Бегите, сэр,
Подальше в горы.
Вы для нас слишком честный,
Мы возьмем вас
И вытряхнем все —
Все до последнего пенни.
Но зачем? Вот он сидит тут, слегка под мухой от вина в столь ранний час, и многозначительно помечает что-то в своем каталоге. Слепой за карточным столом. Готовый покупать, доверившись цыганскому сброду, – всем нам, матерым профи, кто с радостью примет его в свои объятия. Этот человек думает, что нашел легкий путь.
Если ты достаточно взрослый, чтобы подписать чек, значит, и свою цену назвать можешь. Сумасшедший? Плевать, со своими деньгами ты будешь здесь желанным гостем. Пьяный? Со всеми случается. Выпей еще, и я направлю твою руку, когда будешь подписывать. Мы тут без предрассудков. Во что бы ты ни верил и что бы тебя ни печалило – заходи к нам. Заходи и покупай.
Кружок Дженсона столпился у двери – невозмутимая кучка сообщников, но сегодня им выпали плохие руны. В другом углу зала, как гастролеры, коими они и были, – ирландские мальчуганы. Явились не запылились. Настоящая ирландская тусовка – громкоголосые ребята с несмешным юмором и завуалированными намеками на ИРА. Крупные, сыновья фермеров, вскормленные на желчи вместо молока. Такие прорвут любое оцепление Дженсона и вернутся на Старую Родину с трофеями.
Роза села справа от меня и окинула зал взглядом. Ее глаза сверлили пришедших, выискивая платежеспособных клиентов, готовых начать торги. Когда дело касается денег, мозги у Розы работают отменно. Вечером она может свалиться без сил, но, пока идут торги, Роза не теряет контроль над толпой. Она наклонилась ко мне:
– Заметил, кто там? – Я кивнул, не глядя на нее. – Обожаю этих ирландских болванов, – продолжала она.
– Не их, а их деньги.
– Да, люблю их за их деньги и еще за то, что они собираются поиметь эту суку Дженсона. Обещаю, Рильке, когда-нибудь я сдам эту компашку.
Она посмотрела на меня и засмеялась. Иногда она мне почти нравится. Я улыбнулся, а она, довольная своей шуткой и предвкушая торги, выпрямилась и повела плечами. Я скользнул взглядом по вырезу ее платья, по груди, зажатой черным кружевным лифчиком. Шея хорошей формы, нежная белая кожа. Я отвел глаза.
Обычно я поднимаюсь на подиум, заменив себя на Господина Несговорчивого. Одет я, как полагается аукционисту. Только дайте приняться за дело. Темно-синий костюм в тонкую серебристую полоску, которая отлично сочетается с моими блестящими черными волосами, зачесанными наверх. Двубортный пиджак с широкими лацканами от Аль Капоне. И зеркальные очки. Их черные линзы напоминают глазные впадины на черепе. Вместо глаз – минеральное отражение толпы. В петлице надушенная красная роза цвета вампирской мантии. По ходу аукциона ее лепестки один за другим опадут. Итак, я поднимаюсь на кафедру, облокачиваюсь на нее и беру в правую руку молоток. Гул в зале затихает и переходит в шепот. Три удара – и воцаряется тишина.
– Дамы и господа, добро пожаловать на «Аукцион Бауэри» – ежемесячную распродажу произведений изобразительного искусства и других коллекционных вещей. Осмотр окончен. Всех участников мы просим получить номер у передней стойки. Во время торгов осмотр не производится…
Я разглагольствую, а глаза стекленеют. Я осматриваю зал, запоминаю, кто где сидит.
Я начинаю торги.
– Первый лот – гравюра в стиле Мюирхеда Боуна.[11]
Джимми Джеймс, похожий на древнего тролля, мрачный, в пыльнике цвета хаки, сгорбился у стены с картинами. Выглядит хуже некуда – похмелье, на кончике красного клюва висит капля. Он нахмурился всему сборищу и стал медленно-медленно поднимать указку, словно она из свинца, а не из бальзамина, и дотронулся ею до маленькой темной гравюры.
– Вот эта.
– Тридцать фунтов? Тридцать? Кто начинает с тридцати? Двадцать пять? Двадцать? Ну же, леди и джентльмены. Вы ведь уже успели все рассмотреть. Без подписи. Прекрасная гравюра, в стиле Мюирхеда Боуна.
Я сбросил цену до десяти, и они зашевелились. Мы набавляли по пять фунтов и добрались-таки до тридцати. Такой вот народ собрался перед подиумом: готов потратить час времени, лишь бы сэкономить пять фунтов.
Когда цена поднимается, ты взлетаешь и паришь. Как только настроение то, что надо, мы порхаем с цифры на цифру, толпа замирает, восхищаясь безрассудством и наглостью покупателей, раскошеливающих друг друга на лишние сотни фунтов, а я знай себе ритмично стучу молоточком. Труп, танцующий на эшафоте.
– Ублюдок.
Их взгляды встретились, ставки продолжались, но исход торгов был уже ясен.
Голос с белфастским акцентом громыхнул в толпу:
– Почему бы вам, ребята, сразу не сказать, что там в ваших блокнотах понаписано? Выкладывайте, до скольки вы готовы идти, мы сразу дадим больше. Чего время зря тратить?
Какая-то женщина засмеялась. Дженсон гордо поднял голову, но уже побагровел от досады.
– Не забывайте, где вы находитесь, господа. Иначе я прикажу очистить зал. – В глубине души мне было наплевать, пусть хоть подерутся. – Это аукционный дом, и мы обязаны следовать правилам.
