нормальные люди… И это совсем не добавляло уверенности в том, что все в порядке, что все закончится хэппи эндом. Предчувствие большой морозной перчаткой схватило сердце и начало сжимать его так сильно, что в грудной клетке запекло.
— Не волнуйся, сын. Мы вытащим Стар оттуда, — он коснулся моей спины пальцем, легонько, но я почувствовал. В этом прикосновении мне почудилась куда большая забота, чем он хотел показать, и извинение за долгие годы своего молчаливого траура, и что-то еще, родственное, забытое, теплое…
И тут же перед глазами встали воспоминания, когда все было совершенно другим — отец был радостным и спокойным, умел улыбаться, и целовал маму на прощание, выходя из дома. Она всегда поддерживала нас, какие бы грозы не гремели над домом, и всегда согревала своим теплом, улыбкой и лаской.
И сейчас, в этой темноте, в шаге от того, чтобы потерять собственную любовь всей свой жизни, я внезапно понял отца.
Как ему жилось все это время? Одному, в этой темноте, лишенному ласкового теплого солнечного света, который дарила его настоящая любовь, отраженная в маминых глазах. Как он мирился с этой потерей, когда видел перед глазами маленькое невзрачное напоминание в моем лице о том, что могло было быть? Все разрушенные планы и мечты о счастливом будущем, о правильном настоящем.
Как странно, но именно сейчас, в этих жестоких условиях, в которые поставила меня судьба, я по-другому посмотрел на отца. Наверное потому, что впервые задумался без собственной ущемленной гордости не о себе, а о нем, и потмоу, что оказался почти в такой же ситуации, как он.
Но нет! Не оказался! Не окажусь.
Я спасу тебя, Кэн!
Мы спасем…
— Спасибо, — тихо сказал я, остановившись, повернув голову в сторону, чтобы отец наверняка услышал. — Спасибо…
Вместо ответа он положил руку на мое плечо и пожал его.
— Он мне очень дорог, и…мы должны спасти его, — выдохнул я. И понял, что от моего этого признания не разрушились стены, не ударила молния, я не пал обезглавленный на холодный пол, покрытый изморозью моей магии.
Да, я — тутти-фрутти, и что?! Мне не стыдно признаться в том, кому принадлежит мое сердце.
Понятия не имею, как там они строят свои отношения, как это вообще возможно, но я могу сказать четко и ясно теперь, в этой давящей пустоте неизвестности: я люблю Кэна Стар. Люблю. И готов на все, только бы спасти его из заточения Духа.
— Не бойся, сын. Нашей магии должно хватить на первое время, чтобы удержать его в узде, а там, надеюсь, прибудет помощь.
Мы снова пошли вперед, и теперь казалось, будто бы стены угрожающе сдвигаются, а потолок предупреждающе нависает над нами, потому что воздуха стало не хватать, а моя магия, что наморозила каток для быстрейшего передвижения, постепенно начала пропадать, и под ногами захлюпала слякоть.
Черт.
— Мне нужно было идти первым, — переборов отдышку, промолвил отец, но я оставил его слова без ответа. В голове свербела только одна мысль: успеем? Успеем? Успеем?
И только подумал о том, что дорога становится все длиньше, и уже, как уперся лбом о преграду.
— Вот! — выдохнул и начал шарить рукой по двери в надежде найти ручку, как это сделал Кэн в прошлый раз.
— Нет, — остановил меня отец. — Это магия. Попасть сюда мог только потенциальный сосуд. Просто так не выйдет.
— Давай же скорее, — взмолился я, пытаясь выбить дверь плечом и чувствуя себя все более жалким и слабым, потому что та совершенно не поддавалась, а мое тело отбивало острой болью.
— Найти проход мог только тот, кого позовет Дух Огня, и он сделал свой выбор. И открыть эту дверь сможет тоже только будущий сосуд.
— Не говори так, — взмолился я. — Не называй Кэна сосудом. Он останется человеком!
Отец положил руки мне на плечи и заставил присесть, чтобы дать возможность развернуться собственной магии и не зацепить меня.
Она кружилась синим вихрем из его рук, опадала на пол снежинками, бурлила вокруг, освещая пространство голубыми, фиолетовыми морозными всполохами, билась о дверь. Я протянул руки и тоже пустил свою магию тонким ручейком, вливая в полноводную реку магии отца. Струи, сливаясь, били кнутами о дерево, но ничего не происходило. Я понимал, что долго это не может продолжаться — магия заклинателей льда не всесильна, и не так продолжительна, как хотелось бы, и потому должна скоро прерваться.
— Давай же, давай, — шептал, отдавая себя по крупицам, и замечая, что моя собственная магия, струясь из рук, становится шире, больше, сильнее.
И вот уже две полноценные реки бьются о дверь, как о каменные рифы, все вокруг дрожит, свет искрится, однако все остается на том же месте…
Но вдруг в тот момент, когда отец положил свою руку мне на плечо, притормаживая магическое воздействие, чтобы окончательно не сгореть и не лишиться ее крупиц, из замка двери потянуло дымком. Он только высунул свой черный язычок, и тут же скользнул обратно, но я его заметил.
