— Помним, помним, — подтвердил Савва. — Только там война была. А тут — в центре большого города, можно сказать прилюдно, сидит человек взаперти и сделать ничего не может. Да я бы!..
Савва хотел что-то ещё сказать, как бы он поступил в этом случае, но Толик Корабел прервал:
— Да погоди ты, Старик. Ясно, что ты бы смог. Давай послушаем Валерку, что он придумал. Интересно же.
Валерка снова сосредоточился, будто бы он ещё там, в западне у Надюхи.
— Ну вот, думал-думал, придумал. Стал писать записки и кидать их в форточку прохожим под ноги. Ну, сами знаете, о чём я там писал. Неделю кидал, пока бабуля какая-то не подобрала. Другие или ногой откинут, или поднимут, посмотрят, что не деньги, и отшвырнут в сторону. Как-то две школьницы подняли, прочитали, у виска повертели пальцем, посмеялись и ушли. Ну, а у меня со здоровьем всё хуже и хуже. Потенция пропала, не стоит, хоть плачь. А Надюха кричит — чем теперь отрабатывать будешь? Но на время оставила меня в покое и разрешила есть днём. Оставит кусочек колбасы или сыра, хлеба с маслом, сахар, чай. Но я уже привык голодать, ничего не хочу. Лежу в прострации. Надюха забеспокоилась, врача вызвала, о чём-то с ним шепталась. Тот уколы назначил, показал Надюхе, как делать. Та и стала мне в зад колоть. Сидеть на твёрдом не могу…
Валерка схватился рукой за зад.
— До сих пор болит. Ну, а остальное вы знаете сами.
— А от чего уколы-то были? — не выдержал Эдик.
— От чего, от чего… А то не понял, — загудел Толик. — Потенцию поднимать. — А сам-то как думаешь, — спросил он Валеру.
— Наверное, после них опять аппарат заработал. Я попытался скрыть, а Надюху не обманешь. Разденется передо мной, а он, подлец, встаёт, — закончил под общий взрыв хохота Валерка. — Ладно вам гоготать-то. Если бы вас каждого туда, на моё место…
— А я уже себя предложил, — вытирая слёзы от смеха, прокричал Толик Корабел.
— А я бы её за одну ночь так уделал, что сама бы сбежала, — пробасил Пашка. — С твоим аппаратом на такой станок, как Надюха, ясно дело, не выдержишь.
— Мы подтвердим, — хохотал Савва. — Когда Пашка в бане раздевается, там все банщики сбегаются посмотреть на чудо природы.
Но тут Пашка засмущался:
— Да ладно вам зубоскалить. Я так… пошутил, а вы серьёзно.
— И мы, Пашенька, тоже пошутили, — всё ещё не отойдя от смеха, прогоготал Толик.
История, случившаяся с Валеркой, стала той невидимой чертой, что навсегда провела для Саввы грань между желанием переспать с женщиной и тормозом в голове, а стоит ли это делать. Часто побеждал тормоз, а желание куда-то исчезало, когда он вспоминал Валерку из далёкого студенческого братства.
Валерка, несмотря на пропуски и опоздания, каким-то чудом сумел сдать и вторую сессию, хотя и с отработками. А потом успешно закончил институт. После первого курса, когда комната общежития была расселена, их пути-дороги разошлись, они почти что не встречались. Так, изредка столкнутся где-нибудь в институте. «Привет». «Привет. Как дела?» «Ничего. А у тебя?» «Тоже все нормально. Ну, пока». А потом окончили институт и вовсе потеряли друг друга из виду.
Встретились они случайно, лет пять-шесть назад. Савва Николаевич летел на международную конференцию в Стокгольм и сидел, коротая время, в кафе Пулковского аэропорта. Заказав чашечку кофе и пару сосисок, Савва Николаевич любовался пейзажем за окном. Начиналась весна, появились первые проталины в набухшем и почерневшем, словно свинец, снегу и первые пробивающиеся к солнцу травинки. И еще он увидел, как две жирные вороны не могли поделить добытый где-то кусок пирога и спорили на своём гортанном вороньем языке, сидя возле пирога и не давая друг дружке клевать. «Ну словно люди! Нашли даром, а разделить между собой не могут», — подумал Савва Николаевич. Тут откуда ни возьмись прилетел старый ворон. Он, недолго думая, стукнул по голове одну ворону, потом другую. Те с криками возмущения отлетели. Ворон же как ни в чём не бывало стал медленно клевать сердцевину пирога, а когда всё вкусное склевал, взмахнул мощными крыльями и улетел. Воронам ничего не осталось, как молча склевать остатки.
«Вот она, наглядная картина жизни», — опять подумалось Савве Николаевичу. Но тут его мысли неожиданно прервал подсевший к нему за столик солидный мужчина с аккуратной бородкой, в хорошем кожаном пальто и с кейсом, который он поставил рядом на стул. Мужчина бесцеремонно, долго и внимательно смотрел, как Савва Николаевич ест сосиски, запивая их кофе, а потом выдал:
— Старик! А ты почти не изменился!
Савва Николаевич поднял глаза на нахала-незнакомца и, желая выиграть время и правильно оценить ситуацию, как можно медленнее ответил:
— Это вы мне сказали?
— А кому же ещё? Тут кроме нас с тобой никого нет, — засмеялся незнакомец.
— Странно, — пожав плечами и допивая кофе, ответил Савва Николаевич. — Во-первых, я думаю, что не старше вас, а во-вторых, с чего это вы со мной на «ты»?
