Даже отступил, но Любава вдруг сама заговорила:
— Не нужно благодарить, — и собралась уходить, но я придержал ее за локоть.
И, обжегшись о ее яростный взгляд, тут же убрал руку.
— Еще как нужно, — шевельнул губами, не сводя глаз с маленького сладкого рта.
Любава длинно выдохнула, сжалась, будто я не прикоснулся, а плеткой ее ударил, и коротко кивнула.
Я вытянулся по струнке, спрятал руки за спину и опустил голову.
— Любава, позволь хоть изредка с тобой говорить. Я… даже прощения попросить не имею права, — зыркнул исподлобья.
— А ты просил? — она сощурилась и с сжала перед собой ладони в кулачки.
— Пытался же…
Она хмыкнула и покачала головой.
— Ну раз пытался, не стоит нам и дальше говорить. — Она присела, выражая уважение высокопоставленной особе, но в глаза не взглянула. — Рада была помочь твоим людям. Все равно это получилось неосознанно.
Невеста так быстро развернулась и ушла, что я не успел окликнуть. Так и стоял под падающим густым снегом, злясь на весь мир. И на себя.
— Идиот, — брякнул на ухо Даниил, появившись из ниоткуда. — Бабам нужны слова покаяния, чтобы мы ползали на коленках за малую провинность, а ты прилично накосячил, Синар, и не раз.
— Но она же запрещала подходить! А теперь обвиняет, что не подошел?
— Увы, — разноглазый развел руками, — женская логика. Сам нихера не понимаю.
— Ты о ком сейчас? — я напрягся всем телом и сжал кулаки, готовясь вырубить его, если придется. Любава — моя!
— А о ком я могу говорить? У меня она единственная. — Русоволосый вдруг замолчал, прищурено разглядывая меня, а потом заржал, как раненная лошадь. — Ты думаешь, что я на Любаву засматриваюсь? Серьезно? Да она мне как дочь!
Я сдержанно кивнул и скрипнул зубами, проталкивая слова:
— Она во сне кому-то в любви призналась…
— Так может, тебе?
— Она от меня шарахается. Ненавидит. И мы друг друга не знаем! Какая любовь? Откуда? Еще скажи с первого взгляда.
— Или с первого вдоха. — Даня хлопнул меня по плечу. — Любовь все может, не сомневайся. Сам, что к ней чувствуешь?
Я растянул губы в дикой улыбке, и Данил все понял.
— С этим аккуратней. Похоть — не годный материал для строительства отношений.
— Я не уверен… что нужно что-то строить.
— Дурак?
Мы прошли с Даней до теплицы, и он пропустил меня внутрь. Здесь было парко и зелено. Со всех сторон нависали какие-то растения, благоухали цветы, наливались овощи.
У меня было время немного поразмыслить, но это не помогло.
— Если она любит другого, то какой смысл…
— А как же метка? — Даниил скинул куртку и, подхватив инструменты, поманил меня вглубь длинного помещения. Было жутко жарко, я тоже сбросил дубленку.
— А что метка? — примерил в руку странный крючковатый инструмент. Это не меч, с такой штукой нужно уметь управляться.
— Если вы связались, значит, идеально подходите друг другу.
— Разве что физически, — прыснул я. — У меня от нее давно крышу снесло, но…
— Ты ее не знаешь?
— Именно. И она меня. Думает, что заносчивый наследник, у которого ничего, кроме секса, на уме.
— Откровенно говоря, так и есть, — Даня вогнал в землю мотыгу и хорошенько взбил грунт, убирая сорняки. — Ты словно тепличное растение. За тобой ухаживали, поливали, убирали сорняки… Практически из ложечки кормили. Это чувствуется. Любава девочка более практичная, привыкшая к ограничениям и трудностям. Она не боится изучать то, что ей интересно и важно, упорная и очень умная, а ты просто лентяй. Не способный даже наладить общение с девушкой, которая тебе нравится.
— Она запретила приближаться! — я вогнал в землю инструмент, но вытащить не смог. А это не так уж и просто, грунт здесь каменистый и вязкий. Да и жарко.
— Ну я же говорю… идиот. Ты все воспринимаешь в лоб. С женщинами так нельзя. Очнись уже, прынц! Ты не у себя в замке, где тебя будут лобызать наложницы по первому приказу. Любава не будет с тобой, если ты ее не завоюешь. Она твоя недостижимая вершина, крепость, которую нужно взять, даже если нет войска и сил. Не можешь? Слабак? Ну тогда она правильно делает, что гонит тебя.
— Красиво говоришь, а сам? Много ты покорил? — я со злости вонзил мотыгу в твердый грунт.
На этот раз пошло легче, и я, уловив логику движений, оживил землю вокруг томата. На кудрявых кустах висели налитые зеленые плоды, и Даниил долго и любовно разглядывал их, только после проверки каждого заговорил снова:
— Моя история без счастливой концовки. Я давно принял это.
— Почему?
— Потому что люблю и готов ради Лимии на все, даже умереть.
— Почему без счастливой?
— Так сложились звезды, — бодро заключил Данил и надолго умолк.
Мы с русоволосым прошлись по всем рядам. Тело приятно разогрелось. Я скинул рубашку и увлеченно обходил каждый куст.
— Умереть и я готов ради Любавы… — озвучил я размышления. — Но осознавать, что она думает о другом, тяжело. Тогда ведь в моей жертве нет смысла.
