них всем нам от души плевать, ты своим душегубством всем нам в рожи наплевал. И Цыгану, под которым все эти стабы, и Сому который здесь за порядком следит, и мне. Мне в особенности. Мой бар всегда был островком спокойствия, со всей округи туда шли, потому как безопасно. А теперь вот, вся округа знает, что двум рейдерам прямо в баре бошки оторвали. Что нам теперь остаётся?
Я не ответил.
— Молчишь, — констатировал он. — А остаётся нам только одно. Чтобы спасти остатки репутации, нужно тебя прямо у бара вздёрнуть повыше и не снимать, пока сам не упадёшь. Глядишь, меньше будет желающих твои подвиги повторять.
Кваз зло сплюнул в сторону и скомандовал:
— Взять!
Они и взяли. Я не сопротивлялся, не справлюсь, да и дар свой раньше времени раскрывать нежелательно. Они про суд говорили, значит, до суда где-то будут держать, может, получится дар свой применить и вырваться.
Мне выкрутили руки и стянули запястья пластиковым хомутом. Ни о чём, конечно, но снимать пока не стану, пусть думают, что беззащитен. Потом обыскали, отобрали пистолет и финку, а флешку с посланием не нашли. Я просто вдавил её в себя, а когда обыск закончился, вытолкнул обратно.
— Что с трупами делать? — спросил один из солдат.
— Перекинь на десять метров влево, — посоветовал Сом, тот самый, что первым говорил со мной. — Там перезагрузка скоро. А машину… Еврею сообщи, его люди пусть придут и заберут. Глядишь, на что путное сгодится. Хотя, вряд ли.
Вели меня недалеко, оказалось, что уехали мы всего на пару километров от границы стаба. Там, на территории, подталкивая стволами в спину, меня подвели к приземистому бетонному зданию, напоминающему бункер. Тяжёлая стальная дверь, напоминающая сейфовую, с громким скрипом раскрылась, открывая вход в длинный коридор, слабо освещённый редкими лампочками. Серые бетонные стены с пятнами сырости и грибка, где-то капает вода, вдоль стен такие же стальные двери. Мне отчего-то подумалось, что в таком здании обязательно должен быть вход в обширные подземные катакомбы, убежище на конец света, или просто хранилище чего-нибудь.
Мои предположения оправдались. Миновав два поворота, мы спустились вниз по крутой бетонной лестнице, там тоже был коридор, но мы в него не пошли. Связкой старых ключей начальник моих конвоиров открыл дверь, и меня втолкнули в тесную комнату без окон (а какие окна под землёй) с пустой пружинной кроватью и такой же тусклой лампочкой, в углу была раковина с краном, а в другом — покрытый пятнами ржавчины унитаз. Хоть хомут на руках разрезали, не придётся раньше времени свой дар засветить. Я встал посередине, дверь захлопнулась, с громким скрежетом ключ провернулся ещё раз, я остался один.
Глава двадцать седьмая
Не знаю, сколько я так просидел. Часы внезапно сломались и начали показывать не время, а непонятные каракули, то ли здешний геомагнитный фон так повлиял, то ли конвоиры какую-то гадость придумали. Еду мне не приносили, но я этим и не особо тяготился, а живец пока не требовался. Также меня не дёргали на допросы, не били, не требовали признания в работе на конкурирующий стаб. Это, в целом, было хорошо. Те, кто меня сюда засунул, были здравомыслящими людьми. Но и повесить меня они не откажутся. Так уж получилось. Авторитет им важнее жизни приблудного рейдера.
Спал я два раза, но продолжительность сна была неизвестной. Постоянно думал о побеге, даже пробовал на прочность здешние стены. Увы, толщина бетона не оставляла мне никаких шансов, да и дверь была для меня непроницаема, слой стали, толщиной сантиметров десять. Удавалось просунуть голову и выглянуть наружу, но увидел я там только бетонные стены. Нужно ждать, шанс ещё представится.
Наконец, в дверь камеры постучали. Я, конечно, удивился, зачем стучать в дверь, если она закрыта снаружи и ключ у тебя? Но к двери всё же подошёл. Может, в этом и был смысл стука, подозвать меня? Сейчас какой-нибудь неведомый помощник просунет ключи. Но ничего подобного не произошло, послышалась негромкая беседа, в которой я не разобрал ни слова. Потом снова звякнули ключи, и раздался противный скрежет старого замка. Хоть бы смазали немного.
На пороге камеры стоял Молот. Вальяжно махнув рукой охраннику, он вошёл в камеру. Дверь за ним закрылась, но не на замок. Самое время его вырубить, вырваться в коридор, обезоружить охрану и… Смешно? Вот и мне тоже. Я и так собой невелик, а рядом с огромной тушей кваза казался и вовсе цыплёнком. Вырубить такое нереально. Дар? Так он не помогает глушить больших и сильных людей. Кроме того, допускаю, что у кваза, прожившего в Улье не одно десятилетие, есть свои дары, получше моего и куда как более развитые. Ну и, кроме того, вступать с ним в драку мне элементарно не хотелось. Что-то подсказывало, что беседа принесёт мне пользу, злым он никогда не был.
Молот присел на край кровати. Специально, чтобы держаться не на сетке, а не стальном уголке, который тоже с большим трудом выдерживал его огромную массу. Некоторое время мы оба молчали. Потом он сказал:
— Всё уже решили. Завтра суд. Послезавтра казнь.
— А зачем тогда суд? — поинтересовался я. — Если всё уже решили.
— Ну, мы пообсуждаем немного, я твоим адвокатом буду. Собственно, я уже пересказал им твои объяснения. Они сказали, что тебе верят, но, в любом случае, убивать на нашей территории нельзя. Это главное, это твой косяк, твоё решение, хотя о последствиях ты прекрасно знал.
— Сколько я здесь уже сижу? — спросил я, словно его слова не касались моей судьбы.
— Двое суток, — сказал он. — Чуть больше. А это важно?
— Я думал, сразу на эшафот потащите.
— Нет никакого эшафота. Вешаем на ближайшем дереве. А кроме шуток, Цыгана ждали, чтобы он вернулся и приговор утвердил.
— И как? Вернулся?
— Да, выслушал всё и согласие дал. Обычно он не любит казни, но тут…
— Слушай, — перебил я его, — мне бы с ним увидеться. С Цыганом.
— Зачем? — угрюмо спросил кваз. — Хочешь пощады попросить?
— Нет, — я отрицательно покачал головой. — Не хочу. Просто он мне нужен. У меня послание к нему есть. Не знаю, насколько важное, но это последняя воля человека, который уже погиб. Просто пусть заглянет, ему ведь не трудно, или меня ему покажите. На суде. Или перед казнью. Он ведь там будет? Обидно будет, если помру и не передам.