— Отец! — указал я пальцем в ту сторону, и он быстро направил наш общий магический ледяной поток в замок. Точечное, прицельное воздействие, наконец, дало свои плоды, и дверь поддалась.
— Поднажми! — прикрикнул отец, и я, сев прямо в мокрую слизь ногами, ступнями начал барабанить по двери, добавляя к магической силе из рук силу физическую.
И тут дверь отворилась…ненамного, но нам этого было достаточно.
Мы друг за другом рванули вперед, не прерывая магического нападения. Жар опалил волосы, ресницы, брови, замер в глотке сухостоем, пробрался под кожу, но мы не обращали на это внимание. Отец тут же бросился вперед, к камню, вокруг которого плясало оранжевое кострище, сдвинул его с места и начал лить нашу общую магию в сердцевину древнего алтаря. То, что его положение изменилось, позволило сделать невозможное — огонь стихал и поддавался, хотя и старался разгореться изо всех сил. Но отец черпал свою силу отовсюду. Он призывал воду из коридора, влагу из воздуха, слезы из своего сумрачного сердца. И Первородный Дух подчинился его воле, замер костерком на камне, пропищал что-то тоненьким голоском и впечатался ледяной скульптурой в свой алтарь, чтобы больше не потревожить никого, не призвать и не сделать марионеткой-сосудом для того, чтобы нести разрушение в наш мир.
Отец дернул рукой, прерывая поток, и я тоже откинулся назад, притормаживая магию. Он хлопнул в ладони и по всей маленькой комнатке морозными узорами зацвели ледяные цветы — печать магии заклинателя огня. Хрусталь ледяных рисунков осветила неярким синим отсветом все вокруг и только теперь мы увидели тело, лежащее без движения — каким-то образом Кэн вытянулся на полу вдоль стены, будто бы неведомые силы тянули его от входа к алтарю, но мы этому помешали.
Я тут же бросился вперед и большим и указательным пальцами практически впился в шею, поднимая голову, действуя осторожно и боясь навредить своим вмешательством. Что-то в его лице было не так, но что я не понимал…
Отец щелкнул пальцами, и холодный отсвет от стен стал вдруг ярче.
От удивления у меня шире открылись глаза.
Потому что на своих руках я держал совсем не Кэна.
Я отчетливо вижу, что опаленные ресницы, которые начали дрожать, полные губы, сжавшиеся в тонкую линию, волосы, упавшие по моей руке к полу, принадлежат не Кэну Стар.
Это Кэндис Стар.
#возвращение
— Кэндис, милая, я сниму тебе таун-хаус в женской половине общежития, так что по поводу жилья не волнуйся! — в который раз говорит отец и я чувствую волны теплой поддержки, которые исходят от него. Мне до слез приятно, что он не стал кричать и наказывать меня за то, что ему пришлось оплачивать полностью ремонт и восстановления общежития, сожженного мною.
Конечно, это было не совсем честно, но я сама сказала, что оплачу все расходы академии, чувствуя вину за обман, который завел так далеко, за свое малодушное молчание. И отец погладил меня по голове. «Никакие деньги, — сказал он, — не стоят того, что ты могла сделать. Я горжусь своей маленькой девочкой, горжусь тем, как воспитал тебя, ты — настоящая дочь своего отца!». Он возместил огромную часть расходов по восстановлению жилья для девочек, и я знаю, что девочки из сестринства написали ему большое благодарственное письмо, усеянное поцелуями из помады. Ко мне же девчонки пока не приходили…
А сейчас мы с говорим по видеосвязи с телефона, потому что, понятное дело, жить со мной в больнице при академии он не сможет, даже если вдруг захочет. Вот уже неделю мы созваниваемся каждое утро, и он проверяет мое самочувствие, настроение, а я делаю вид, что настроение мое на самой высшей отметке. Потому что на самом деле я чувствую себя точно также, как чувствовали себя, наверное, стены женского общежития после пожара. Такой же разрушенной и заброшенной.
А все потому, что один человек, о котором я думала и мечтала, отвернулся.
Едва я только пришла в себя в комнате Духа Огня, сразу увидела перед собой такое родное и любимое лицо Брэндона, как сразу поняла, что он смертельно зол. Зол, обижен и раздосадован. Они прорывались очень явственно через облегчение от того, что все осталось позади. Все эти чувства читались на его лице, хотя он и говорил совсем другие слова: что-то о том, что подмога уже должна быть снаружи, что он вытащит меня отсюда и все будет хорошо.
Все действительно оказалось хорошо! Мистер Кромби запечатал своей ледяной магией и магией сына Духа Огня, прогнав его в Бескрайнюю Мглу, опечатал алтарь, который помог разрастись силам этого вредителя, и сказал, что он больше никого и никогда не потревожит. Мы все вместе выбрались наружу, а там уже оказался весь преподавательский состав Академии магии Льда и Академии Воздуха. Йелльцы, которых так не любил Брэндон, развернули настоящие поиски пропавших студентов и преподавателя, и потому нас сразу же взяли в оборот врачи, прибывшие на помощь. Лэндон и Дэн, основательно потрепанные, уже самостоятельно сидели в реанимобилях, и я успела помахать им рукой, поймав удивленные взгляды сквозь стеклянные двери, которые захлопнулись прямо перед их ошарашенными носами и увезли в ближайшую больницу.