— Ну да, отсюда вылетал снаряд.
На пороге его встретил внук Дениска.
— Деда, ты что так долго? Сказал, что будешь к пяти, а сейчас около семи. Мы же с тобой хотели сегодня пойти на выставку. Марка Шагала привезли, когда еще такое повторится?!
— Да, пойдем, пойдем. Я сейчас попью чайку и готов!
— Ну ладно, я тогда позвоню, узнаю, до скольки выставка работает.
— Давай, давай, Дениска, действуй.
— Деда, до семи выставка. Может, перенесем на завтра? Как у тебя со временем завтра? — громко заговорил прямо из прихожей Дениска.
— Дениска, даю слово, завтра в пять вечера, как штык, буду на выставке.
— Хорошо, деда, я тебя там буду ждать у входа.
— Договорились.
За чаем Савва Николаевич вдруг спросил Дениску:
— Скажи, как ты оцениваешь итоги Второй мировой войны? Только честно, без скидок на меня…
— Честно, деда, мы победили — это понятно. Тут не может быть спора. Но какой ценой? Ведь кто-то виноват, что погибло наших в пять раз больше, чем немцев? Сейчас об этом можно прочитать, передач по телику куча… Ты жил в то время, когда не вся информация была доступна, и у твоего поколения сформировался свой взгляд на войну и Победу.
— Погоди, погоди, Дениска, давай пойдем по твоему пути. Допустим погибло 50 миллионов советских людей в войне, допустим, не все военными были, грамотными (самых талантливых расстреляли перед войной), допустим, загранотряды жестоко подавляли трусость…. Допустим, что все это так. Тогда как же мы выиграли эту войну? Когда все плохо, не добиваются успеха.
— Деда, не хочу с тобой спорить. Но ты смотрел Книгу Памяти? Там на полутора страницах фамилии погибших нашего рода. Одних Мартыновых — 7 человек, а всего наших родных — 43 погибли. Я горжусь, что мы победили, мы победители, но мне горько, что такой ценой.
Дениска посмотрел деду прямо в глаза.
— Ты извини, если я обидел твои чувства, но ты просил честного ответа.
— Спасибо, Дениска. Вы имеете право на свое видение, с этим стоит согласиться. Но жертвы были не напрасны, согласись. Иначе бы мы с тобой сейчас не беседовали. Никого не было бы, если бы не мы. Согласен с этим?
— Да, деда, тут мне возразить нечего.
И они, обнявшись, долго сидели за кухонным столом, вспоминая всех поименно, кто не вернулся с войны, всех сорока трех погибших родственников. Слава русскому солдату!
Глава 19. Религия и вера
Звонок телефона разбудил Савву Николаевича далеко за полночь. «Два тридцать», — посмотрел на часы Савва Николаевич. Он привык к ночным звонкам: у врача не бывает личного времени.
— Что же такое стряслось? — надевая тапочки, проворчал про себя Савва Николаевич. В клинике вечером было все нормально. Сегодня дежурит Семен Рождественский, толковый парень и хирург от бога. Нет, тут что-то другое. А что?
Савва Николаевич взял трубку.
— Слушаю, — хрипло выдавил он из себя стандартную фразу.
— Савва, привет! Это Валерий Морозов. Не забыл еще такого?
— Валерка, привет! — У Саввы Николаевича от приятной неожиданности разгладилось лицо, на губах появилась блаженная улыбка. — Сколько лет, сколько зим, — настроился было на длительную беседу Савва Николаевич, но Валерий решительно его перебил. По всему было понятно, что у того очень важное дело.
— Савва, ты извини за поздний звонок и что перебиваю, но дело срочное. Мне только что звонила матушка Серафима из Пскова, она умирает в обители! Не знаю, что и делать!
— Не понял тебя, Валера. Какая матушка, в какой обители? И почему во Пскове? Ты что, там сейчас?
— Да нет… Это ты не понял. В общем, длинная история… Ты же знаешь, я верующий. А с матушкой Серафимой мы познакомились на Мальте года три назад. Я приехал с делегацией из Санкт-Петербурга, она из Пскова, там и пересеклись. Сейчас она сильно заболела. У нее температура под сорок, боли в груди, лежит, ходить не может. Вызвала «скорую», та приехала, сделала укол, но в больницу не взяли! Говорят, у нее нет страхового полиса и она не гражданка России. У нее паспорт еще советский… Она раньше жила на Украине… Ну, ты сам знаешь, русских стали притеснять, церковь тоже. В общем, подалась она в бега: приехала в Россию, тут по монастырям пошла, пока не прибилась к Псковскому женскому монастырю.
— Валера, ты же тоже врач, знаешь законы. Никто и никому не вправе отказать в срочной медицинской помощи: есть паспорт или его нет, есть гражданство или нет.
— Савва, да знаю я все… Но ты что, на другой планете находишься? У нас законы действуют только на бумаге. Скорую ей помощь оказали, но в госпитализации отказали….
— Ладно, Валера, не обижайся! Чем я могу быть полезен тебе сейчас, среди ночи?
— Савва, но ты же авторитет! Позвони псковским коллегам, пусть возьмут на лечение матушку Серафиму. Иначе сам понимаешь — прогноз неблагоприятный.
— Хорошо, хорошо, завтра с утра отзвонись. Попробую вмешаться. А может, ее в мою клинику перевести? Она сможет до нас добраться?
— Шутишь, Савва. Она сейчас в тяжелом состоянии, потом, возраст у нее уже не юношеский.
— А сколько же ей лет?
