«Считаешь, я помню, из-за чего переживал сто лет назад? Там есть хорошее заклинание… Надо бы проверить».
«Обязательно проверю, Сигей. Подожди».
Мая возвращалась. Вытирала рот платком.
— Мы с Чайкой едем во дворец, — сказала она. — Прямо сейчас. Попроси своих бандиток, чтобы нам приготовили карету. Ты, кстати, едешь с нами. Нам с тобой нужно поговорить. Догадываешься, о чем? Какая прелесть. И прихвати те документы, которые показывал сегодня Чайке. Надеюсь, ты не оставил их в общежитии?
— Нет, они здесь.
— Прелестно.
Я почувствовал, как колдун сплел заклинание.
«И что?»
Тишина.
«Колдун!»
«Гадюка не ошиблась».
«Хочешь сказать…».
«Да. Поздравляю, Сигей. У нас с тобой будет ребенок».
Его слова заставили меня поморщиться.
«Мне не понравилось, как ты выразился, колдун».
«Действительно, — сказал Ордош, — некрасиво прозвучало. Перефразирую: у нас и у Маи будет дочь».
«В таком виде твое сообщение звучит гораздо лучше, — сказал я. — Только не пойму пока, хорошее это известие или не очень».
«Не хочешь уточнить, почему дочь, а не сын?»
«Не считай меня идиотом, колдун. Я не глупее тебя. Понимаю. После всех тех заклинаний, которыми мы пичкали Маю на этой неделе, уцелеть могла только девочка».
«Я и не называл тебя глупцом, дубина».
«Волчица Восьмая».
«Осьмушка», — сказал Ордош.
«Сам ты Осьмушка, колдун! — сказал я. — Тоже мне, придумал!»
Улыбнулся. И сказал:
«Вося».
Глава 20
— Документы взял? — спросила Мая.
Ее лицо то освещалось уличными фонарями, то снова пряталось в тень.
Я уже третий раз сегодня ехал во дворец.
Во все той же карете.
— Конечно, — сказал я. — Они в сумке. Показать?
Карета в очередной раз подпрыгнула. Мая навалилась на меня. Чайка ударилась плечом о стену, выругалась. Я же почти не пошатнулся — привык к такой езде.
Мая сжала мою руку. Несильно — пыталась то ли успокоить, то ли приободрить.
С той минуты, как мы покинули дом Гадюки, Мая ни разу не назвала меня по имени: ни Пупсиком, ни как-либо еще. Словно пока не решила для себя, кто я такой. Но всеми своими действиями показывала, что, в любом случае, отказываться от общения со мной не намерена.
— Не сейчас, — сказала она. — Что я здесь увижу? Слишком темно. Неужели у твоих бандиток не нашлось кареты получше? Тут не то что светильников — диванов нормальных нет.
«Я могу подсветить», — сказал Ордош.
«Вот спасибо, — сказал я. — Мало всего мне придется объяснять? Хочешь, чтобы я придумывал и то, как запускаю огоньки?»
«Ты придумаешь, Сигей. Не сомневаюсь. Если чему-то ты и научился в этом мире — то это лгать».
«Не лгать, а оправдываться».
«Лгать».
«Ладно. Как скажешь. Я обманщик. Зато, мое вранье спасло уже множество жизней. Если бы не я, ты бы просто перешагивал через трупы. Разве не так?»
«Возможно».
«Нет, уж, колдун! Не возможно, а точно! Я достаточно изучил тебя. Ты пытаешься идти по кратчайшему пути. Он обычно ведет по трупам. А я не такой. Предпочитаю быть лгуном, а не кровавым маньяком».
— Послушай, Мая, — сказал я. — Помнишь, твоя мама упоминала о том, что я однажды работал в ее клубе?
— Это когда она впервые попробовала твой кофе? — спросила Мая. — Почему ты об этом заговорил?
— После всей этой истории с отравлением я кое о чем вспомнил. О том, что случайно услышал тогда в клубе.
— Какая прелесть. И что ты там услышал?
— Уже под утро, когда твоя мама и почти все ее подруги ушли, за карточным столом остались только две женщины. Мне показалось тогда, что они военные. Одна — точно. Вторая, возможно, имеет отношение к полиции — я так думаю. Так вот. Обычно во время работы я не прислушиваюсь к чужим разговорам. Но в то время я учил имперский. А женщины вдруг заговорили именно на нем. Это и привлекло мое внимание.
— О чем же они говорили?
— О государственной измене.
— О чем?! — переспросила Мая.
Выпустила мою руку.
Чайка насторожилась. Она не скрывала, что прислушивается к моим словам.
— Женщины обсуждали какое-то предложение от посла. Одна из них так и сказала: «Это будет государственная измена».
— А что конкретно она назвала изменой?
— Она упомянула о том, что посол попросила их «подлить масла в огонь», — сказал я. — И предложила за это каждой из них графство — с землями, людьми и городами.
— Какое «масло»?
— Не знаю. Я пересказал тебе все, что слышал. Но, думаю, графства просто так не предлагают. Да и то, что случилось с твоей мамой, вполне претендует на государственную измену. Вот я и подумал: может, эти два события как-то связаны?
— Какая прелесть. А… что за женщины об этом говорили? Ты их запомнил?
— Плохо. Как я говорил, они чем-то походили на военных. У одной были необычные сапоги — украшенные драгоценными, как мне показалось, камнями. Очень красивые. А вторая… у нее в речи постоянно проскакивало интересное слово… Сейчас вспомню… А! «Так-растак» — она несколько раз вставляла в свою речь эту фразу.