— Да полно тебе, Савва. Ты что, действительно меня не узнаешь? — теперь уже удивился незнакомец.
— Нет, — искренне ответил Савва Николаевич.
— Во даешь! Что время с нами делает, — не унимался незнакомец. — Ну посмотри повнимательней! Куракина дача, общага, десятая комната. Ну, ну? Вспоминай!
Незнакомец аж лёг на стол, подставляя всего себя для изучения.
— Нет, не могу точно сказать, кто вы. Не вспомнить, — нерешительным голосом ответил Савва Николаевич.
— Да Валерка я! Ты что, Старик, совсем всё позабыл? А мне все наши ребята снятся, и ты тоже. Иногда проснусь среди ночи и плачу. Тоска такая, хоть вешайся…
Незнакомец, как бы в подтверждение сказанному, откинулся на спинку стула и прикрыл глаза, а когда открыл их, то они показались Савве Николаевичу влажными от невольно набежавших слёз.
— Валерка?.. — удивлённо выдавил из себя Савва Николаевич. — Никогда бы не подумал, что это ты. Это же сколько лет прошло?
— Без малого сорок, — ответил тот.
— Да… Что с нами делает жизнь, — закивал головой Савва Николаевич в знак согласия.
Потом он встал из-за стола и подошёл к Валерке. Тот тоже вскочил на ноги, они крепко обнялись.
— Ну здравствуй, Валера.
— Здравствуй, Савва.
Через несколько минут они уже сидели за столиком, заказав по рюмке коньяка, и говорили, говорили, говорили, не переставая:
— А помнишь…
— Погоди, неужели это был я…
И всё в том же духе. Выговорившись и отойдя от первого восторга непредвиденной встречи бывших студентов, они оба успокоились. Разговор вошёл в привычное для их возраста русло: как жил эти годы, чем занимался, кем стал?
Савву Валерка интересовал больше, чем ему это казалось. Неужели это тот самый Валерка, неудавшийся жених, едва-едва удержавшийся в институте, сидит перед ним — мужчина в полной красе, и даже в чертах его нет ни намека на бурное прошлое. Всё в нём солидно: от дорогого костюма строгого тёмного цвета до итальянских штиблет и дорогих часов «Ролекс» на запястье.
— Ну ты же знаешь, Савва, в студенчестве у меня всё было не просто. Но перебесился, стал потихоньку навёрстывать упущенное. На шестом курсе перед распределением женился. Жена — ленинградка, с высшим образованием. Меня, естественно, оставили работать в Питере. Попал на кафедру соцгигиены в ординатуру. Сначала работа мне не понравилась, а потом привык. В каждом деле, как ты знаешь, есть плюсы и минусы. Плюсов для меня во всяком случае оказалось больше. В общем, остался, закрепился. Через три года защитил кандидатскую. Тут уж дело пошло как по маслу. Предложения посыпались отовсюду. Выбрал должность врача-инструктора в Управлении здравоохранения Смольнинского района и там стал, как сейчас говорят, делать карьеру. Сначала инструктор, потом заместитель заведующего отделом, ну, а потом дошёл до заведующего отделом по общим вопросам. Когда началась перестройка со сменой власти в стране, нас всех разогнали. Ушёл в городскую больницу, замом по лечебной работе. Потом перешёл в институт, снова на кафедру, в нашу Alma mater. Дорос до доцента. Но чувствую — не моё, неинтересно работать. Стал искать другое занятие. А тут звонок из мэрии, просят снова на работу. Набрали зелёную молодёжь, а они пороха не нюхали, что к чему не понимают. Учили одному, а на деле другое. Нас, старые кадры, разыскали, уговорили поработать. Сейчас отдел международных отношений возглавляю, по здравоохранению…
И Валера закончил долгий монолог.
— А семья есть? — спросил Савва.
— А как же, как у всех. Есть. Во второй раз женился поздно, почти к тридцати. Сын от первого брака сам уже женат, внук скоро школу закончит. С первой женой развелись через два года. Несовместимость полная. А со второй уже лет двадцать живём, вроде бы всё в порядке, но детей Бог не дал. А у тебя как на этом фронте? Я знаю, что ты женился рано, сразу после пятого курса. Говорили, что у вас и ребёнок родился ещё в студенчестве. О твоих научных достижениях и выступлениях в газетах я в курсе, а вот чем живёшь кроме работы, не знаю.
— Да, верно, Валера, ты прав. Мы работаем, чтобы чего-то достичь, а достигая, вспоминаем: кто я, что со мной, кто меня окружает? И в один прекрасный день понимаешь — прожил ли ты жизнь как положено, с ошибками, удачами, невзгодами, с любовью и утратами, или прокоптил небо напрасно. Нет у тебя ни жены, ни любовницы, ни любящих детей, ни друзей, ни просто сочувствующих тебе людей. Все твои достижения напрасны, псу под хвост. Словно ты прожил жизнь лишь для вида и для порядка. Тогда вот и начинаешь ценить простых смертных, которые вроде бы ничего из себя не представляют, а живут счастливо. Конечно, у каждого своё преставление о счастье, но я говорю о простых человеческих понятиях. Так вот, если в этом смысле — то мне повезло, и я всё же счастливый человек. Думаю, что заслуга в этом не моя, а моей жены. Она смогла всё перенести, устояла в житейских бурях и создала тот мир, который называется семьёй. И я благодарен ей. Хотя, сам понимаешь, наша жизнь далеко не безоблачна.