Савва Николаевич вспомнил матушку Серафиму из Псковского монастыря. Ту, о которой хлопотал его друг Валерий Маслов. Как потом выяснилось, если бы Валерий не позвонил тогда Савве глубокой ночью, то матушки не было бы в живых. Буквально считанные часы отделяли ее от смерти. Спасли матушку Серафиму врачи из Псковской областной больницы и его товарищ по совместной работе Харламыч.
— Как он там? Еще пообещал поехать к нему порыбачить… Выберусь вот сейчас. Приеду, возьму отпуск и на недельку — к Харламычу, будем вместе рыбачить.
Поднявшись в церковь, Савва Николаевич взял две свечи по шесть рублей и неспеша вошел в храм. Хотя служба закончилась, людей было много. Некоторые молились, отбивая поклоны и крестясь на образа, стоящие в центре у алтаря, другие ставили свечи: кто за здоровье, кто за упокой. Савва Николаевич обратил внимание, что среди посетителей было много молодежи. «Не все так безнадежно, — подумал про себя Савва Николаевич. — Не все же скурвились, спились и опустились. Вон какая молодая и симпатичная пара, — удивился Савва Николаевич двум молодым людям, которые бережно держались за руки, стояли перед алтарем, чтобы проникнуться таинством божественного мироощущения Русской православной церкви. Они неловко перекрестились, может быть, первый раз в жизни. Вот и славно! Хорошо, что церковь осталась. Она, как островок в океане, спасает погибающие души. Отстояли православие на Руси, несмотря на невзгоды и лихолетья. Может через церковь и пойдет выздоровление на Руси. Дай-то Бог!».
Поставив свечи, как и в прежние походы в церковь, за здоровье своих близких, Савва Николаевич попросил Божью Матерь в этот раз заступиться за норвежский народ. «Что с ним не в порядке? Дела плохие в их стране совершаются. Помоги им встать на путь прозрения и совести», — просил Савва Николаевич, глядя на Божественный лик Богородицы. Потом отстоял полчаса у ног распятого Иисуса, проговаривая имена и отчества своих родных. Наконец, освободившись от давящих душу терзаний, Савва Николаевич вышел из храма и пошел побродить по тенистому монастырскому парку. В конце аллеи он заметил сгорбленную монашку. Она сидела на лавочке около вросшего в землю креста и что-то шептала одними губами. Черный платок, бледное лицо выдавали в ней ревностную служительницу монастыря.
Савва Николаевич, проходя мимо монашки, приостановился, всматриваясь в ее лицо.
«Наверное, так выглядит и матушка Серафима», — почему-то подумалось ему в тот момент. Монашка, приподняв веки и встретившись со взглядом Саввы Николаевича, едва заметно улыбнулась одними глазами:
— Посидите! Здесь тихо и не жарко! — предложила она, показывая на место около себя.
Савва Николаевич как будто ждал этого приглашения. Сел на скамью.
— Здравствуйте, матушка, — проговорил он.
— Здравствуй, мил человек. Посиди, правды в ногах нет. Сколько бы ни ходили, ни стояли, а всегда отдохнуть хотят, — проговорила монашенка.
— Да, это так, — согласился Савва Николаевич, не очень ловко себя чувствуя с этой сгорбленной временем и большими заботами, состарившейся женщиной. Она даже чем-то неуловимо напомнила ему мать в последние годы жизни. Такое же спокойствие на лице и печаль.
— Помолились в божьем храме? — вдруг спросила монашенка, обращаясь как бы в никуда, но лично к Савве Николаевичу.
— Я по-настоящему молиться не умею… Но постоял, попросил помощи…
— ответил Савва Николаевич, как отвечают студенты строгому профессору. — И то хорошо, что в храм пришли. А молитвам научиться несложно, захотите — освоите… Вы, смотрю, человек ученый, грамотный, а в церковь нашу не в первый раз заходите. Вот и сегодня: что-то важное случилось, что пришли… — не то спросила, не то констатировала факт, не требующий подтверждения, монашенка.
— Случилось. Слышали, в Осло, это Норвегия, сколько людей погибло? — с болью в голосе спросил старушку Савва Николаевич.
Монашенка, как будто не поняв вопроса, ответила:
— Они каждый день гибнут по всему миру… Сатанинское учение проповедовать стали, вот и гибнут люди… — сухо завершила монашенка свою мысль. — Где, говоришь, мил человек, это произошло, в Осло? Я не ослышалась?
— Да, в Осло, в столице страны…
— Жаль, опять трагедия, но по-другому не может быть… Божий промысел во всем, и в смерти тоже. — Она медленно и очень красиво перекрестилась. — Упокой души погибших и прости тех, кто не ведает, что творит… — тихо прошептала она.
— Да как раз ведает, матушка, да еще как ведает! — хотел возмутиться Савва Николаевич.
