– Только не говори мне, что не знала, что наш уважаемый Рик Мэйсон – из семьи Уоллстритовских заправил, которые в начале века чуть ли не владели этим городом. Ты же историк, Лукьянова! Как можно не знать таких общеизвестных фактов?
– Я… вообще-то историк философии средних веков. А не Америки двадцатого.
Дэниэль фыркнул.
– Всегда считал, что история – псевдонаука. Нихрена вы не знаете. Так вот я тебя просвещу, так уж и быть. Папаша твоего Мэйсона – Джереми Мэйсон, глава банковской корпорации «Ассет». Тот самый, который только что открыл дочку в Сингапуре – ни о чем не говорит?
– Нет… – мои глаза все больше и больше округлялись. – Ты… что-то путаешь… Рик не выглядит миллиардером. Он даже миллионером не выглядит…
– Это потому, что он гордый, – аспирант развернул свой бургер, с наслаждением вдохнул его аромат и вгрызся в него с жадностью человека, не евшего уже трое суток. – Ходят слухи, что профессор отказался от партнерства в фирме и живет исключительно на зарплату, благо она не маленькая. Идиот, что тут сказать… Вот я бы точно не отказаффся… омномном…
Последние слова он прогундосил с полным ртом, и я поморщилась.
– Не сомневаюсь в этом...
Медленно приходя в себя, пыталась найти хоть какой-то достойный выход из этой кошмарной ситуации, хоть что-то придумать. Наверное, надо было немедленно найти Рика, рассказать ему, что его шантажируют, что ему угрожают…
Но Рик ушел. И уже наверняка, уехал, так и не дождавшись меня.
И что теперь делать? Как отвечать этому кретину?
Думай, Лукьянова, думай! Я наморщила лоб, как и полагается человеку думающему…
И, надо же! Придумала.
– А почему ты решил, что он не наплюет на твои угрозы, если миллионер? А уж тем более, если миллиардер? Уж всяко ему есть чем заменить профессорскую карьеру в случае увольнения. Да, и вообще, ты сам спишь с Ванессой! – вспомнила я, поразившись такому лицемерию. – А вы с ней, между прочим, тоже – профессор и студентка. В некотором роде.
Старательно облизав после кетчупа пальцы, Дэниэль посмотрел на меня тяжелым взглядом.
– Вот только за эту пустую угрозу ты мне добудешь не двести, а триста тысяч у своего дружка. Я ни с кем не сплю и доказать ты ничего не сможешь. Будешь выглядеть как человек наводящий напраслину на того, кто обвинил тебя первым. А по существу твоего вопроса – мы не говорим об увольнении. Мы говорим о сроке, мисс Лукьянофф. Хорошем таком сроке за принуждение к сексуальному контакту, при использовании служебного положения. Фактически об изнасиловании.
Я помертвела. Заледенела вся, кроме маленьких волосков на руках, которые от ужаса встали дыбом.
– Что… ты несешь… он ничего такого…
Облизав последний палец и зачем-то вытерев руки салфеткой, шантажист вытащил из кармана свой телефон. Что-то набрал на нем, и я услышала хорошо знакомый, хрипловатый голос Ванессы.
– Я тебе клянусь, Дэни! Она сама мне рассказала после того, как он гнался за ней в баре! И я видела в ее телефоне переписку с ним!
– Да ну перестань… – лениво тянул аспирант. – Не может этого быть…
– Вот честное слово! Хочешь, возьмем его фотку и пойдем в тот бар, где он с геями подрался? Они его точно запомнили!
– Ну, допустим. Но откуда ты знаешь, что он ее заставил раздвинуть ноги? Неужели тоже сама рассказала?
– Да, конечно, сама! Она три дня в себя приходила! Рыдала, на кровати лежала… ничего не ела… Там травма до конца жизни! И любой полицейский психолог ее мигом разговорит!
– А чего тогда в полицию не пошла?
– Так запугал он ее! Она ж иммигрантка – они все темные, прав своих не знают! Я уж как уговаривала – не представляешь себе! И так, и эдак… Ни в какую!
Мягко кликнув каким-то механизмом, запись кончилась. Дэниэль молча на меня с таким строгим видом, будто ждал, что я ему сейчас зачитаю отрывок из заданной на дом статьи. Я же не могла не то, что ничего произнести, думать не могла. Вся в кусок льда превратилась, вместе с мыслями, душой и телом.
– В общем, сутки у вас добыть деньги и перевести их мне на счет в Тайском банке. Я как раз виллочку себе присмотрел на инвестицию – на островах. А не добудете… – он развел руками. – Придется мне уговорить Ванессу написать заявление от третьего лица на нашу знаменитость. Вот шуму-то будет!
***
– Ну же, давай! Давай отвечай! – стоя под стеной того же Макдональдса, я остервенело набирала Рика. И набирала. И набирала. Пока пальцы не начали подмерзать в холодном вечернем воздухе.
Как я и боялась, мой профессор не дождался меня. Уехал спустя десять минут, как и обещал. И больше «доставать» не будет.
Не отвечал он явно специально – вряд ли в такое время уже спит. А может, он в душе? Или в спортзале? На всякий случай, уже ни на что не надеясь, я набрала его еще разок. Безрезультатно.