— Маршал Иволга?! — сказала Чайка.
— Да, проскакивает у нее такое словечко, — сказала Мая. — И почему ты раньше об этом разговоре никому не говорил?
«И зачем рассказываешь об этом Мае? — спросил Ордош. — Об этом лучше сообщить герцогине. Раз уж ты решил не молчать».
«Лучше. Но к ней нас сегодня могут и не пустить. Так пусть хоть Мая передаст ей, что с этой Иволгой что-то нечисто».
— А о чем тут было рассказывать? Пьяные женщины часто несут чушь. Я забыл их разговор почти сразу, как услышал — не придал ему значения. И только когда узнал об отравлении великой герцогини…
— Ясно.
— Так это происки имперцев? — спросила Чайка.
Ей никто не ответил.
Какое-то время мы снова ехали молча.
— Чайка пересказала мне все, что ты ей о себе сообщил, — сказала вдруг Мая. — Все это прелестно. Допустим, так все и было. Но мне непонятно, как ты сумел уцелеть во время нападения. Сорока утверждает, что ты и был целью нападавших. Так почему они ушли, не убедившись, что ты мертв? Не проверили карету? А потом не бросились за тобой в погоню? Тот, который сидит в башне, тоже не смог вразумительно ответить на этот вопрос.
«Сидел в башне», — мысленно поправил я Маю.
«А потом лежал рядом с ней, разглядывал свои мозги на камнях, — добавил колдун. — Будет для нашей жены сюрприз. Надеюсь, он ее не расстроит».
— Кто сказал, что они не проверяли? Проверили. Одна из них проткнула мою ногу ножом. А потом сорвала с моих ушей серьги. Честно признаюсь: было больно, очень.
Я приподнял штанину, попытался найти на коже шрам, но не смог. То ли помешало плохое освещение, то ли Ордош перестарался с лечением.
— Ногу? Почему ногу?
— Так я лежал: ткнуть лезвием ножа в ногу оказалось проще всего.
— Не понимаю, — сказала Мая. — Так ты не сбежал во время нападения? Ты оставался в карете?
— Конечно. Лежал на полу. Не мог пошевелиться.
— Почему лежал?
— Думаю, богиня постаралась, — сказал я. — По-другому объяснить не могу. Хотела, чтобы меня посчитали мертвым. Для чего-то ей это было нужно — я так думаю. А иначе она бы попросту убила напавших.
Мая спросила:
— Богиня?
— Да. Сионора.
— Причем здесь она?
— Я… стараюсь не рассказывать об этом. Потому что мои слова прозвучат, мягко говоря, странно.
— В тебе и без того хватает странного, — сказала Мая. — Мы к этому уже привыкли. Так что говори.
— Ты ведь слышала, что Сионора благоволит ко мне? — сказал я. — Это началось после несчастного случая во дворце моей матери. Между мной и богиней тогда установилась связь.
— Какого случая? Что ты называешь связью?
— Примерно за две недели до того, как меня повезли в великое герцогство, я сбежал из своей башни, попал под выброс магической энергии и, наверное, умер.
— Умер? Это… такого не может быть, — сказала Чайка.
— Я знаю. Но мужчины всегда умирают, столкнувшись с магией. Из глаз, из носа, из ушей у меня потекла кровь. Я упал без чувств… И увидел ее.
— Кого?
— Сионору, — сказал я. — Она мне о чем-то говорила. Долго. Я не запомнил, о чем. А потом она исцелила и воскресила меня.
— Тебе все это почудилось, — сказала Чайка.
— Возможно. Но после того случая я изменился. У меня появилась магия. Я перестал быть пускающим слюни дурачком (тебе ведь говорили, Мая, что я такой?). А еще: теперь я иногда чувствую ее эмоции.
— Чьи?
— Сионоры, богини любви. Я понимаю, когда она чему-то радуется или чем-то недовольна. Но это еще не все. Богиня… она тоже меня слышит. И откликается на некоторые мои просьбы.
— Ух ты!
— Какая прелесть.
— Не веришь?
Мая пожала плечами.
— Ты можешь поинтересоваться подтверждением моих слов у леди Сороки.
— Почему у нее?
— Меня привозили к ней домой, когда ее дочь умирала от синюшки. Я попросил Сионору исцелить девчонку. И богиня это сделала. Даже отрастила девчонке пальцы.
— Это правда? — спросила Чайка.
— Не знаю, — сказала Мая. — Да, дочь Сороки поправилась. И пальцы у нее выросли. Сорока говорила, что это Сионора исцелила ее дочь. Но о Пупсике графиня не упоминала.
— И не должна была. Это главное условие для всех, кого я ездил лечить от синюшки: обо мне никому не рассказывать.
— Какая прелесть. Ты лечил синюшку?
— Не я — богиня. Я лишь читал молитвы. Просил Сионору услышать меня, исцелить больного.
— Поэтому бандитки выполняли твои приказы? — спросила Мая. — Они поверили в то, что ты общаешься с богиней?
— Не приказы, — сказал я. — Просьбы.
— Не вижу разницы.
— Разница есть, — сказал я. — У меня сложились дружеские отношения с их главной — Гадюкой. Она стала первой, кого Сионора вылечила от синюшки.
— А они… знают о тех документах, что лежат в твоей сумке?
— Только трое их них. Я так думаю.
— Понятно. Что ты обещал им за дружбу? Помимо милостей богини любви?