– Ну и какая она, твоя новая любовь, мой муж? – Зося стряхнула пепел в пепельницу, которую держала в левой руке. Она сидела совершенно нагая, только отблеск фонаря на круглых коленках. – Какая она?
– Высокая. Знаешь, не такая, как те, прежние. Те, помнишь, такие, словно низкосракие. В землю вдавленные. Мелкие. А эта… такая… вверх устремлённая. Высокая, стройная. Неяркая, даже тёмная, но такая в ней силища чувствуется, глаз отвести невозможно. Вот.
– Ну и?
– Что «ну и»? Что делать мне? Не знаю.
– Хочешь туда? К ним? К ней?
– Да. Очень. Я уже и не знаю, как Петрову в глаза смотреть. Он же всё сделал, чтобы мне подобрать ребят. Бригада такая получилась – они же мне в рот смотрят, верят. А мне уйти – туда, в Пятый? И что делать? Арматурщик – и в Пятый. У них же война, сама знаешь. Криштул и Петров. Боб напридумает, а Петрову крутись? Настройки, расчёты, да вся динамика открытия-закрытия! Понимаешь? Криштулу же заправка-слив-подслив, всё по циклограмме заправки, он, конечно, кудесник, а Петрову – гидроудары собирать на свою лысину? И после всего – ну представь, уйду я к Бобу, что дальше – я же чётко знаю, что делать, как динамику, как задержку рассчитать, чтобы получилось, да что, я же у американцев и немцев подсмотрел – как «Эйр продактс», как «Линде» – они так же думают, веришь, одинаково думают же. Мне тут патенты их дали посмотреть… И я принесу Бобу, – Алёшка даже вскочил, прошлёпал босыми ногами к дверям комнаты, выглянул на похрапывавших соседей, заложил майку в притвор, нажал, дверь закрылась туго. (Он был такой… Голый-голый, такой любимый, белая фигура, длинные руки, длинные сильные ноги, тёмные волосы в паху, спящий член, который может стать таким сильным, – Зоська даже прикусила губу.) – Это что же, предательство получается, Зосечка?
– Нет, – Зоська вдавила сигарету в пепельницу. – Не предательство. Ты где себя чувствуешь лучше? Ты же инженер! Ты же сам всё понимаешь, бригадир, – она смотрела на мужа тёмно, неуловимо-пристально, любуясь его телом. – Сам понимаешь, что Боб дело говорит. Тебе нужно, – она нажала на «нужно», – тебе обязательно, ты просто должен туда идти. Тебя возьмут. Они же ждут. Понимаешь? Пятый сектор тебя ждёт. Кому ещё так везло в жизни? Чтобы сразу – в Пятый. Там ты и со своей красавицей хоть обцелуйся.
– Да я всё понимаю. Просто ребят жалко, – Алёшка подошёл к окну.
На фоне жёлто-сливочного ночного окна его тёмная фигура засветилась, контрастный свет так вылепил его плечи, поджарый живот и волосы на ногах, что Зоська на секунду подняла глаза к потолку «хрущёвки». Не найдя там спасения, она вздохнула, решительно, быстро, как всё делала в жизни, перевернулась на бок, поставила пепельницу на тумбочку, сверкнув крутыми бёдрами и круглым задом. Постояла на четвереньках, повернув по-собачьи голову, всё глаза от ног и спины мужа отвести не могла.
– Алёшка. Муж, – после затяжных поцелуев её чуть хрипловатый шёпот пролетел сквозь ночную темноту и обволок его плечи, лизнул в уши, вцепился в мозг. – Муж. Всё будет хорошо. Вот увидишь. Иди ко мне. Я хочу, чтобы ты любил меня опять.
Алёшка Филиппов оглянулся. Зося стояла на коленях и манила его рукой. Он даже глаза прижмурил. По уставшему члену пробежала мягкая, чуть болезненная, но ненасытная волна. Алёшка открыл глаза, волнуясь мягкостью Зосиной груди, набухшими сосками, упругостью силы, с которой она сейчас на него вскочит, пришпорит и опять погонит вскачь.
И он плавно, чуть танцуя и дразня, медленно-медленно пошёл к ней, кровь зашумела в ушах, от пяток до макушки натягивая нервы и жилы, он шёл к жене, как воскресший древний бог, сжигая её своей хитрой, торжествующей улыбкой. Встал перед скрипнувшей софой. Жена передвинулась поближе, положила горячие ладони на его прохладный зад, чуть царапнула коготками. И перед тем, как поцеловать его так, что невозможно даже было рассказать, так жарко и бесстыдно, любя, совращая и боготворя, чтобы загорелся в нем неудержимый огонь, спросила:
– Эл, как её зовут?
– Н-1. Лунная ракета.
Где-то в десяти километрах от Москвы, в окружении вековых лесов, где здоровенных сохатых и кабанов распугивают фанатичные подмосковные грибники и невидимые курсанты школы Главного разведывательного управления, спрятался город Залесск.
Внешне это довольно заурядный город, исторически сложившийся из двух ещё дореволюционных ткацких мануфактур, нескольких рабочих поселков и кучки деревень, разбросанных вокруг да около небольшой речушки Синюшки.