— Погоди, мил человек, не спеши. Послушай мою притчу, она древняя, как мир, но всегда современная. — Монашенка устремила свои старые и умные глаза на Савву Николаевича. — Давно, давно, еще до зари человечества, существовал табун ослов. Крутолобые, чистые и с длинными хвостами, они производили большое впечатление на звериный мир вокруг них. Звери же еще не знали, кто чего стоит. И вот ослы решили, что это они призваны править животным миром, и взялись за его обустройство. Первым делом приняли закон, по которому они, ослы — самые главные животные, и все должны им подчиняться. Вторым делом назначили себя правителями. А раз они правители, то все остальные — их подданные. А чтобы хорошо питаться и не отказывать себе ни в чем, ввели ограничение. На их пастбищах никто не должен пастись, кроме них самих. В-третьих, ослы ослами, а волки не хотят траву есть. Им подавай свежее мясо. И тогда ослы решили, что лучше всего для волков установить жертвоприношение из каплунов. Тех много, они и не заметят потерю десятка-другого.
Волки первое время были удовлетворены таким правлением ослов. Но когда волки стали размножаться быстрее, чем ослы, то напали на ослов и съели их. Только несколько молодых ослов уцелели, сбежав из собственной ослиной страны. С тех пор они и странствуют по миру, иногда сбиваются в свои небольшие группки, пытаясь возродить былое. Но все возвращается на круги своя… Волка, как ни корми, он в лес смотрит. Осла, как ни учи, он дураком помрет. Так и в жизни, мил человек. Ослы правят миром какое-то время, потом появятся волки… И так — раз за разом… Это диалектика такая, а мы, верующие, Божьим промыслом называем.
Савва Николаевич какое-то время сидел, внимательно слушая монашенку. Внутренне он был не согласен с этой строгой и очень умной старухой, но что-то его останавливало от спора.
— Извините, матушка, как же так получается, что ослы приходят к власти? — наконец как можно мягче сформулировал свой вопрос Савва Николаевич.
— Проще простого, мил человек, — усмехнувшись, ответила монашенка.
— Вы разве сами не замечали? — спросила она, взглянув на Савву Николаевича своими выцветшими от времени глазами.
— Верно, замечал, и не раз…
— Ну вот! Они хоть и дураки, но марку благородства и учености всегда держат.
— Но как? — понимая всю глупость своего вопроса, все же спросил Савва Николаевич.
Монашенка устремила свой взор куда-то вдаль, словно там среди холмистой долины, где стоит православный храм Святого Варлаама Хутынского, на небесах печатными буквами был дан ответ.
— У ослов, как правило, благозвучные фамилии: ямпольские, яблонские или ярмажские. У особей ослиной породы чаще и в имени, и в фамилии присутствует буква «я». Без «я» они жить не могут… Страшные люди. В своей глупости они ни перед чем не остановятся. И все как один хотят власти, из-за нее они готовы на все, на любое предательство и подлость; могут и человека убить, правда, не своими руками, но могут.
— Да, матушка, я с вами согласен. Мне часто приходится сталкиваться с такими персонами. А в последнее время все чаще и чаще, — ответил Савва Николаевич, поражаясь прозорливости этой древней старушки, живущей за высокими и каменными стенами монастырского забора. Это же сколько же нужно иметь знаний, жизненного опыта, чтобы так прозорливо понимать и оценивать нынешнее время. И матушка, как бы угадав мысли Саввы Николаевича, продолжала:
— Лихое время переживаем, лихое. Давно таких не было. Разве что после Октябрьского переворота так же было плохо. Но тогда бесновались малограмотные необразованные людишки, возомнившие себя творцами жизни… — Матушка на том слове поморщилась, словно раскусила кислую ягоду клюквы. — Творили, творили, по лагерям всех разослали. Слава Богу, в войну опомнились, стали звать себя братьями и сестрами. Потом опять канитель: пьянство, безбожие. И вот чем все кончилось. Новая напасть на Русь Святую — ослиная стая появилась. Просто жуть какая-то. Я недавно одного такого принимала у себя. Приехал покаяться на дорогущей машине, часы в бриллиантах, цепь золотая на шее толщиной с палец. Денег предлагал много, я не согласилась. Говорила, не вправе деньги принимать, нажитые нечестным трудом…
Матушка замолчала.
— А он что? — не утерпел Савва Николаевич.
— Выругался грязно, назвал меня старой дурой и уехал; напоследок крикнул: в другом монастыре меня с руками оторвут. Вот они вам, новые русские: кровь, слезы, страдания, а они деньгами хотят откупиться.
— Ну а как же Божий промысел, не исправит ошибку? Зачем столько крови и страданий? — спросил Савва Николаевич, не желая обидеть матушку, но все же ради справедливости и понимания. — Как так Божьи создания ведут себя столь самовольно?
Монахиня лишь слегка покачала головой:
— Вот-вот, люди считают, что Господь должен следить за всеми и каждым. А если что, останавливать злых и несправедливых. Это не так! Господь создал тварей и человека, чтобы они жили в мире и согласии, дополняя друг друга. А получилось то, что получилось. Человек согрешил, животные перешли рубеж. Кто кого приучил: человек животных или наоборот, еще не известно. Но Божественная запись была нарушена. Равновесие в природе рухнуло, а вместе с ним рухнула Божья прямота. Человек упорно стал стремиться к греху.
— Матушка, вы считаете, что природа тоже грешна?
— Человек — часть природы. Если он грешен, а природа это терпит, значит, и она грешна, — тихо ответила монашенка, поджав сухие губки. — Тут, мил человек, неважно, что при