— Ты сначала убедись в том, что слышал. Она имя назвала?
— Нет.
— Она обручилась с ним? Замуж вышла?
— Нет, — я стер капли пота со лба.
— Значит, не все потеряно, — хозяин разрубил воздух ладонью и устало размял плечи.
Мне показалось, что он не договаривает, что есть что-то, что не видит никто, кроме него и Лимии. И это важнее жизни.
Даниил вернулся к первому ряду, отставил инструмент в угол и, присев на корточки, ласково пригладил один из порозовевших плодов.
— Смотри. Видишь, как растение цепляется за жизнь? На улице снег по колено, мороз такой, что яйца скручиваются, а они сначала зацвели, потом налились и вот… созревают вопреки жутким условиям.
— Наши теплицы и не такое умеют, — я откинулся на деревянный щит, где мелом кто-то начертил кучу полосок.
— Синар, ты в замке вторую неделю и до сих пор ничего не понял?
Я лишь дернул бровью.
— Здесь, — Даниил обвел руками пространство, показывая не только на теплицу, а на весь горизонт, — мертвая земля. Только черный горизонт и сухой ветер. Ничего не живет. Дождь, если и идет, то только с жуткими убийственными грозами. Снега не бывает — сейчас это аномалия. Солнца всегда мало. Животных нет, только хищники, что забредают полакомиться отшельниками и дурачками, вроде нас. Цветы в теплицах зацветают, но плодов не дают. — Он замолчал, скинул рубашку, показав поджарое тело, щедро украшенное нательными рисунками и шрамами. — Но последний месяц что-то изменилось. Мои саженцы вдруг набрали сил, налились, даже порозовели. Они дадут потомство.
— И?
— Я не знаю, как это объяснить, но Любава… — он потер переносицу, вскинул голову и посмотрел в небо, закрытое стеклом теплицы. — Я знал, что она придет. Еще задолго до вашего появления мне снилась Снежка. Я не мог понять, кто она такая, и почему ее вижу во снах, а теперь… вот, плоды появились. Она словно вдохнула жизнь в наш мир. Понимаю, как это глупо звучит, но я почувствовал сердцем, когда Любава пронзила портал. Даже не так. Я знал заранее, что кто-то появится. Как беременность. Ты не видишь ребенка, только растущее пузо, но ты знаешь, что вот-вот случится чудо, и ты возьмешь на руки свое дитя.
— У тебя есть дети? — поинтересовался я.
— Нет, но я не раз становился свидетелем такого счастья. У друзей ребятишек полно, и я тихо завидовал каждому, а теперь… лишен и этой надежды.
— Но Лимия явно к тебе неравнодушна, — мне хотелось его поддержать. Я чувствовал, что Даня заваливает себя работой, только чтобы забыться, вымотать себя до предела, чтобы ничего, кроме сна, не хотелось.
— Это все только усложняет, — сухо отрезал разноглазый и, подхватив одежду, с голым торсом вышел на мороз.
Я за ним. Обжигающий ветер по коже — нечто особенное, будто прикосновения ледяной розги. Отрезвляюще. Жестоко, но то, что нужно. И тяжелый труд отстранил меня от внутренних желаний. И ярости.
— Могу чем-то помочь? — спросил я, когда мы с Даней дошли до замка, так и не одевшись. Я совсем не замерз, шел навстречу ледяному ветру и улыбался.
Девочки, что все еще гуляли на улице и лепили что-то типа тройной головешки по центру площади, замерли, увидев нас. Ведро на лепешку нацепили, нарисовали кривую рожицу, морковку вставили в верхний шар. Я не сразу сообразил, что это снежное чудище напоминало толстого человека. У него даже руки имелись — вместо них торчали в разные стороны ветки.
Любава тоже смеялась, а когда одна из девочек взглядом показала в мою сторону, невеста тут же притихла и обернулась. В ее глазах переливалось солнце, в волосах путались снежинки, поблескивая.
Она поджала губы и, отвернувшись, побежала к замку.
— А ты говоришь, чем помочь, — глядя на Любаву, проворчал Даниил. — Влюби ее в себя, и улетайте отсюда. Скоро тут будет слишком опасно. Ты должен ее спасти, Синарьен. Взойди на эту гору или останься слабаком навечно.
— Ну уж нет, только не слабаком. Кем угодно, но не беспомощным слизнем…
— Тогда действуй. У вас времени несколько недель, потом поздно будет.
— Почему так мало?
Даня посмотрел на меня пристально, но ответил не сразу. Развернулся на каблуках и ушел к замку. Ветер донес до меня отчаянное:
— Лучше вам не знать.
Глава 26
Любава
— Ты точно решила? Эти советы очень неточные и опасные.
— Да. Не хочу быть безвольной игрушкой в руках какого-то… — я запнулась и, бросив книгу об истинных узах на столик, снова нетерпеливо села. Каждая мышца тряслась от внутреннего животного голода.
Давно кажется, что на меня все смотрят и, понимая природу моей дрожи, насмехаются.
Больше не могу.
— Можешь… — прошептала Лимия, и я внезапно поняла, что последнее проговорила вслух. Девушка тонко заулыбалась. Показалось, что это не улыбка, а сочувствие. Или сожаление. — Ты упрямая, как я. Тебе проще отмахнуться от проблемы, убрать с глаз долой, чем изучить ее и решить.
Я покачала головой. Возможно, она права. Но как понять другого, если себя не понимаешь?