Следует сразу отметить, что в разных микрорайонах довольно типовой предвоенной и послевоенной застройки названия улиц являются привычно тематическими. Залесск-1, он же – Центр, разумеется, революционен – проспект Революции пересекают улицы Советская, Маркса (Энгельс где-то потерялся), Ленина и Крупской. Это удобно. Все местные знают, что на углу проспекта Революции и Советской находится горком партии, а между Лениным и Крупской расположился горисполком. В Залесске-6 все улицы «писательские» – Фадеев соседствует с Горьким, а Чернышевский с Добролюбовым, Некрасовым и неистовым Белинским. Пушкин, Гоголь и Чехов, как основоположники, но всё-таки не настолько прозорливо видевшие перспективы социалистического будущего, кучкуются в Залесске-3, окружённые скучными Северными и Южными проездами. В Залесске-2 удобно устроились советские деятели вроде Свердлова, Ворошилова, Фрунзе и почему-то летчики Чкалов и Гастелло. Самым примечательным для нас является Залесск-5 – в этом микрорайоне все улицы прямо упали с неба – мечтатель Циолковский принимает в гости звёздную семейную парочку Быковского и Терешкову, бульвар Космонавтов широкой дугой отделяет посёлок от густого леса, выбегает на берег Синюшки, где Герман Титов выходит прямо на проспект Революции. Довольно обычная и знакомая каждому советскому человеку картина. Однако волей судеб и вполне конкретных людей у Залесска была своя, неизвестная, частично запретная, а частью совершенно секретная история.
Во время индустриализации к двум уже упомянутым мануфактурам добавился небольшой крановый завод, массово клепавший мостовые и башенные краны. По соседству с крановым разместили ещё литейно-механический завод, на котором делали шасси для самолётов ГВФ. В начале 1940-го туда перевели производство агрегатов тяжёлых бомбардировщиков, а за Синюшкой быстро построили новейший завод по производству кислорода – опять же для нужд сталинских соколов и не только – а в лесном посёлке Звёздном разместили штаб ПВО округа, а потом и целой армии.
В течение первых военных месяцев горестного и ожесточенного движения народов и заводов Залесск из обычного городишки превратился в узел из четверть-, полу– и совершенно секретных заводов и НИИ, разбавленных жилыми бараками, а его жители практически перестали спать, как и вся умывавшаяся кровью огромная страна.
Близость к столице, наличие двух железнодорожных веток, парочки аэродромов-невидимок, мощной ЛЭП, большого даже по европейским меркам завода по производству кислорода, стратегического шоссе и школы героических советских диверсантов, бегавших по дремучему лесу быстрее немецких вервольфов, совершенно естественно облегчили принятие государственного решения.
Выгнав докладчиков, архангел советских гениев склонился над картой, очертил Залесск остро отточенным красным карандашом, глянул на оставшихся и сказал с лёгким смешком: «Здесь. Не забудьте насушить грибов, Пётр Леонидович, мы с Игорем Васильевичем как раз осенью приедем к вам на борщ с грибами». И оба будущих почётных гражданина Союза Советских Социалистических Республик внимательно уставились на будущего лауреата Нобелевской премии. Пётр Леонидович довольно долго смотрел на вьюгу за ночными окнами ярко освещённого кабинета, потом пожал плечами: «То, что надо. Сделаем». «Сделаете, – улыбнулся маршал, – обязательно сделаете. Сушёные грибы вкуснее сушёных сухарей». Игорь Васильевич и Пётр Леонидович не могли не оценить весёлую шутку Лаврентия Павловича. И кажется, только-только звонили куранты, отмеряя новый 1945 год, как в Залесске завертелось всё так, что позавидовал бы даже чёрт, славно куролесивший в Диканьке.
Со всей огромной страны на сонную залесскую станцию хлынули составы с цементом, гравием, конструкциями, брёвнами, досками, трубами, дизелями, электрооборудованием, станками, конструкторами, расчётчиками, механиками, плотниками, монтёрами, сварщиками-котельщиками, слесарями, токарями, фрезеровщиками, крановщиками, столярами, химиками, контрразведчиками, поварами, парикмахерами и врачами. Не успела осесть пыль боёв над столицей супостата, как упомянутые доблестные диверсанты поотстреливали оставшихся вервольфов и доставили из Германии станочное, сварочное и прочее технологическое оборудование, детандеры «Линде», компрессоры «Зульцер», ожижители Гейландта, три состава совершенно секретных ящиков, а также нужных репарационных немецких инженеров. Именами «густавов» никто не интересовался, а если кто-то из местных оказывался слишком глуп, то тут же находились предусмотрительные товарищи, навсегда отучавшие беднягу от излишнего любопытства.
С безжалостной скоростью построенный на базе кислородного завода, залесский «Турбомаш» стал единственным и незаменимым в колоссальном организме, состоявшем из сотен институтов, «шарашек», заводов и бессчётных людей, объединённых стальной волей Вождя и верными архангелами его. Пётр Леонидович, как и положено было любимцу Резерфорда, изящно и легко бросил семя своего гения в это тысячеголовое, тысячерукое чрево. Головы мечтателей склонялись над чертёжными досками, цеховые умельцы пилили, гнули, варили привезённые с Урала и Кольского полуострова листы нержавеющей стали, вытачивали удивительно похожие на цветы лопасти турбодетандеров, добавляли специальные сердца-насосы, клапаны и прочие заслонки, складывали всё в большие ящики – и во все нужные и особо охраняемые уголки страны литерными составами двинулись куски колоссальных реторт алхимиков нового времени.
В секретных пещерах, которые прогрызли в глубинах Уральских и Сибирских гор неутомимые гномы, и в тайных замках, возведённых неспящими зодчими под присмотром бдительных стражей социалистич