– Что же делать… черт возьми, что делать-то… – бормотала, отклеиваясь от стены и продолжая копаться в телефоне. Набрала в гугле «Свод законов США», поискала соответствующую статью… тут же скривилась от холодных, почти медицинских описаний процессов – коитус, проникновение, проникновение с особой жестокостью, анальное проникновение… изнасилование извращенными способами… Тьфу!
Как-то совсем это не отражало того, что происходило несколько дней назад у Рика в кабинете. А ведь «предающего тела» в законодательстве нет. И моего слюнопускания на красавца-профессора и явственного ощущения, что все могло быть гораздо хуже – тоже нет.
Да и теперешнего моего нежелания мстить ему и наказывать – по всей видимости, тоже не предусмотрено.
Как этот говнюк сказал? «Заявление третьей стороны»? Я погуглила.
Да, так и есть. Краем уха я уже слышала о том, что в случае тяжких, уголовных преступлений заявление может быть подано кем угодно – необязательно тем, против кого преступление было совершенно. Любой свидетель или просто человек, который о чем-то слышал, что-то знает, имеет хоть какие-то доказательства, пусть и косвенные, вполне может донести на преступника. Даже если его жертва больше претензий не имеет.
Конечно, я могу все отрицать… А если, как эта сучка Ванесса сказала – меня любой полицейский психолог «расколет»? Да и вообще… Что будет с Риком, если его втянут в столь позорный и публичный процесс?
Ну, допустим, места он лишится сразу же, карьеры – по всей видимости тоже. И это уже плохо. Очень плохо.
Это ведь я для понту сказала, что раз Мэйсон миллионер, с наукой расстанется с легкостью, и плевать он хотел на всяких там шантажистов. Учитывая, что он мог вообще не заниматься никакой наукой, мой профессор не выглядел человеком, который в своем деле мимоходом. Без науки, без преподавания… он потеряет себя.
А если его посадят... Даже думать об этом было страшно.
Сунув телефон в карман, я медленно брела вдоль тротуара. В общагу возвращаться не хотелось – хотя и стоило. Я могла попробовать найти Ванессу и поговорить с ней. Убедить ее не выдавать меня, надавить на жалость, объяснить, что от всеобщего внимания и длительного судебного процесса мне станет еще хуже…
Но что-то подсказывало мне, что Ванесса не захочет разговаривать со мной на эту тему. И, скорее, всего, вообще не захочет видеться – уж блудный бойфренд постарается ее «отвлечь». Не удивлюсь, если Дэниэль вообще куда-нибудь ее увез и спрятал, пока не получит свои денежки.
Уже представляла себе, какой лапши он навешал ей на уши, только чтобы не думала обо мне. Или, наоборот, подзуживает, уговаривает не поддаваться на мои уверения в том, что я в порядке, и единственный вопрос, который меня сейчас мучает – это не слишком ли я быстро поднимаю белый флаг.
Хотя какой там флаг… Довела мужика до нервного срыва, ломака... Уж как он со мной нежничал, в любви даже признался – ничего не помогло. Наверное, и впрямь у меня серьезным травма, раз отталкиваю от себя раз за разом того, кого хочу…
И не только хочу.
Неожиданно для самой себя я шмыгнула носом.
– Что ты со мной сделал, Рик Мэйсон… – всхлипнула и подняла руку, чтобы вытереть набежавшие слезы.
С радостным визгом рядом со мной остановилось такси – вероятно, мой жест походил на тот, которым останавливают машины, и опытный водила решил не упустить возможности подобрать клиентку вблизи богатенького Ист-Сайда.
– Куда едем?
«Домой…» – чуть было не вздохнула я. Опомнилась и рассеянно назвала ему адрес общаги – Восемнадцатая улица, дом 26.
Если бы я не была настолько отвлечена и расстроена последними событиями, то обязательно заметила бы метнувшуюся следом, хорошо знакомую серебристую Панамеру. Но мне было совсем не до этого. Я вообще не замечала ничего вокруг, погруженная в собственные мысли и строя планы, как разрулить всю эту ситуацию с шантажом и Риком.
Мимо проносились одни за другим витрины, замелькали густые заросли Центрального Парка, а потом пейзаж сменился, стал более оживленным, людным, витрины сменили вывески студенческих баров и магазинов антиквариата. Две пешеходные улицы, ведущие к общежитиям, показались вдали, и я попросила водителя притормозить возле первой – все равно дальше не проехать.
– Тринадцать долларов, восемьдесят центов, – объявил водитель, глянув на счетчик.
Я на автомате потянулась к сумке… поискала ее под сиденьем… рядом с собой… и поняла, что сумки-то нет. Телефон есть, а моей любимой сумки через плечо, которую я использовала и как дамскую, и как легкий вариант студенческой – не было.
– Черт бы все это подрал! – выругалась по-русски.
Где я могла ее оставить?! Нахмурилась, пытаясь вспомнить, где именно могла забыть сумку с кошельком и кредиткой, захватив только лишь телефон. Неужели в Макдональдсе? А может, еще в том ресторане с лобстерами… Я была достаточно отвлечена, чтобы забыть голову, не то, что сумку.
– Вы будете платить? – уже совсем раздраженным голосом спросил водитель.
И тут мне стало не до кредиток и не до кошелька. Паспорт со студенческой визой, который я носила с собой, потому что завтра надо было ехать в иммиграционную службу, продлевать его! Паспорт-то я тоже, получается, посеяла – забыла неизвестно где вместе с сумкой!