— Восемьдесят шесть…
— Валера, ты шутишь?
— Нет, серьезно. Серафиме восемьдесят шесть, но больше семидесяти ей никто не дает.
— Да… — только и ответил Савва Николаевич. Он привык к нестандартным поступкам своего студенческого друга Валеры, но чтобы вот так, среди ночи, проявить заботу о древней старушке… Это что-то новое. — Валера, ты слышишь меня?
— Да, да, Савва, слышу…
— Я сейчас же попробую связаться с областной больницей во Пскове, попрошу коллег принять бабулю на лечение.
— Она не бабуля, Савва! Она матушка Серафима, — ответил на том конце провода его друг.
— Извини, не хотел обидеть матушку Серафиму и тебя.
— Вот это было бы замечательно, старик. — Валерка назвал его так, подчеркнув их студенческое братство, когда юного, не по годам рассудительного Савву все звали стариком. Не кликуха, как сейчас у братвы за колючей проволокой, а такое милое и ласковое признание его персональных заслуг перед сверстниками.
Савва Николаевич заулыбался…
— Хорошо, тогда договорились. Я позвоню во Псков, потом перезвоню тебе. Идет?
— Идет!
— Ну тогда не прощаюсь.
Савва Николаевич положил трубку телефона и пошел в кабинет искать свою записную книжку с номерами телефонов. На столе в идеальном порядке были разложены книги, журналы, подшивка «Медицинской газеты» и всевозможные документы. Савва Николаевич присел в кресло.
— Где-то она здесь. Вчера я звонил в Уфу, искал номер профессора Малиева Рифата Мусатовича, давнего, еще с семидесятого года, знакомого по совместной научной работе. Господи, сколько же времени прошло, без малого сорок лет! Да, интересное было время: платили гроши, а интерес к науке был огромным.
Себе Савва Николаевич этот феномен объяснял просто — для их поколения главным было дело, а все остальное второстепенным. Так их воспитали родители, а это на всю жизнь… — Ах, вот она. Он нашел телефонную книжку под стопками исписанной бумаги.
— Так статью и не закончил, а пора бы… Времени в обрез, — как бы в оправдание себе сказал Савва Николаевич. — Не оправдывайся, меньше ерундой занимайся, вот тогда и останется у тебя времечко, — ответил он себе же. — Так, значит, буква «П»: Петербург, Пущино, Париж, а вот и Псков, главный торакальный хирург Яцков Геннадий Харламович. Ну, Харламыч, держись! Сейчас я выведу тебя из сонного состояния. — И Савва Николаевич стал набирать номер телефона своего коллеги во Пскове.
После нескольких звонков он услышал вполне звонкий и совсем не сонный голос Геннадия Харламовича:
— Слушаю, алло… Кто там? Говорите…
— Привет, Харламыч! Это я, Савва Мартынов.
— Савва Николаевич, ты. Привет, привет! — словно бы и не удивился столь позднему звонку его коллега. — Ты что, по делу или решил со мной поболтать? — весело проговорил мужчина.
— По делу, Харламыч, по важному делу…
— Говори, слушаю.
— У вас во Псковском женском монастыре матушка Серафима тяжело заболела. У нее что-то там с легкими. Выясни, помоги. Забери ее как можно скорее к себе…
— Матушка Серафима, говоришь, — засмеялся Геннадий Харламович. — Красивая?
— Кто?
— Ну, матушка твоя, Серафима?
— Харламыч, я ее в глаза не видел.
— Так что же ты за нее так хлопочешь, среди ночи мне звонишь? Это хорошо, что я еще спать не ложился — с рыбалки вернулся, припозднился… Я сейчас в отпуске. Приезжай, Савва, ко мне, вместе порыбачим. Ты когда последний раз удочку держал, а?
— Не помню, Харламыч, ей-богу не помню. Лет десять-пятнадцать, не меньше.
— Вот видишь: все у тебя дела да дела, а жить-то когда. Я вот все бросил и на озеро, ловлю по ночам леща, сома. Красотища — не поверишь, домой не хочется.
— Да верю, Харламыч, верю. В детстве, бывало, сам на ночную рыбалку любил ходить.
— Ну, это когда было. Ты еще вспомни, как тебя мать грудным молоком кормила. Ладно, ладно, Николаич, извини, не хотел обидеть, — поняв, что перегнул палку, стал оправдываться его коллега из Пскова.
— Да нет, нет. Какие обиды! Ты счастливый человек, у тебя есть время заниматься любимым делом, а у меня вот не получается.
— Не горюй, Савва, еще получится, только захоти… Теперь еще раз о матушке. Как мне ее разыскать и что нужно сделать?
Савва Николаевич подробно рассказал о матушке Серафиме и о звонке своего закадычного студенческого дружка Валерки Морозова.
— Хорошо, Савва Николаевич, сделаю все как надо. Сейчас свяжусь со своими ребятами на «скорой». К утру я тебе отзвонюсь.
— Лады, Харламыч, лады.
И они положили трубки.
Савва Николаевич какое-то время посидел в кресле за своим столом, машинально перелистывая страницы записной книжки. Промелькнули фамилии, обведенные черной полосой. Господи, скольких уж нет! Вот Толька Зимин. Погиб в Афгане, был отличным хирургом. Славка Антюфеев сгорел на самолете где-то в африканской саванне. Летел спасать от желтой лихорадки женщин и детей в разгар гражданской войны в Уганде. А вот и номер Витьки Сысорина. Умер совсем недавно, года еще не прошло. Прямо в операционной остановилось