Я возобновил торги, но вдруг атмосфера в зале изменилась, словно ветерок пробежал по людям к центру. И тут я увидел его. В дверях стоял инспектор Андерсон и озирал зал. Поймал мой взгляд и кивнул. Аукцион был в самом разгаре, и мне даже захотелось позвать его посидеть в зале, но он как-никак полицейский. Я жестом показал на открытую дверь моего офиса, он сразу сообразил и направился туда. Через окно я видел, как он сидит за моим столом, поглядывает на разбросанные нетерпеливые счета, красные напоминания и черные требования. Потом он взял в руки номер «Антиквара» и стал ждать.
– Как торги? – Андерсон отложил журнал и повернулся ко мне.
– Нормально. Средне. – В голове моей уже носились мысли о Лесли и наркотиках. – Что, заинтересовался антиквариатом?
– Может быть. Ты сейчас занят. – Он глянул на покупателей – те платили Розе у кассы, потом показывали свои чеки Джимми Джеймсу, забирали то, что могли унести в руках, и договаривались об условиях доставки с курьерами. – Тут есть знакомые лица.
– Наверняка. Но я надеюсь, ты не будешь их беспокоить, пока они здесь, у нас в здании?
– У меня ничего срочного. – Он откинулся на спинку и положил руки на стол ладонями вверх. – К тому же я сейчас не на службе.
– Думаю, тебя это не остановит, если дело серьезное. Так, значит, просто заглянул?
Я встал на стул, потянулся к верхней полке и взял в руки коробку. В ней под коричневыми конвертами еще лежала бутылка эля.
– Выпьешь?
– Почему бы и нет? Я смотрю, алкоголь тут мгновенно испаряется.
– Это точно. – Я налил два стакана: – Слайнте.
– Твое здоровье. – Он отпил немного. – Мммм. Отлично.
– Чем могу быть полезен?
– Пока точно не знаю. Меня очень заинтриговала та маленькая фигурка, которую ты показал.
– Нэцкэ.
– Ага. Эта ужасная штучка. И имя, которое ты назвал, Маккиндлесс – оно тоже с историей…
– Да?
– Я попросил одного из моих констеблей порыться в архивах и отыскать о нем что-нибудь.
– Ну и?
– Он принес мне папку… чтение оказалось занимательным, я даже решил заглянуть сюда и спросить тебя, что еще ты знаешь об этом парне. Ты говорил, он умер?
– Три недели назад. Мы сейчас оцениваем его имущество и выносим вещи из дома.
– А больше ты там ничего не нашел?
– В смысле? Ты о японском эротическом искусстве?
– Что-нибудь сомнительной природы, представляющее для меня профессиональный интерес.
– Ничего. – Я солгал, не будучи уверенным, к чему он клонит и что из всего этого получится. – Если честно, я передал основную работу Джимми Джеймсу и его ребятам. Халтурю, одним словом.
– Я помню. Ночные бдения.
– Да, то есть спасибо, конечно, за помощь в прошлый раз.
– Знаешь, мне бы не хотелось, чтобы кто-то подслушал то, что ты сейчас сказал. – Он покачал головой. – Ладно, забудь, хотя еще раз я этого сделать уже не смогу. Если тебя снова поймают – придется самому улаживать свои проблемы. Так что будь осторожнее. Мужчина в твоем возрасте, разгуливающий один в парке. Как-то небезопасно.
– А что было в папке?
– Гриф «секретно».
– Но он уже умер.
– Это ты так сказал. Я поговорил с его ответственным. Просто осчастливил его этой новостью. – Он допил эль.
– С ответственным за что?
Я поднял бутылку, чтобы налить ему еще, но он накрыл рукой стакан и покачал головой:
– Нет, спасибо. Мне пора. Знаешь, если вдруг раздобудешь что-нибудь, дай знать, тогда я расскажу тебе, что в папке. Как тебе такой обмен?
– Как все в моей жизни.
Он протянул мне через стол карточку со своим телефоном, и я вложил ее в бумажник. Дверь распахнулась и вошла Роза – раскрасневшаяся, с круглыми глазами. Волосы выбились из узла на затылке, но я заметил, что она успела освежить помаду на губах. Роза улыбнулась нам на сто ватт.
– Ну вот, еще одна распродажа позади. Можно и выпить, наверное.
Андерсону пришлось смириться:
– Руки выкручиваете. Ладно, только одну, и маленькую.
Я налил ему и представил их друг другу:
– Роза Бауэри – мой работодатель. А это инспектор Андерсон, мой старый школьный друг. Так вышло, что он выбрал стезю, противоположную моей.
Роза наклонилась через стол и протянула Андерсону руку. Интересно, у кого хватка сильнее?
– Ужасный он человек, правда, инспектор?
– Зовите меня просто Джим.
– Джим. Он в школе тоже проказничал?
– Хуже.
– Роза, ты будешь? – Я поднял в воздух бутылку с элем.
– Нет, это слишком крепкое. – Она повернулась к Андерсону. – У меня есть кое-что свое, если не возражаете. – Роза порылась в сумке, вынула пачку «Данхилла», бутылку «Рио-хи» и штопор и налила себе выпить. – Раз, два, встали! – Она одним глотком осушила полстакана. – Не возражаете, если я закурю?
– Нет, конечно. – Андерсон вынул свою пачку. – Я и сам хотел, но боялся, вдруг у вас не разрешается.